Выбери любимый жанр

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Всего несколько дней - Прилежаева Мария Павловна - Страница 7


7
Изменить размер шрифта:

На него опять накатили сомнения, страхи, он опять был нестерпимо обижен.

— Ну… коммунизм — цель жизни. Не веришь? — спросила Ася.

— Коммунизм — цель общества. А я? Я — единица среди миллионов. Что я? Я — отдельный человек, единица, неужели я могу сказать, что моя цель — строить коммунизм? Ведь это слишком громкое слово, когда относится к отдельному человеку. Разве учитель скажет: цель моей жизни — строить коммунизм. Учитель скажет: вколачивать в мозги ребят знания. Так, по крайней мере, скажет наш Гри-Гри. Добавит: воспитывать. Неудобно, когда отдельный человек говорит о себе: я строю коммунизм. Можно говорить: мы. Нельзя: я. А я хочу знать, какая у меня цель жизни. У меня лично. И не знаю. Спроси всех ребят, спроси себя.

— Я отвечу, — сказала Ася, качнув пышной гривой, каждый волосок которой золотился, как бы сиял. — Я отвечу. Хочу много-много знать. В разных областях: литература, искусство, музыка, путешествия, открытия. Ребята, как интересно! Люблю узнавать что-то новое, необыкновенно новое.

— Вот на-а-при-мер, океанология, — вставил Колька. — Например, есть в океанах такие глубинные желобы, что трудно измерить. Работают подводные лаборатории, исследуют влияние на окружающую среду. Да мало ли что…

— Это цель жизни? — спросил Антон.

— По-о-чему нет?

— Это не цель, а профессия, — возразил Антон.

— Но может слиться. Цель и профессия могут быть одним. Моя цель — найти интересное, нужное место в жизни и всю себя отдавать любимому делу, — сказала Ася.

— Может, ты синий чулок? — криво усмехнулся Антон.

— Неправда. Я хочу личного счастья. Хочу, чтобы у меня был красивый дом, красивая семья. И обязательно дети. Не единственный, а дети. Люблю жизнь. Люблю жизнь, люблю… — Она оборвала бурный поток слов и виновато поглядела на Антона.

Он сидел, понуро опустив голову.

Она быстро к нему подошла, села рядом, положила руку ему на плечо.

— Антон, извини меня, я забылась. Да… я уроки для тебя записала. На завтра.

— Не пойду в школу.

— А знаешь, ребята говорят, когда ты убежал, все поняли, что Гри-Гри раскаивается, в душе понимает, что неправ перед тобой.

— Если бы даже он попросил у меня извинения, и тогда все равно.

— Но ведь ты тоже ему нахамил.

— Я в ответ.

— Ася, убедилась, что его ослиное упрямство не сломишь? На се-е-годня хва-а-тит педагогики. Пошли, — позвал Колька.

— Я погожу, — коротко ответила она.

— Тогда по-о-ка.

Колька махнул рукой и ушел.

Антон молчал, понуря голову.

— А ведь и верно, океанология — наука увлекательнейшая, нестандартная, даже экзотическая, — продолжала Ася, — и Колька будет океанологом. И вообще, Антон, сколько прекрасных дел на свете, голова кружится, так интересно, глаза разбегаются — не выберешь.

— Значит, нет одного, единственно нужного, если не выберешь. Значит, посредственность.

— Антон, я сделала бы все, чтобы тебе помочь, — не сразу заговорила Ася. — Но как? Знаешь, когда я узнала тебя? Прошлой весной, я только перевелась в вашу школу, было комсомольское собрание, ты выступал, что-то о литературе… Запинался, мялся, но все слова свои. Антон, как тебе помочь? Могу убрать комнату, сварить суп — для тебя и в больницу, для мамы.

— Ты какая-то необычная генеральская внучка. Яичницу жаришь, супы варить умеешь. Может, прошла практику в тимуровской команде?

— Не ершись, Антон. Расскажи об отце… Если можешь.

— Всего не расскажешь, — угрюмо промолвил Антон. — Вон на стене картины. Погляди, вон птица летит. Улететь бы куда-нибудь.

— А что? Стоит захотеть. Можешь стать летчиком. Только неучей в летчики не берут.

— Все воспитываешь. Я не о том. Неужели не понимаешь? Совсем о другом… Вчера нам прислали письмо из какого-то Отрадного, папа там был в командировке. А мама разорвала письмо. Нервная. Теперь не знаем, где это Отрадное, что папа там делал… Что меня мучает… — У Антона перехватило горло, он с трудом сдержал плач. — Что меня мучает и маму… Последнее время папа стал тихий и слабый. Такой прозрачный, будто вода смотрит сквозь тонкий слой льда; а мы не замечали, какой он стал последнее время, а мы и не видели, и не думали, что с ним это может случиться.

Ася слушала, не отрывая от него строго-внимательных глаз.

У нее изменчивое лицо. Светится улыбкой, смеются ямочки у губ, сияют глаза. А то вдруг разом, как сейчас, все погаснет.

Оттого, что она так страстно сочувствовала, Антону хотелось изливать перед ней душу. Он ни с кем не делился, одиночество и молчание угнетали его.

— Наш дом, если можно так сравнить, был словно полный оркестр. Отец тихий, но он был контрабас. Теперь контрабаса нет, и только скрипки жалобно поют.

— Ты любишь музыку? — быстро спросила Ася.

— Да… Не знаю… Кажется, да.

— Пишешь стихи?

— Вот уж нет! Двух строк не умею срифмовать.

— В стихах главное не рифмы. Главное — чувство. Мальчишки прячут свои чувства, а ты не умеешь скрываться.

«Умею, — подумал Антон, — ты не догадываешься, что ты моя Тайна. Никто об этом не знает, ни ты, никто, разве немножко Колька».

Подумав так, он смутился и снова не знал, о чем говорить.

Но раздался звонок. Пришел Красовицкий.

8

Неторопливо снял пальто, аккуратно повесил на плечики, шляпу положил на столик перед зеркалом, пригладил гребенкой волосы. Антон зорко наблюдал, как он обстоятельно все это делает. Зачем он пришел?

— Не скучаешь? — глянув на Асю, сказал ему Красовицкий. — То есть, я хочу сказать, товарищи навещают, молодцы! Мне в подъезде сообщили про маму, — вздохнул он. — Характер у твоей мамы порывистый. Про отца-то нипочем не угадал бы, что свалится, — тихий, мирный был человек, а мама — кипяток. Надеюсь, случай не очень тяжелый.

— Не знаю.

— А ты бука, Антон. Ну здравствуй, здравствуй, бука. Главное, не хандрить. Здравствуйте, девушка. Спасибо, что заботитесь о товарище.

— Если больше никто не заботится…

— Почему никто? Товарищи сочувствуют, потрясены. Уж очень нежданно, молодой, весь в надеждах. Мне поручили… Нужны некоторые сведения.

— Пришли за сведениями или заботиться? — дерзко кинула Ася.

— Ах, колючка! Откуда вы такие колючки? Вот и мой таким же растет бирюком.

Он подошел к картине, где в глубокой синеве неба плыло печальное облако-птица, и принялся сосредоточенно рассматривать.

— Вы картину зарезали, — сказал Антон.

— Никто ее не зарезал. Мне не близка художественная манера твоего отца, Антон, но я говорил и говорю, что картина профессионально вполне грамотна.

— Грамотна! — удивленно воскликнула Ася. — Она прекрасна! Вы глядите на нее и вам хочется лететь, быть хорошим, делать добро, что-то необыкновенное сделать…

— Вот это плата за труд художника. Великолепная плата! Ах, Виталий, рано ты ушел, — горестно качнул головой Красовицкий.

Сел на стул, поставил у ног на пол портфель, положил на колени ладони. Руки у него большие и волосатые. А лоб высокий, профессорский.

— Дружок мой Антон, судьба твоя сложилась несладко.

— Не жалейте, — хмуро буркнул Антон. Он боялся жалости, боялся заплакать.

Красовицкий не понял.

— Избегаете чувств, обойдемся без чувств, — холодно произнес он. И после паузы, смягчившись, совсем иным тоном, ласково: — Я решил еще раз тщательно проанализировать последнее произведение Виталия Андреевича. Впрочем, мне оно уже ясно. У меня к тебе просьба, Антон. Я собираю картины и этюды товарищей, удачные или неудачные, но чем-то отличные ото всех. Иногда встретишь бред… Но беру. Коллекционирую странности. Хе-хе. Стопроцентный реалист, стопроцентно «правильный», как некоторые критиканы язвительно меня именуют, и вдруг гоняюсь за странностями… для домашней коллекции, разумеется. Удивлен?

— Значит, для выставок, где картины показывают людям — одно, а для себя — другое?

— Я объяснил же, Антон: коллекционирую необычное. За подарок отблагодарю, разумеется.