Старец Горы - Шведов Сергей Владимирович - Страница 17

– Надо искать союзников в Иерусалиме, – пристально глянул на Картенеля шевалье де Водемон.

– Кого ты имеешь в виду? – отвел глаза в сторону Годемар.

– Венцелина фон Рюстова, – холодно бросил Водемон. – У саксонца более сотни сержантов, людей опытных и много чего повидавших.

– Он не саксонец, а рус, – поморщился Картенель. – К тому же язычник. Шевалье де Сен-Валье прожужжал мне об этом все уши. Да и с какой стати благородный Венцелин станет нам помогать?

– А ты ему скажи, что патриарх Даимберт не оставит своим вниманием ни его самого, ни женщину, которой он покровительствует. Рыцарь фон Рюстов человек разумный, он сам сообразит, на чью сторону ему встать в создавшейся ситуации.

– Хорошо, – кивнул Картенель, поднимаясь с лавки. – Я поговорю с Венцелином.

Благородный Годемар не был лотарингцем, он принес оммаж Готфриду, но это была клятва конкретному человеку, а не всему роду Бульонских. После смерти Защитника Гроба Господня, к Картенелю вернулось право выбора, но он никак не предполагал, что этот выбор будет столь мучительным. С одной стороны ему не нравился Даимберт, человек властный, коварный, способный на любой самый подлый поступок, с другой – он практически ничего не знал о Болдуине Эдесском, а потому не мог с уверенностью рассчитывать на его благосклонность. Картенель совсем недавно получил под свое начало замок и очень боялся потерять обретенное убежище, ставшее его первым в жизни собственным домом. Средств у благородного Годемара хватило только на то, чтобы залатать дыры в замковых стенах, пробитых крестоносцами при штурме, да набрать полтора десятка сержантов, способных защитить замок от наскоков разбойников, разгулявшихся на земле Палестины в эти смутные времена. Благородный Готфрид обещал Картенелю поддержку, но об этом обещании теперь можно забыть. Правда, был еще один человек, на содействие которого Годемар мог рассчитывать, – Ролан де Бове. Молодой шевалье пока что оставался для Картенеля загадкой. Годемар не сумел даже выяснить, что связывает благородного Ролана с русом Венцелином. Обычно словоохотливый Бернар де Сен-Валье умолкал, когда речь заходила о смуглом черноволосом красавце, отраде глаз всех иерусалимских дам. Ролан де Бове называл себя провансальцем, но Годемар в этом сомневался, улавливая в произношении шевалье чуждые родной речи звуки. Впрочем, Ролан свободно говорил на многих языках, включая греческий, армянский и арабский. Объяснял он это тем, что долгие годы провел на Востоке, сопровождая своего отца, решившего совершить паломничество в Иерусалим еще до начала крестовых походов, да так и застрявшего здесь на долгие годы. Все, конечно, могло быть, но полного доверия к шевалье де Бове у Картенеля не было, и если бы не крайняя нужда в деньгах, он предпочел бы держаться от этого молодого человека подальше.

В усадьбе Венцелина фон Рюстова о смерти Готфрида Бульонского уже знали. Шевалье де Сен-Валье не усидел под Хайфой и вернулся в Иерусалим даже раньше Картенеля. Благородный Бернар считал себя человеком свободным, что, в сущности, соответствовало действительности, ибо он так и не принес вассальной клятвы Готфриду Бульонскому, а потому мог действовать по своему усмотрению, махнув рукой на мнение баронов. Картенеля он встретил с распростертыми объятиями и тут же потащил к столу, дабы угостить дорого друга вином, доставленным из Константинополя. Благородный Венцелин хоть и славился по всему Иерусалиму своим гостеприимством, но держался на особицу, ни с кем особенно не сближаясь. В осаде Хайфы он не участвовал, занятый какими-то своими, непонятными Картенелю делами. В окружении Готфрида поговаривали, что богатый саксонец строит флот, дабы заняться морским разбоем, но это могло быть неправдой. Хотя галеры у фон Рюстова были, и он не раз уже покидал Иерусалим, отправляясь морем то в Антиохию, то на остров Крит, который контролировали византийцы. Скорее всего, и вино, которым сейчас угощали Картенеля, рус привез именно оттуда. В этой усадьбе, расположенной неподалеку от цитадели, именуемой башней Давида, частенько останавливались паломники из Византии, которых привечала княгиня Марьица. Но появлялись здесь люди и из земель столь дальних, о коих Годемару до сих пор слышать не доводилось. В основном это были торговцы, доставлявшие на Восток ценимые здесь меха и железо, такого высокого качества, что оружейники Готфрида Бульонского готовы были платить за него любые деньги. Обычно за стол в доме Венцелина фон Рюстова садились только мужчины, но ныне, возможно по случаю смерти Готфрида Бульонского, княгиня Марьица снизошла до общей со всеми трапезы. И хотя правнучка Мономаха не была официально объявлена невестой благородного Готфрида, все-таки смерть человека, который мог стать ее мужем, не оставила красавицу равнодушной. Благородная дама выглядела печальной и неохотно отвечала на заданные ей вопросы. Шевалье де Сен-Валье утверждал, что Марьица влюблена в Венцелина фон Рюстова, и если до сих пор не стала его женой или любовницей, то только потому, что считает своего соплеменника еретиком и даже более того – язычником. Сам Картенель никаких признаков страсти ни в Венцелине, ни в Марьице не замечал, но возможно только потому, что это были очень скрытные люди.

– Я знаком с благородным Болдуином, – произнес Венцелин в ответ на заданный Картенелем вопрос. – Он произвел на меня впечатление человека решительного и на многое способного. Думаю, шевалье де Водемон прав, делая на него ставку.

– Значит, мы можем рассчитывать на твою поддержку, благородный Венцелин? – в лоб спросил Картенель.

– Можете, – кивнул рус. – Патриарх Даимберт не вызывает во мне ни малейшей симпатии после того, как я увидел следы разбоя, учиненного его пизанцами на Крите. Долг пастыря умиротворять сердца, а не распалять их призывами к грабежам и насилиям. Разве не об этом говорил Христос?

– Недостойное поведение одного пастыря не может бросить тень ни на церковь, ни на веру, – сердито отозвалась Марьица.

– А разве церковь осудила бесчинства Даимберта? Или, быть может, от него отвернулись единоверцы?

– Не тебе судить христиан, Венцелин Гаст, – надменно бросила Марьица, поднимаясь с места. – Ты служишь демону войны, питая его жертвенной кровью.

– Мы все ему служим, – примирительно заметил Сен-Валье, – и те, которые верят в Христа, и те, которые верят в Аллаха.

Благородная Марьица бросила на несчастного Бернара такой взгляд, что струхнул даже Годемар, сидевший рядом. Сен-Валье поежился, почесал затылок и произнес со вздохом:

– Мне кажется, что женщина, проповедующая христианское смирение могла бы мягче относиться к окружающим людям.

Трудно сказать, услышала ли Марьица слова Бернара, но в любом случае она даже не обернулась. Возможно, Картенель, плохо знавший латынь, далеко не все правильно понял из этого разговора, но теперь у него уже не осталось сомнений в том, что Венцелин фон Рюстов еретик, далеко не во всем согласный если не с самим Христом, то с его верными последователями. Благородный Годемар отнесся к своему открытию спокойно, ибо в его родном Провансе еретики отнюдь не были редкостью, да и сам Картенель одно время сочувствовал катарам. Впрочем, вопрос веры сейчас занимал его куда меньше, чем вопрос собственности. Не говоря уже о жизни, которая вполне могла оборваться на раскаленных жгучим летним солнцем камнях города Иерусалима.

Патриарха Даимберта раздражал этот худенький черноволосый византиец, явившийся невесть откуда с письмом от Андроника. Конечно, в свое время хитроумный армянин оказал патриарху немалую услугу, но за нее портному было заплачено столько денег, что любому другому человеку хватило бы на всю оставшуюся жизнь. Однако Андроник, именующий себя почтенным, почему-то решил, что может беспокоить Даимберта по пустякам, посылая к нему своих знакомых. Патриарх, скорее всего, выставил бы наглого пришельца за порог, но его остановила брошенная вскольз фраза:

– Речь идет о власти, святой отец.

– Говори, – коротко бросил Даимберт.