Дикий берег - Робинсон Ким Стэнли - Страница 15

Глава 5

Ближе к вечеру мы со стариком направились вдоль реки к Николенам. Долина вокруг казалась чашей, наклоненной, чтобы выплеснуть нас в море. В небе лениво кружили, собираясь на ночлег, вороны. Над ними не было ни облачка, только купол чистой вечерней сини. Мы оба, разумеется, пребывали в отличном настроении: прыгали через лужи, перешучивались и рассказывали друг другу, что будет у Николенов на ужин.

– Я умираю с голоду! – объявил старик. – Умираю! – Он махнул Марвину Хэмишу и Нату Эглоффу, которые удили в пруду за речкой. – Ни крошки не съел с тех пор, как ты передал мне приглашение.

– Да это было-то два часа назад!

– Конечно. Вот я и пропустил чай.

Мы свернули прочь от реки и пошли по проселку к дому Николенов. За деревьями виднелась бетонка.

Дом этот – самый большой в поселке, он стоит на вырубке сразу над высоким береговым обрывом. Двор вокруг дома засажен травой, и двухэтажное, крытое черепицей строение высится над зеленым газоном (на приличном расстоянии от сарая, собачьих конур и курятника), словно осколок давних времен. На стеклянных окнах – ставни, над дверьми – большие козырьки, кирпичная труба. В тот вечер из трубы шел дым, в окнах светились лампы. Мы с Томом переглянулись и направились к дверному молотку.

Раньше чем мы успели постучать, миссис Николен распахнула дверь, восклицая:

– У меня беспорядок, но не обращайте внимания, входите, входите.

– Спасибо, Кристи, – сказал Том. – Может, в доме у тебя и беспорядок, но сама ты выглядишь, как всегда, прекрасно.

– Ах ты лжец, – сказала миссис Николен, поправляя выбившуюся прядь густых черных волос. Однако Том говорил правду: Кристи Николен была на редкость хороша лицом. Сильная, добрая, высокая, она, даже родив семерых, осталась стройной. Стив взял от нее больше, чем от Джона – рост, орлиный нос, подбородок, рот. Сейчас она зазывала нас в дверь, встряхивая головой, чтобы показать, как ужасно замотана. – Говорят, что убираются. Весь день мастерили маслобойку, прямо в моей столовой.

В доме не меньше дюжины комнат, но только в столовой окна большие и выходят на запад, поэтому, несмотря на возражения миссис Н., все, для чего нужен хороший свет, делается там, особенно когда на дворе сыро. Комнаты, через которые мы проходили, были обставлены прекрасной мебелью, кроватями, столами и стульями, которые Джон и двенадцатилетний братишка Стива, Тедди, смастерили в подражание старине. Мне дом казался ожившей картинкой из книжки. Я сказал об этом Тому, он согласился и добавил, что этот дом – единственный, который напоминает ему прежние.

– Только тогда не было очагов в кухне, кадок для воды в прихожей, деревянных полов, потолков и стен в комнатах.

Мы подошли к столовой, навстречу нам с визгом высыпала малышня. Миссис Николен вздохнула и провела нас внутрь. Джон с Тедди выметали стружки и обрезки дерева. Том и Джон обменялись рукопожатием – они это делают, только когда приходят друг к другу в гости. За широкими выходящими на запад окнами синело море. Косые солнечные лучи освещали низ восточной стены и висящую в воздухе древесную пыль.

– Ну-ка, приберитесь, – велела миссис Николен.

Она провела рукой по волосам, словно сам воздух комнаты их испачкал. Джон в притворном изумлении поднял бровь и кинул в нее щепкой. Я пошел на кухню (оттуда доносились дразнящие запахи) искать Стива, но нашел его на заднем дворе, где он вытрясал новую маслобойку.

– Чего там затевается? – спросил он.

Я не знал, как скрыть, и поэтому рассказал:

– Дженнингс и Ли пригласили Тома с собой, чтобы он поговорил с мэром. Том едет и хочет захватить нас. Стив выронил маслобойку на траву.

– Захватить нас? Меня и тебя? Я кивнул.

– Ура! Едем! – Он перепрыгнул через маслобойку и исполнил победный танец. Потом вдруг остановился и посмотрел на меня: – Надолго?

– Том говорит, примерно на неделю.

Глаза у Стива сузились, подвижный рот сжался.

– В чем дело?

– Надеюсь, меня отпустят. Черт! Я поеду в любом случае. – Он поднял маслобойку и вытряхнул на траву последние стружки.

Вскоре миссис Николен позвала нас ужинать и рассадила вокруг большого дубового стола: она и Джон во главе, потом ее бабушка Мэри, девяностопятилетняя, выжившая из ума старуха, Том, Стив, Тедди, Эмили (ей тринадцать, и она ужасно робкая), потом близнецы – Вирджиния и Джо, малыши – Кэрол и Джудит, рядом с матерью. Джон зажег лампы на столе, миссис Н. и Эмили принесли еду. Желтый свет ламп контрастировал с вечерней синевой за окнами. На больших окнах запрыгали наши слабые отражения.

Эмили и миссис Н. вносили блюдо за блюдом и вскоре заставили почти всю скатерть. Мы с Томом под столом толкали друг друга ногами. Некоторые блюда были накрыты крышками. Когда Джон их открыл, изнутри повалил пар, запахло тушеной в красном соусе курицей. В большой деревянной миске оказался капустный салат, в фарфоровой супнице – суп. На тарелках лежали лепешки и хлеб, резаные помидоры и яйца. В кувшинах подали воду и молоко.

От вкусных запахов я захмелел и сказал:

– Миссис Николен, вы приготовили пир, банкет, так что ждите призрака Банко, только боюсь, я его не увижу – объемся до бесчувствия.

Николены рассмеялись, а Том сказал:

– Он прав, Кристи. Ирландцы сложили об этом песни.

Следуя указаниям миссис Н., мы пустили блюда по кругу, наполнили тарелки и принялись есть. Некоторое время в тишине слышалось только звяканье ложек и вилок. Вскоре Мэри, которая едва притронулась к овощам и курятине, захотела побеседовать с Томом. Старик так быстро заглатывал куски – похоже, совсем не жуя, – что находил время говорить, особенно когда подкладывал добавку. Мэри обрадовалась Тому – одному из немногих соседей, кого еще узнавала.

– Томас, – сказала она громким дребезжащим голосом, – ты видел хорошее кино в последнее время?

Вирджиния и Джо захихикали. Том проглотил кусок курятины, словно это хлеб, наклонился к почти глухому уху соседки и проорал:

– Нет, Мэри, в последнее время не видел. Старушка сморгнула и с важным видом кивнула. Вирджиния снова хихикнула.

– Том, бабуля путает, теперь нет никаких кин.

– Никаких кино, – машинально поправила миссис Н.

– Никаких кино.

– Понимаешь, Вирджиния… – Том жадно отхлебнул рыбного супа. – Вот, попробуй.

– Не-е…

– Мэри говорит про старое.

– Она путает, что старое, а что теперь.

– Да.

– Чего-чего? – закричала старуха, поняв, что речь о ней.

– Ничего, Мэри, – сказал Том ей в ухо.

– Почему она так, Том?

– Вирджиния! – одернула дочь миссис Н.

– Все в порядке, Кристи. Понимаешь, Вирджиния, с нами стариками такое случается. Я вот тоже путаю.

– Нет, ты не путаешь. А почему она?

– Понимаешь, у нас голова забита старым, новому приходится тесниться, вот оно и перемешивается. – Он заглотнул еще кусок курятины, жадно облизал с усов подливку, причмокнул. – Попробуй. Твоя мама замечательно готовит курицу.

– Не-е…

– Вирджиния!

– Ма-а-а…

– Ешь! – рявкнул Джон, поднимая глаза от тарелки.

Стива передернуло. С тех пор как мы вошли в столовую, он не произнес ни слова, даже когда мать прямо обращалась к нему. Мне это не нравилось, но, сказать по правде, я был больше занят едой. Поначалу набросился как волк, потом стал есть медленнее, жевать, пока во рту не останется только вкус. Столько было запахов, оттенков, каждый следующий кусочек таял на языке по-своему, а после глотка воды можно было начинать по новой. Я был уже сыт, но остановиться не мог. Джон тоже ел теперь помедленнее и, ни к кому в отдельности не обращаясь, заговорил про теплое течение – оно подошло к берегу после вчерашнего ливня. Том по-прежнему уписывал за обе щеки, и Вирджиния сказала:

– Никто не отнимет твою тарелку, Том. Старик услышал, но не обиделся, а улыбнулся Вирджинии. Дети рассмеялись.

– Бери еще курицы, Генри, – уговаривала миссис Н., – запивай молоком.

– С удовольствием, – отвечал я.