Женская месть - Робертс Нора - Страница 63

20

В Лондоне шел мокрый снег, улицы города были серыми и унылыми. Резкий пронизывающий ветер рвал пальто и шляпы с прохожих, спешивших по своим делам. Люди сутулились, стараясь уклониться от его порывов. Холод пронизывал до костей и заставлял мечтать об эле, сдобренном специями. А ведь всего лишь несколько часов назад Филипп сгорал под лучами мексиканского солнца.

– Вот и чай, дорогой.

Верная своей давней привычке все успевать, Мери Чемберлен вошла в свою уютную гостиную. Повернувшись к матери, Филипп взял у нее из рук нагруженный снедью поднос. На нем имелось все, что он любил с мальчишеских лет. Хотя настроение у него было самое мрачное, он сделал над собой усилие и улыбнулся. Мери всегда старалась баловать сына, даже когда у нее не хватало на это средств.

– Да ты тут наготовила еды на целый полк.

– Должен же ты предложить что-нибудь своему гостю. Мери села за стол и взяла в руки чайник. Сервиз мейсенского фарфора[39] был украшен бледно-розовыми цветами с золотыми листьями. Каждый раз, когда Мери ставила его на стол, она чувствовала себя важной дамой.

– Пока он не пришел, я надеюсь, что мы выпьем по чашке чаю и поболтаем.

Она добавила в чай. сына сливок. Мери считала, что ее сын слишком худ, и положила на его тарелку два кекса, покрытых глазурью.

– Ну разве у нас не уютно?

– Гм-м.

– Пей чай, дорогой. Перемена климата – всегда тяжелое испытание для организма.

Она знала, что рано или поздно сын расскажет ей о том, что его гнетет.

Филипп подчинился автоматически, изучая лицо матери поверх края чашки. За последние несколько лет Мери немного пополнела. «Впрочем, это пошло ей на пользу», – подумал Филипп. Когда он был ребенком, мать всегда казалась ему слишком худой. Сейчас ее лицо приятно округлилось, и если кожа утратила девическую свежесть, то приобрела сияние, свойственное внешности зрелой женщины. Конечно, есть кое-какие морщинки, но они скорее мимические, оттого что она любит посмеяться, а не от возраста. Мери всегда была смешливой.

Филипп внешне походил не на мать, а на того мужчину, который ворвался в ее жизнь, а потом столь же быстро ее покинул. В детстве мальчику очень хотелось найти отца, каждого мужчину, от почтальона до принца-регента, он внимательно изучал, пытаясь обнаружить в нем сходство с собой. До сегодняшнего дня он так и не знал, как поступил бы, если бы встретил отца.

– Ты изменила прическу.

Мери кокетливым жестом взбила волосы.

– Да. И что скажешь?

– Что ты красивая.

Она довольно улыбнулась.

– У меня новый парикмахер. Его зовут мистер Марк, можешь вообразить? – Она округлила глаза и слизнула крошку глазури с пальца. – Он так мило кокетничает, что хочется дать ему за это двойные чаевые. Все клиентки от него без ума, но я думаю, он другой ориентации.

– Епископального вероисповедания?

В ее глазах заплясали смешинки. Ее Фил всегда был чертенком.

– Можно сказать и так. Ну а теперь… – Вернувшись к своему чаю, она улыбнулась. – Расскажи мне о своем отдыхе. Надеюсь, ты не пил там воды? О тамошней воде говорят такие ужасные вещи. Хорошо провел время?

Филипп вспомнил о том, как полз по вентиляционным трубам, как прятался в платяном шкафу и занимался любовью с Адриенной.

– Да, – коротко ответил он.

– Нет ничего более удивительного, чем зимние каникулы в тропиках. Я часто вспоминаю, как ты повез меня в феврале на Ямайку.

Это было после кражи камней де Марко в Милане.

– Сейчас я сама подумываю о круизе. Может быть, отправиться на Багамы?

Она угадала намерения Чонси, жирного, как гусеница, кота, которого подобрала и пригрела много лет назад. Прежде чем он изловчился прыгнуть на поднос, Мери налила в его блюдце сливок.

– Меня пригласил этот милый мистер Пэддингтон.

– Что? – Словно проснувшись, Филипп во все глаза смотрел на мать. Внизу, у его ног, кот жадно лакал сливки.

– Я сказала, что подумываю о том, чтобы отправиться на Багамы с мистером Паддингтоном.

– Отправиться в круиз с этим старым жирным типом? Это же смешно!

– Мистер Пэддингтон – весьма уважаемый член общества, – возразила Мери, принимаясь за второй кекс.

– Я не хочу, чтобы мою мать изнасиловали во время шторма.

– И как только такое могло прийти в голову! – Смеясь, она подалась вперед и похлопала его по руке. – Во всяком случае, дорогой, ты бы этого не увидел. А теперь скажи мне, что тебя угнетает. Надеюсь, это женщина?

Филипп поднялся, нетерпеливо отодвинув чашку, и стал нервно ходить по комнате.

Как всегда, Мери украсила елку всякой всячиной – всем, что только пришло ей в голову. В оформлении не было единой идеи, не было гармонии цвета, зато имелось все, от полярных оленей из пластика до фарфоровых ангелов. Филипп вытянул нить золотой канители и пропустил ее через пальцы.

– Речь идет всего лишь о бизнесе.

– Никогда не видела, чтобы из-за бизнеса ты был так взвинчен. Не может быть, чтобы это была та славная девушка, с которой я разговаривала по телефону. Дочь Фиби Спринг.

Когда канитель в руках Филиппа порвалась, Мери с довольным видом потерла руки.

– Это же замечательно!

– Ничего замечательного в этом нет. Поэтому забудь о флердоранже, а то, я вижу, ты уже почуяла запах апельсиновых лепестков.

Он вернулся к своему стулу и опустился на него.

– Чему ты улыбаешься?

– Я думаю, ты влюблен. Наконец-то. Ну и как оно? Хмурясь, Филипп смотрел на свои ноги, испытывая искушение пнуть кота.

– Гнусно.

– Отлично! Так и должно быть.

Не в силах сдержаться, Филипп рассмеялся:

– Ты всегда утешишь, мама.

– Когда ты меня с ней познакомишь?

– Не знаю. Это проблема.

– Конечно. Так и должно быть. Настоящая любовь не дается легко.

Филипп усомнился в том, что по-настоящему влюбленный человек может отказаться от своего чувства ради бриллианта и жемчужины в двести восемьдесят карат.

– Расскажи мне, что ты знаешь о Фиби Спринг.

– О, она была потрясающей. Никто из современных актрис не может сравниться с ней очарованием.

Одно только воспоминание о кинозвезде вызвало у Мери вздох. Когда-то она и сама мечтала стать актрисой.

– Знаешь, теперь большинство киноактрис выглядит весьма обыкновенно, но вот Фиби Спринг никогда не была ординарной. Подожди-ка, я сейчас покажу тебе кое-что интересное.

Мери поднялась и быстро вышла в другую комнату. Филипп слышал, как она копается в ящиках, передвигая коробки. Что-то грохнуло. Он только покачал головой. Его мать была одержимой коллекционеркой, накопительницей. У нее хранились какие-то лоскутки, никому не нужные безделушки, целые ящики вырезок и фотографий киноактеров.

В Челси все подоконники в их квартире были заставлены маленькими фигурками из гипса. Хозяева не разрешали жильцам держать домашних животных, поэтому Мери на свой лад старалась это компенсировать.

Филипп до сих пор помнил, как она вырезала и приклеивала в альбом снимки всех знаменитостей, от членов королевской фамилии и до голливудских звезд. Они заменяли ей семейный альбом, потому что у нее не было родных, кроме маленького сына.

Мери вернулась, сдувая пыль с большого альбома для вырезок в красном переплете.

– Ты ведь знаешь, что я собирала все вырезки своих любимых знаменитостей и наклеивала в альбомы.

– Да, твои звездные альбомы.

Не обращая внимания на его иронию, Мери села и открыла альбом.

– Вот Фиби Спринг. Посмотри, этот снимок был сделан на премьере ее первого фильма. В то время ей было не больше двадцати.

Филипп присел на ручку ее кресла. Фиби сразу же приковывала взгляд. Даже на черно-белой фотографии она была ослепительна. Глаза ее были – сама невинность, а тело – само обещание.

– Это и сделало ее звездой, – размышляла вслух Мери, перелистывая страницы. Там были и другие вырезки из журналов и фотографии Фиби. На некоторых она казалась манерной, явно для них позировала. На других выглядела очень естественно. Но на всех была прекрасна.