Наш завод - Шварц Евгений Львович - Страница 9

Такие случались дни, что придёт, например, человек в партийный комитет, а на двери записка:

«Комитет закрыт, все на фронте».

И вот, помню я, как в такие трудные дни закончил наш завод постройку бронированного поезда.

Четверо суток не выходил я с завода.

Иду домой и даже ослабел на свежем воздухе.

Голова кружится. Хочется прилечь на травку у забора да уснуть.

Наш город тогда больше на деревню походил. Трава росла на улицах. Прихожу домой.

Бабушка твоя тогда ещё молодая была. И хоть жилось нам в те дни голодно и трудно, всегда она встретит меня весело, сынишку поднесёт поздороваться. А так как сынишка в те дни ещё разговаривать не умел, то она и поздоровается бывало за него и поговорит.

Так она встретила меня и на этот раз. Спросила, как с бронепоездом. Я рассказал. Собрала она мне поесть, что дома было.

И тут я ей говорю:

«Слушай, Елена Игнатьевна. Я нынче вечером ухожу с бронепоездом на фронт».

Она спрашивает:

«Положение на фронте тяжёлое?»

А я отвечаю:

«Да».

Она только головой кивнула.

Спрашивает:

«Когда итти вам?»

Я отвечаю:

«Через час».

Она опять головой кивнула.

А я, поев, совсем ослабел. Лёг на лавку, думаю: полежу немного и отойду. Голова перестанет кружиться.

Лёг я и вдруг уснул. Ведь почти не спал я четверо суток: бронепоезд строили мы.

Разбудил меня будильник.

Вскакиваю, гляжу на часы — ровно час я проспал. Зову:

«Лена, Лена!»

Никто мне не отвечает. Пусто в доме. Что такое?

На столе стоит мой деревянный сундучок. Уложено всё, что надо в поход. А ни жены, ни сына нет дома.

Сбегал к соседям — и там их нет и не было.

Ну, что ты будешь делать? Время не ждёт! Захватил я сундучок — и бегом на завод. Думаю: наверно, она уже там. Туда придёт со мною прощаться. Пошла, наверно, добыть мне еды какой-нибудь в дорогу.

Не простой поезд вышел с завода, а бронированный. Покрытый бронёй. Пулемёты, орудия глядели из бойниц. И вся команда этого поезда состояла из заводских рабочих, из тех самых людей, которые его строили.

Провожали нас на фронт и жёны, и дети, и друзья, и товарищи. Только моей Елены Игнатьевны не было.

Что это значит, не могу понять.

И ещё одна загадка. Товарищи, вместо того чтобы посочувствовать мне, перемигиваются, посмеиваются, как будто что-то знают, чего я не знаю.

А поезд уже мост миновал, бежит среди ёлок.

И подходит ко мне командир бронепоезда:

«О чём задумался, Иван Сергеевич?»

«Так, ни о чём, товарищ начальник».

«А не хочешь ли познакомиться с нашим пулемётчиком?»

Указал он мне на невысокого парнишку в красноармейской форме, а сам отошёл. Глянул я — о-о! Да ведь это моя Елена Игнатьевна!

— Бабушка? — воскликнул Ваня.

— Она самая! — ответил Иван Сергеевич. — Но только ты не забывай, что в то время она была не бабушка, а всего только молодая мама.

Сначала я удивился, потом обрадовался. Потом нахмурился.

А Лена мне говорит:

«Слушай, Иван Сергеевич. Ты на меня не сердись. Раз такое время пришло суровое, все должны итти на войну. Не могу я дома сидеть, когда наша Советская страна в опасности. Понимаешь?»

Я молчу.

«Если прикажешь, — продолжает она, — то я перейду в другую воинскую часть, как только мы прибудем на фронт. Пока ты безвыходно работал на заводе, я окончила пулемётные курсы. У меня справка есть. Меня всюду примут».

Я ничего не отвечаю. Смотрю на неё. Любуюсь ею, а она всё оправдывается:

«Может быть, ты сердишься, что я нашего Серёжу оставила? Не сердись! Он в хороших руках. Его моя мама взяла. Я так рассудила: что у него будет за жизнь, если мы не разобьём наших врагов? Не только за своё, но и за счастье наших детей и внуков бьёмся. Чтобы выросли они людьми свободными. Верно я говорю?»

И тут я кивнул ей головой, а она заплакала — обрадовалась, что я на неё не сержусь.

И стали мы воевать рядом.

Вот, внучек, как мы дрались за ваше счастье! Все как один поднялись. А во главе шла партия большевиков. Ленин и Сталин вели нас в бой. Разбили мы врагов и стали строить новую жизнь.

Когда дедушка сказал эти слова, дверь тихонько-тихонько приоткрылась и в комнату вошла бабушка.

— Вот они куда скрылись! — сказала бабушка шопотом, чтобы не помешать музыкантам. — А я без вас соскучилась.

Бабушка подсела к Ване.

— Что ты на меня так смотришь, внучек? — спросила она. — Не узнал, что ли?

— Так просто, — ответил Ваня робко.

И все трое замолчали. Смотрели на освещенный город, думали, слушали музыку.

И вот скрипка, рояль и виолончель сказали что-то громко, дружно и решительно в последний раз и замолчали.

— Ну, а теперь спать, внучек! — сказала бабушка. И Ваня с особенной готовностью, ещё более послушно, чем всегда, вскочил и пошёл к двери.

И уже в дверях он задержался и сказал:

— Спасибо тебе, бабушка.

— За что? — удивилась она.

— Ты знаешь! — ответил Ваня и убежал.

В выходной день утренний чай был позже, чем всегда, и сидели за столом дольше, чем обычно. Это было настоящее воскресное утро. Сегодня никто никуда не спешил.

После чая папа кивнул Ване, Ваня вскочил, и оба вышли из комнаты.

Ваня и папа вошли в комнату рядом. Тут на полу, у стены, стояла их работа. Они начали эту работу очень давно — три воскресенья назад.

Ваня и папа по воскресеньям строили из «конструктора» мост, очень похожий на тот, по которому шли на завод рабочие.

И вот они принялись достраивать мост, который был готов только наполовину.

Ваня очень любил строить вместе с папой.

Разговаривали отец и сын немного, но они и без слов хорошо понимали друг друга.

— Папа! — сказал Ваня после долгого молчания. — Мне бабушка рассказала, как трудно жилось при царе. А потом дедушка рассказал, как прогнали и царя, и фабрикантов, и помещиков, а они привели к нам иностранные войска. А мы собрали все свои силы и прогнали их всех тоже… А теперь ты расскажи! — попросил Ваня.

— О чём?

— О том, как опять напали на нас фашисты. А ты пошёл с ними воевать. Пожалуйста! Папа, расскажи!

— Я тоже, брат, как и дед, воевал на бронепоезде, только наш бронепоезд был куда сильнее…

Папа замолчал и отошёл к окну. Перестал работать.

— А ты долго дрался с фашистами? — спросил Ваня.

— Всю войну, до победы, — ответил папа.

— А теперь войны больше не будет? — спросил Ваня.

Папа поднял Ваню на руки высоко-высоко и сказал:

— Расти, сын! Вырастешь — будешь работать над тем, чтобы завод наш строил паровозы быстрые, как самолёты, и при этом сильные, как сто нынешних. Ну, а если кто-нибудь нас тронет, то мы прогоним их так далеко, что они сами удивятся.

Праздник

Заводской праздник подошёл совсем близко и от этого стал казаться Ване ещё более огромным.

Вот всего только одна неделя осталась до праздника.

Вот всего только два дня.

Открылось наконец таинственное окно в магазине номер один.

Никита Васильевич вместе со своими друзьями построил за окном огромную карту Советского Союза. И железные дороги на этой карте были обозначены узенькими стальными рельсами. И по этим рельсам бежали, как живые, паровозы нашего завода. Они вели за собой и пассажирские и товарные составы. Они исчезали высоко на севере, за Полярным кругом, а потом появлялись внизу — на юге, возле самого Чёрного моря. И целый день у окна стояла толпа — любовалась живой железнодорожной картой. А паровозы всё бегали и бегали безустали. Они не останавливались, когда в магазине был обеденный перерыв. Они не остановились и вечером, когда магазин закрылся. Бегали они и ночью, когда весь город спал и возле окна не было ни одного человека. Короче говоря, игрушечные поезда в окне работали, как настоящие, которые тоже не отдыхают ни днём, ни ночью.