Старец Горы - Шведов Сергей Владимирович - Страница 35

– Мы охотились на более крупную дичь, – вздохнул рафик. – Но Боэмунд Антиохийский бежал с поля битвы другой дорогой. А это правда, что друнгарий Кантакузен захватил Латтакию?

– Правда, – кивнул протовестиарий. – Боэмунд попытался отразить атаку византийского флота, но ему не хватило сил.

– Теперь понятно, почему сын Роберта Гвискара решил вернуться в Европу.

– Что?! – приподнялся с мягких подушек протовестиарий. – Боэмунд покинул Антиохию?!

– Погоди радоваться, сиятельный Михаил, – остудил его пыл Андроник. – Вместо себя он оставил Танкреда, а этот упрямый племянник грозного дяди тоже далеко не подарок. Кроме того, по моим сведениям, Боэмунд рассчитывает заручиться поддержкой папы и государей Европы в организации нового крестового похода. Боюсь только, что поход этот будет направлен не столько против мусульман, сколько против Алексея Комнина. На твоем месте, я бы предупредил императора о замыслах безумца.

– А ты уверен, что эти замыслы столь опасны?

– Уверен, – отрезал Андроник. – Я узнал о них от верного человека, которого мне удалось внедрить к нурманам.

– Я только недавно получил прощение от императора, – задумчиво проговорил протовестиарий. – И мне не хотелось бы напоминать божественному Алексею о своих прежних ошибках. Все-таки Боэмунд, это наша с тобой вина.

– Извини, сиятельный Михаил, но я в зачатии нурмана не участвовал, – пошутил Андроник. – Ты, полагаю, тоже. Конечно, нам с тобой не удалось ни убить, ни захватить Боэмунда. Но мы хотя бы пытались! И что, разве есть члены синклита, добившиеся успеха на этом поприще? Интриговать в Константинополе куда приятнее, чем рисковать жизнью на границах империи, и Алексей Комнин слишком умный человек, чтобы этого не понимать.

– Так ты считаешь, что я должен вернуться ко двору?

– Да, – кивнул рафик. – Дукс Монастра справится с Танкредом и без тебя. А если не справится, то сам ответит за свои промахи. Не сомневайся, сиятельный Михаил, басилевс оценит сведения, которые ты ему привезешь. Что касается Боэмунда, то противостоять ему Византии придется не в Сирии, а в Европе. И я уверен, что это противостояние будет успешным.

К сожалению, сиятельному Михаилу уверенности Андроника как раз и не хватало. Однако, поразмыслив на досуге, протовестиарий пришел к выводу, что рафик исмаилитов, скорее всего, прав. Раз уж Алексей Комнин громогласно объявил о прощении протовестиария Михаила, то вряд ли он возьмет свои слова обратно. Другое дело, что одного прошения мало, чтобы уверенно занять место в синклите, потребуются долгие и неустанные труды, дабы вновь завоевать доверие императора. Работы Михаил не боялся, а главное к нему вновь вернулась вера в свою счастливую звезду. В конце концов, в Константинополе не так уж много даровитых чиновников, и Алексей Комнин рано или поздно оценит рвение протовестиария.

Глава 9 Возвращение крестоносца.

Король Франции совсем недавно вновь вернулся в лоно святой матери церкви и испытывал по этому случаю душевный подъем. Папа Пасхалий оказался более покладистым человеком, чем его предшественник Урбан и удовлетворился словесными заверениями Филиппа в том, что он расстанется с чужой женой, благородной Бертрадой. К сожалению, этот компромисс между церковью и государем Франции окончательно решил судьбу детей Филиппа от Бертрады, которые, впрочем, и без того считались незаконнорожденными. Разумеется, расставаться с любимой женщиной король не собирался, но кое-какие шаги, угодные церкви он все-таки вынужден был предпринять. В частности он внес денежный вклад в Сен-Жерменское аббатство, настоятель которого поспособствовал примирению короля с папой. Впрочем, многие святоши в окружении Филиппа полагали, что только деньгами королю не отделаться, и что папа Пасхалий не настолько прост, чтобы удовлетворится малым, а потому спор об инвеститурах будет продолжен и неизбежно приведет к новым осложнениям в отношениях между Парижем и Римом. Выход из достаточно сложного положения Филиппу неожиданно подсказал сын и наследник Людовик, которого он до сих пор не принимал всерьез. Людовику уже исполнилось двадцать три года, но никаких способностей к политическим интригам Филипп за ним не примечал и был несказанно удивлен, что у этого рослого, склонного к полноте увальня есть, оказывается, мозги.

– Благородный Боэмунд был принят и обласкан папой. Пасхалий даже наделил его правом проповедовать новый крестовый поход против неверных.

– Денег от меня нурман не получит, – отрезал Филипп, ставший под уклон годов на удивление прижимистым и сварливым человеком. Король Франции и сам признавал за собой этот небольшой недостаток, но пересиливать себя не собирался.

– Сегюр, тем не менее, полагает, что ты должен принять крестоносца, покорителя Антиохии, с большой пышностью, выказав тем самым уважение не столько нурману, сколько папе Пасхалию, весьма чувствительному к подобным знакам внимания.

– Передай своему другу приору, что он слишком молод для советчика, – отрезал Филипп и тут же хотел добавить пару нелестных слов по адресу сына, но сдержался. Король и без того обидел своего наследника, навязав ему в невесты Люсьену де Рошфор, которую тот терпеть не мог. В определенной степени Филипп Людовику сочувствовал, но, в конце концов, наследник короны должен понимать, что кроме чувств есть еще и обстоятельства. К сожалению, у Людовика на это верное во всех отношениях замечание имелся убийственный ответ – Бертрада и ее четверо детей, прижитых вне брака, освещенного церковью. Надо отдать должное Людовику, даже попав в трудное положение, он не стал напоминать отцу о его собственных промахах.

– Боэмунда в любом случае следует принять с почестями, иначе тебя, государь, не поймут не только клирики, но и вассалы.

– С этим я не спорю, – поморщился Филипп.

Борьба с папами за инвеституру стоила союзнику короля Франции императору Генриху короны. Этого даровитого во всех отношениях человека предали даже его собственные сыновья, переметнувшиеся на сторону Пасхалия. Генрих вынужден был отречься от престола и своих заблуждений в присутствии папского легата. Теперь некогда грозный воитель, гроза всей Европы, прозябал в заштатном Люттихе, всеми покинутый и почти забытый. Конечно, противостояние Филиппа с папами никогда не достигало такого накала. Король Франции умело маневрировал, отделываясь заверениями в дружбе и обещаниями, но он не мог не понимать, что папа Пасхалий, окрыленный победой над императором Генрихом, вполне способен загнать его в угол и отдать на растерзание воинственным вассалам, не скрывающим своей ненависти к Филиппу. Увы, власть короля над многими провинциями Франции была лишь номинальной, а уверенно он мог чувствовать себя только в собственном домене, где никто пока не грозил ему смертью.

– Сегюр полагает, и я с ним в этом согласен, что брак благородного Болдуина с Констанцией может снять если не все, то очень многие проблемы.

Филипп уважал свою дочь, женщину хоть и своенравную, но умную. Констанция уже перешагнула рубеж двадцатилетия, но пока пребывала в девичестве, к недоумению окружающих. Дочь короля Филиппа вряд ли можно было назвать красавицей, но и уродиной она не была. К ее недостаткам можно отнести разве что полноту, но и эта полнота не казалась чрезмерной. Претендентов на руку благородной Констанции хватало, благо за ней давали хорошее приданное, но, к сожалению, не один из них не приглянулся капризной девственнице. В последнее время в королевском окружении поговаривали о желании Констанции уйти в монастырь, но Филипп на эти слухи не обращал внимания, полагая, что его дочь слишком привязана к светским удовольствиям, чтобы найти утешение в религии.

– Если ты пожелаешь, благородный Филипп, то я поговорю с Констанцией по поводу этого брака. Мне кажется, что для нее наступила пора определиться с выбором.

– Не возражаю, – кивнул король. – Но постарайся при этом не обидеть сестру.

Брак Констанции с Боэмундом мог оказаться выгодным для Филиппа во многих отношениях. Во-первых, он без больших для себя затрат выказывал поддержку делу защиты Гроба Господня, о котором так хлопотал папа Пасхалий. Во-вторых, у него появлялся вполне пристойный предлог, дабы отказать Пьеру де Рошфору, уже намекавшему королю на возможность брака Констанции со своим младшим братом Рене. Филипп благоволил к другу своей юности, благородному Пьеру, не раз выручавшему его в стесненных обстоятельствах, но все-таки полагал, что чрезмерное усиление семьи Рошфоров вызовет справедливое недовольство среди баронов и приведет к ослаблению власти короля. Филипп уже и без того пошел навстречу Пьеру, когда согласился на брак своего сына и наследника с его дочерью Люсьеной, о которой, к слову, ходили сомнительные слухи. Впрочем, Адам Сен-Жерменский клятвенно заверил короля в чистоте и непорочности благородной Люсьены, и Филипп поверил ему на слово, хотя, разумеется, знал о тесной связи лукавого аббата с партией Рошфоров. Дабы сохранить равновесие в своем окружении, король в последнее время стал выказывать расположение графу Эсташу де Гарланду, человеку ловкому, остроумному и беспринципному. Благородный Эсташ за короткий собрал вокруг себя всех недругов всесильных Рошфоров, и их голоса все громче звучали в свите короля. Филиппу вражда Рошфора и Горланда была только на руку, ибо боролись они не против короля, а за его благосклонность, укрепляя тем самым пошатнувшийся трон.