Переулок капитана Лухманова - Крапивин Владислав Петрович - Страница 36

— У вас вроде бы еще урок, — тормознула его техничка тетя Глаша, в чьи обязанности входило «бдить и не пущать».

— Глафира Федоровна, не выдавайте меня…

— Ох, Мирослав… — растаяла та, потому что любила, когда ее величают по имени-отчеству, как учительницу.

На улице Игорь сказал:

— Ты только не думай, что я пошел на какую-то жертву. Меня все эти рангоуты и такелажи не привлекают ни капельки. И драить палубу я не стремлюсь…

— Разве в этом дело?.. — отозвался Мир.

Они шли рядом, и шагать вместе с Миром… да, было хорошо. И чтобы не кончать разговор, Игорь объяснил:

— Я о корабельных делах вообще лишь один раз в жизни говорил. Когда речь пошла о пустотелых конструкциях.

— Это как?

И чего у него, Игоря Густорожского, развязался язык? Ну да ладно…

— Есть у меня друг… по имени Шурик. Вообще-то она Александра, но все зовут Шуриком. Потому что характер как у пацана. Она в прошлом году втянула меня в такое дело, в защиту деревьев от вырубки. Мы с ней часто про деревья говорили, и однажды она рассказала, что перед школьниками в клубе «Гринпис» читал лекцию один ученый. Он говорил: «Не верьте чиновникам, которые велят рубить тополя, потому что те трухлявые внутри. Прочность всякой конструкции — снаружи. А внутри что?.. Вот наелся человек гороховой каши, и кажется ему, что он полон сил. А сходил в туалет — вся сила долой».

Игорь вдруг хихикнул про себя — вспомнил стихи лопоухого первоклассника про пещеру и горшок. Но смеяться вслух и декламировать «неприличные» строчки не стал. Продолжил объяснение:

— Я уже говорил, прочность любой конструкции — и живой, и механической — снаружи. У людей, и у зверей, и у рыб — это кости и мышцы. У заводских труб — в их стенах. В трубы ведь никто не вставляет каркасы. Они держатся за счет наружной крепкости. Так же, как стальные пустотелые мачты больших парусников… Шурик это сказала, и я тогда впервые подумал о парусниках. А еще о секвойях…

— О чем?

— В Америке есть деревья-великаны. Некоторым по две тысячи лет. Внутри они давно уже пустые, не ствол, а сплошное дупло. Там даже кафе устраивают или всякие выставки для туристов. А деревья все живут и живут, держатся за счет наружной древесины и коры. Потому что нет на них нашего Зелентреста. Он давно бы уже напустил бригады гастарбайтеров. А у нас фронт работ везде. В прошлом году даже всю траву выкосили вдоль тротуаров. Подорожники и одуванчики…

— В самом деле, — вспомнил голые кремнистые обочины Мир. — Пыль кругом, а они — своё… Вредительство какое-то…

— Инокробы… — сказал Игорь.

— Кто?

Восьмиклассник Игорь Густорожский объяснил восьмикласснику Мирославу Рощину, кто такие инокробы.

Потом Игорь и Мир обменялись номерами телефонов.

Переулок

К Дядюшке Лиру собрались только через неделю после выступления Мира во дворце. Потому что Константин Петрович сообщил по телефону о «своих недугах».

— Надо мне прокашляться, прочихаться, а потом уже встречать хороших гостей.

Наконец отправились. Машина мама дала им для «хворого шекспировского персонажа» банку варенья.

— Только не думайте лопать по дороге сами…

— Хорошо, что предупредила, — сказала Маша. — А то мы уже ложки припасли…

По дороге они не «лопали варенье», а договаривались, как себя вести. Условились, что о «Диане» заводить разговор нынче не станут. Но от другой печальной темы не уйдешь — от смерти Тимофея Данилыча Яшина. Это ведь не скроешь, если Мир станет петь «Севастопольских мальчиков». А спеть эту песню ему очень хотелось. По сути дела, для того и шел к Дядюшке Лиру…

Они позвонили у дверей. Услышали бодрое:

— Толкайте дверь: не заперто!

Вошли, цепляя косяки коробкой с корабликом и упрятанной в авоську банкой. И застали Дядюшку Лира за совершенно непонятным занятием. Тот, обутый в разлапистые валенки, стоял посреди комнаты на левой ноге, а правой поддавал какой-то комок с торчащими шерстяными клочьями. Комок взлетал, планировал на валенок и взмывал от нового удара. Дядюшка Лир плавно взмахивал руками. Несмотря на немалую грузность старого артиста, было в его движениях что-то балетное.

Он ударил мохнатую игрушку еще два раза, ловко поймал ее корявыми пальцами, отдышался и сказал гостям:

— Добро пожаловать. Уверен, что вы решили, будто отставной актер Удальцов окончательно спятил на старости лет. А это не так. Я занят игрой, которая была весьма популярна в моем доисторическом детстве. Называется «жоска»… Сейчас воспоминания о ней утеряны, как и память о других достижениях давней цивилизации. А я помню и с помощью сей древней игры часто пытаюсь изгнать из себя всякие болезни и восстановить мышечные функции… Помогает…

Мир пришел в себя первый. Признался:

— Мы про такую игру не слыхали. А вот Крылатый Эльф, наверно, сказал бы: «Я знаю, я читал…» Это есть у нас такой приятель, первоклассник-эрудит с ушами-крыльями. Он читал про все на свете.

— Да, — подтвердил Мак. — Он осилил даже повесть Лухмановой «Девочки», а мы до сих пор не собрались…

— У вас все впереди…

— Конечно, — согласилась Маша. — Константин Петрович, мы вам принесли малиновое варенье. Лекарство от простуды…

— В дополнение к «жоске», — добавил Мак.

— Чудесно! А у меня есть ржаные сухари! Сейчас устроим посиделки за самоваром…

Разогрели самовар, сели к столу. И все было бы хорошо, но скребла мысль о старом Данилыче.

Мир наконец сказал:

— Константин Петрович, у нас грустная новость. Вы слышали про Тимофея Даниловича Яшина, который жил в Севастополе? Может, ваш друг Чук о нем рассказывал?

Дядюшка Лир потускнел и сказал сразу:

— Да… Мы с Тимофеем Данилычем почти не были знакомы, однако Чук его хорош знал. Там все яхтсмены знают друг друга, если даже в разных клубах… Но ведь он умер еще осенью…

— А мы-то узнали только недавно. И боялись вас огорчить, — призналась Маша.

— Что же теперь? Огорчайся не огорчайся, все равно как у Пушкина: «Приходит час определенный…» Такое наше стариковское дело… Впрочем, Яшин умер не от старости. До инфаркта его довели бизнесмены.

— Как это? — насупился Мир.

— Он командовал яхтой, которая была приписана к одному парусному клубу. То есть не была частной собственностью, как «Фита» у Чука… Ну, Яшин ходил на ней, в гонках участвовал, а потом хозяевам клуба пришло в голову сделать из этой яхты прогулочное судно. Для всяких туристов и высоких чинов. И капитана решили найти более удобного. Без большого гоночного опыта, но с опытом обслуживания сановных пассажиров. Ну и вот…

— Паразиты! — шепотом сказал Мак.

— До чего жалко, что Севастополь сейчас заграница! — выговорила Маша. — Тошно даже…

— Думаешь, русские дельцы лучше украинских? — возразил Дядюшка Лир. — Одним миром мазаны…

— Мной? — спросил Мир, чтобы хоть слегка улучшить настроение.

Все слегка посмеялись. И Мир наконец объяснил:

— Дело в том, что благодаря Тимофею Данилычу Яшину появилась хорошая песня…

И он рассказал про Зою Вертицкую, про свое выступление. Только о разговоре с Длинным Джоном говорить не стал: не к месту это. Зато добавил:

— А потом мы с Марьей несколько раз репетировали вместе, чтобы в следующий раз выступить вдвоем. У нее хорошо получается…

— Плохо… — самокритично пискнула Маша.

— Цыц!.. Мы хотим спеть ее вам… Машка, я сказал «цыц»!.. Константин Петрович, у вас ведь есть гитара…

Дядюшка Лир с кряхтеньем поднялся и через минуту принес гитару. Большую, потертую, но, судя по всему, сделанную хорошим мастером.

— Вот. Из Барселоны. Давний подарок…

— Ух ты!.. — Мир взял гитару на руки, как живую. Легко прошелся пальцами по струнам. Звук был такой, словно зазвучала вся внутренность комнаты…

— У нас тоже хорошая гитара, — вдруг ревниво сказал Мак. — Папина. Мирке досталась по наследству.

— Не мне, а нам! — сердито поправил Мир.

— Я плохо умею…

— Скоро начну учить по всем правилам. Будешь играть, как Паганини…