Небо и земля - Саянов Виссарион Михайлович - Страница 102

— Как вам не стыдно? — закричала она, подбегая к Глебу и поднося худенькие, острые кулачки к самому лицу летчика. — Сидите тут на мягкой мебели, блаженствуете, а в это время ваш товарищ подвергается смертельной опасности!

Она наморщила лоб и заплакала.

— Странно же вы себя ведете, — воскликнул Быков. — Пришли в чужой дом, кричите как на базаре, поздороваться даже не догадались.

Рассудительные и сердитые слова летчика сразу успокоили женщину.

— Что же, прощения прошу, если вела себя безобразно, — отозвалась она, вытирая мокрые глаза кружевным пестрым платочком. — Только никак не могла без вашей помощи обойтись, вот потому и плакала… Кузьма-то, Кузьма Васильевич, — протянула она, всплеснув руками, — может быть, погибает сейчас…

Старик Победоносцев, не выносивший женских слез, поднялся со стула и, не попрощавшись, вышел из комнаты. Глеб проводил отца и сестру до выхода и вернулся к неугомонной гостье.

Женщина уже перестала плакать. Достав из сумочки осколок тусклого зеркальца, она старательно пудрила свой покрасневший, игриво вздернутый кверху носик.

— Успокоились? — насмешливо спросил Глеб.

— Не совсем, — обернувшись, промолвила она.

— Но, может, вы объясните: по какому такому сверхсрочному делу к нам пожаловали?

— Дело простое. Только позвольте сперва напомнить, что мы с вами давно знакомы: Алла Ивановна Кубарина.

— Приятельница Тентенникова?

— Его жена, — поправила Кубарина и заторопилась. — Потом, потом… Теперь же поедемте, я вам все расскажу дорогой.

— Может быть, одного Глеба Ивановича с вами послать? — спросил Быков.

— Нет, нет, обязательно вместе поедем! — кричала она. — Без вас будет трудно справиться с ним.

Так и не объяснив летчикам, какое несчастье угрожает их другу, суетливая женщина побежала по лестнице, поминутно оглядываясь, словно боясь, что отстанут летчики и предоставят ей самой спасать Тентенникова.

Только что прошумел дождь. Грязные тротуары плыли навстречу в тумане. Тускло мерцал у поворота единственный уцелевший на всей Лиговке фонарь. Автомобили пробегали по мостовой, хрипя и задыхаясь, словно истомленные астмой. Острые французские каблучки Кубариной торопливо стучали по тротуару.

— Не могу! — крикнула она; закашлявшись и останавливаясь возле разбитой витрины. — Смертельно устала!

— Дело дрянь, — меланхолически заметил Быков. — Придется нам с тобой, Глебушка, изыскивать транспорт.

Он остановился возле трамвайных путей. Электрическая станция не давала тока, и пустые темные вагоны отдыхали на площадях и перекрестках огромного насторожившегося города. Вдруг, без гудка, вынырнула из синей оплывающей мглы легковая машина, и шофер, приоткрыв дверцу кабины, предложил отвезти хороших людей куда угодно, хоть в самое Парголово.

— Куда ехать? — спросил шофер, протирая стекло рукавом бобрикового пальто.

— На Семеновский плац, мой друг! И как можно скорее! Может быть, именно от вас зависит судьба человека.

— Что он на Семеновском плацу делает? — шепотом спросил Глеб, положив руку на широкое плечо Быкова.

— Понятия не имею.

И удивились же они, проходя по Семеновскому плацу! На самодельной трибуне, освещенной керосиновыми фонарями, сидело человек семьдесят случайных посетителей состязания, а четыре мотоциклиста, словно спьяну, выводили гигантские восьмерки по мокрому настилу плаца. В одном из них, все время норовившем проскочить возле самых трибун, друзья без труда узнали Тентенникова.

Он и здесь умудрился стать любимцем публики. Публика неистово ревела, когда, срезая острый угол, проносился Тентенников. Особенно неистовствовал матрос в рваном бушлате. Он подпрыгивал, хлопал в ладоши, подбодряя Тентенникова.

Подросток в странной шляпе с пером держался, должно быть, другого мнения о достоинствах отчаянного мотоциклиста и поддразнивал его, корча дикие гримасы.

— Сегодня тут состязаются мотоциклисты, — объяснила Кубарина. — И мой муженек затеял отчаянный номер…

Мальчишка, неприятель Тентенникова, свистнул и этим окончательно рассердил летчика: забыв о состязании, он остановил мотоцикл, подбежал к оторопевшему мальчишке и так дернул его за ухо, что тот в страхе убежал с плаца, потеряв перчатку, шляпу с пером и целый набор увесистых кастетов. Матрос, ободрявший Тентенникова, улыбнулся, и летчик, помахав ему тяжеленной рукой, снова сел на мотоцикл.

— Нет, вы сейчас же должны вмешаться, — нервно говорила женщина, схватив Быкова за рукав кожаной куртки. — Это ведь было только началом. Нет, вы посмотрите, что будет он сейчас делать.

Тентенников снова начал свои бесконечные круги по полю, и Быков увидел, наконец, высокий помост у каменной будки.

— Видите, — сказала Кубарина, — его дикая выдумка. Он теперь, как говорит, со скуки занимается мотоциклом, участвует во всех состязаниях, какие только бывают в городе, и придумал новый небывалый трюк: въезд — с полного хода — на этот помост. Из тех, кто пытался ему подражать, два человека уже разбились, их отвезли в больницу. Как я ни умоляла его прекратить вздорные трюки, он ни за что не хотел со мной согласиться. И сегодня опять собирается повторить их… Ваш долг сейчас же вмешаться.

— Ваш поступок трогателен, хоть и смешон, — сказал Глеб. — Должно быть, вы действительно сильно любите Кузьму, если из-за такой безделицы нас переполошили. Зря волнуетесь: были у Кузьмы и более опасные переделки, — и, как видите, не погиб он, доныне жив и здравствует.

— Я прошу вас сейчас же прекратить это безобразие, — твердила женщина и рванулась было к трибунам, но Глеб взял её под руку и не выпускал до тех пор, пока Тентенников не выполнил своего рискованного трюка, восторженно встреченного зрителями.

Состязания кончились, Тентенников подошел к друзьям.

— Вы-то как сюда попали? — удивленно спросил он.

Пришлось подробно рассказать о появлении Кубариной, о тревожных её словах, о том, как добирался Глеб с Быковым и женой Тентенникова до Семеновского плаца.

Тентенников рассердился:

— Если ты, Алла, хочешь со мной дальше жить — не вмешивайся никогда в мои служебные дела. Терпеть не могу, когда мои близкие волнуются обо мне. Тентенникову, — он торжественно заговорил о себе в третьем лице, — Тентенникову не десять лет, и в самом трудном деле он сам за себя постоять сумеет…

Он долго еще отчитывал жену, но не прошло и часу, как все вместе сидели в номере, и Кубарина, суетясь и поминутно всплескивая руками, разливала чай в высокие бурые чашки.

— Я никуда тебя теперь пускать не буду, — твердила она растроганному Тентенникову, не глядя на его приятелей, словно в комнате, кроме неё и мужа, никого больше не было.

— Сам не пойду. Я тоже не лыком шит, что к чему — понимаю.

— Чаю попьем — сходим к коменданту. В гостинице обязательно пустые номера найдутся. Ты со своими друзьями разъедешься, но, чтобы им скучно не было, чай по вечерам вместе пить будем.

В тот же вечер Кубарина перевезла свои вещи в гостиницу, и Тентенников расстался с друзьями. Жил он теперь в тесном номере, во втором этаже, и каждое утро приходил к приятелям то за морковным чаем, то за примусом, то просто узнать о последних новостях. Узнав о сговоре Быкова с Леной, он принял самое деятельное участие в делах приятеля и получил для него ордер на отдельную квартиру.

Все обзаводились семьями, и Глеба страшило предстоящее одиночество. Он завидовал даже Тентенникову, постоянно ссорившемуся с упрямой и суетливой женой. И каждый раз, когда молодожены приходили к нему со своими спорами и жалобами, Глеб особенно грустил, хотя и одного дня жизни с Кубариной не выдержал бы, пожалуй.

Старый приятель был доволен обретенным в эти дни семейным счастьем и с гордостью показывал другу свои заштопанные носки.

— И ничего-то ты не понимаешь, — торжествующе твердил Тентенников. — Сам подумай, впервые в жизни, как бы сказать тебе, носки у меня заштопанные и белье в порядке. Необыкновенная женщина, — добавлял он, старательно раскуривая трубку.