Пилигримы - Шведов Сергей Владимирович - Страница 44

Барон уже собирался отправиться в спальню, когда Рауль сообщил ему о приезде гостя. На лице молодого человека было написано недоумение, да и сам благородный Симон не сразу взял в толк, зачем он понадобился шевалье де Лавалю, которого в Антиохии считали изменником, переметнувшимся на сторону мусульман. Благородный Герхард здорово рисковал, ибо в столице графства хватало людей, готовых, не моргнув глазом, отправить на тот свет этого прожженного авантюриста. Симон тоже не числил Лаваля в кругу своих друзей, но, тем не менее, решил все-таки выслушать далеко не глупого человека.

– Зови, – коротко бросил он сыну и потянулся к кувшину с вином.

Симон не видел Герхарда более десяти лет, к тому же знакомство их было мимолетным, тем не менее, он отметил, что анжуец мало изменился за эти годы, разве что седая прядь появилась в его темных волосах.

– Чем обязан, шевалье, столь поздним визитом? – без обиняков спросил барон, жестом приглашая гостя садиться.

– Общностью интересов, – сразу же взял быка за рога Герхард.

– До сих пор я не числил тебя другом Рожера Сицилийского.

– Зато я никогда не был ни его, ни твоим врагом, благородный Симон.

– Это правда, – не стал спорить хозяин. – Но ты ведь служишь Нуреддину?

– Прежде всего, я служу самому себе, барон, а эмиру я всего лишь оказываю кое-какие услуги дипломатического характера. Разумеется, за плату.

– Каждый зарабатывает на жизнь, как умеет, – криво усмехнулся Лоррен. – Почему ты решил, что наши интересы совпали?

– Почтенный Нуреддин хочет удержать за собой Халеб, полученный в наследство от отца. Согласись, благородный Симон, желание понятное.

– Не спорю, – пожал плечами Лоррен. – Но на Халеб имеются и другие претенденты.

– Ты, конечно, имеешь в виду в первую очередь Раймунда де Пуатье, барон. Но ведь его успех обернется твоим поражением. Если граф Антиохийский возьмет Халеб, то на претензиях Рожера Сицилийского можно будет поставить жирный крест. В этом случае, ему никогда не утвердиться в Святой Земле. Зато мстительный Раймунд не оставит в покое человека, помогавшего его лютым врагам.

– У Раймунда руки коротки, шевалье, – нахмурился Лоррен.

– Они отрастут благородный Симон, как только граф захватит Халеб. Среди рыцарей короля Людовика найдется немало таких, которые захотят остаться на Востоке, и они с удовольствием принесут вассальную присягу благородному Раймунду. В этом случае нурманы окажутся в Антиохии в меньшинстве, а повод для расправы у ваших противников уже есть.

– Халеб еще нужно взять, – процедил сквозь зубы Лоррен.

– С помощью Людовика он его возьмет, – холодно бросил Лаваль, – хотя прольется море крови, как со стороны мусульман, так и христиан.

– Войны без крови не бывает.

– Это правда, – не стал спорить Герхард. – Но полководцы всегда грезят о победе, надо полагать король Людовик не исключение в этом ряду.

– Не пойму, куда ты клонишь, шевалье?

– В Европе никто не знает о Халебе, барон. Даже если Людовик захватит город, его поход объявят неудачным. И король Франции не может этого не понимать. Достойному государю – достойная цель.

– Ах вот оно что, – усмехнулся Лоррен. – И какой же город ты считаешь достойной целью для французского короля?

– Конечно, Дамаск, благородный Симон. Об эту жемчужину арабского мира обломали зубы все Иерусалимские владыки. Дамаск знают в Европе. Только его взятие может стать венцом победоносного похода.

– А как же Эдесса? Ведь именно ради ее освобождения затевался этот поход.

– Эдессу крестоносцам не вернуть, – покачал головой Лаваль. – Ты знаешь это не хуже меня, благородный Симон, и, надеюсь, сумеешь объяснить сложившуюся ситуацию королю. Если алеманам Конрада Гогенштауфена противостоял только иконийский султан Махмуд, то против короля Франции поднимутся все эмиры Месопотамии, Сирии и Ирака во главе с атабеком Сейфуддином.

– А Дамаск, по-твоему, беззащитен?

– Дамаском ныне правит самозванец Маннуддин Унар, успевший рассориться и с Каиром, и с Багдадом, и с сыновьями покойного Зенги. Если старому сельджуку хорошенько заплатить, пригрозив при этом тяжелым франкским мечом, то он уступит свой город к вящей славе французского короля.

– А если не уступит?

– В любом случае, благородный Симон, нас с тобой это уже не волнует. Ты убережешь от войны Антиохию, я – Халеб. И пусть фанатики мирно спорят о преимуществах той или иной веры, любой разумный человек все-таки понимает, что главное в этой жизни – мир.

Красноречие бывшего мятежника, возмечтавшего о мире, позабавило Симона, однако он не мог не отдавать себе отчет в том, что победа Раймунда де Пуатье обернется для барона де Лоррена тягчайшим поражением. А, следовательно, иного пути, как спровадить французскую армию куда-нибудь подальше от Антиохии, у него нет. Однако Симон понимал и другое – сделать это будет очень непросто. Дамаск – далеко, а Халеб, отнюдь не последний город на Востоке, – близко. И барону де Лоррену придется очень постараться, чтобы убедить короля Людовика и его шевалье отказаться от жирного куска, лежащего у них перед носом. Тем более что противостоять Симону будут очень хитрые и изворотливые люди, уже успевшие завоевать симпатии французов своим расчетливым гостеприимством.

– Твоим главным противником, барон, кроме естественно Раймунда, станет королева Элеонора, его близкая родственница. Элеонору следует опорочить в глазах короля.

– Каким образом?

– Говорят, Людовик ревнив и если ты намекнешь ему, что королевой движет не столько желание помочь родственнику, сколько любовное чувство, то это надолго рассорит его с женой.

– Чувство к Раймунду? – удивился Лоррен. – Да этот облезлый петух способен влюбить в себя разве что ослепшую от старости курицу.

– Найди ей молодого красавца, благородный Симон. Пусть он закружит скучающую женщину в вихре страсти.

– Элеоноре, кажется, приглянулся юный шевалье де Лузарш, тезка ее мужа.

– Он родственник Филиппа де Руси? – спросил Лаваль.

– Племянник.

– Вот видишь, благородный Симон, мы с тобой уже раскрыли заговор антиохийцев против французского короля.

Барон засмеялся, шутка гостя показалась ему забавной. Конечно, с таким человеком как Герхард де Лаваль следовало держать ухо востро, но Симон сейчас находился в таком положении, что выбирать союзников было практически не из кого. Даже на своих нурманов в этом деле он не мог положиться. Многие антиохийские бароны и шевалье мечтали о расширении своих земель за счет Халебского эмирата, причем не только французы, но и нурманы, которые продали бы своего вождя с потрохами, вздумай тот путаться у крестоносцев под ногами.

– Когда дело идет о столь деликатном чувстве как ревность да еще ревность короля, то неизвестно на кого он обрушит в первую очередь свой гнев на супругу или на человека, решившего открыть ему глаза.

– Тонкое замечание, благородный Симон, – кивнул Герхард. – Для нашего дела очень важно, чтобы ты пользовался не только доверием Людовика, но и его симпатией. А люди редко любят тех, кто стал свидетелем их позора. У тебя нет на примете какого-нибудь честного и услужливого болвана, обеспокоенного сохранением не только своей, но и чужой чести?

– Разве что барон Альфонс де Вилье, – задумчиво проговорил Лоррен. – Не знаю, насколько он ревнив, но дурак действительно первостатейный.

– Речь идет о муже благородной Констанции?

– Да, – кивнул Симон.

– Великолепный выбор, – восхищенно прицокнул языком Герхард. – Но к нему следует приставить надежного человека.

– Моего сына разве что? – развел руками Симон.

– Нет, ни в коем случае, – покачал головой Лаваль. – Это сразу же вызовет подозрения. Я дам тебе помощника, барон. Точнее, ты выкупишь его из мусульманской неволи. Благородный поступок, согласись.

– Не понимаю, – нахмурился Лоррен.

– Не волнуйся, барон, мой знакомый ненавидит мусульман даже больше, чем ты. Он попал в плен к беку Сартаку в битве при Дорилее, столь несчастливой для алеманов. Он храбрый рыцарь и благородный человек.