Шут и трубадур (СИ) - Овчинникова Анна - Страница 2

– Может, подожжем вон те лачуги? – предложил кто-то, показывая на черные крыши домов, виднеющиеся в тумане среди полей. – Вроде, там какая-то деревня?

– Уймите собак! – рявкнул граф, привстав на стременах.

Собаки лаяли и рвались с поводков, а когда ловчие принялись их унимать, на дороге поднялся такой шум, как будто там бесновалась вся нечисть Торнихоза.

– Чьи владения дальше на западе? – проорал Лев сквозь вой и крик.

– Саймона Бейли! – надсаживаясь, гаркнул кто-то в ответ.

– И далеко до его замка?

– Миль пятнадцать…

– Десять! – подал голос краснолицый барон.

Его привела в чувство одна из собак, нагло осквернив лицо и одежду, и теперь он пытался снова забраться в седло.

Роберт Лев поправил на голове косо надетый шлем и, ничего больше не выясняя, крикнул:

– Ну, кто со мной, добрые рыцари?

– Ку-уда? – раздалось несколько нетвердых голосов.

– Нанести визит соседу! – вдохновенно гаркнул Роберт Лев. – Раз уж охота сорвалась…

– Я с вами, граф!

– И я…

– И я!..

– Я тоже!..

– Невозможно! – вскричал барон Ильм, только сейчас уразумевший смысл этого предложения. – Никак невозможно! У Бейли в замке одной только челяди двести человек, да еще наемные лучники и полсотни рыцарей… И потом он – он же вассал короля!..

– Если я захочу, король завтра станет моим вассалом, – прорычал Роберт Лев и укротил заплясавшего коня. – А всех этих лучников и рыцарей я пришлю его величеству в подарок! Ну, барон Ильм, хотите посмотреть, что называется победой у нас на юге?

– Пр-р-равильно! – взревел краснолицый барон.

Ему только что при помощи стремянного удалось взобраться в седло, и теперь он чуть не свалился на землю с другой стороны.

– Пускай посмотрит! Я с вами, граф… Р-р-разрази меня гром!

– Кто еще хочет поохотиться? – крикнул Роберт Лев.

Хотели все, а кто не хотел – промолчали, и пятьдесят более или менее пьяных всадников начали поворачивать коней, чтобы скакать через поля на запад, к очередному блистательному подвигу графа Эйлинбургского, как вдруг Ильм, никогда не упускавший из вида того, что творится вокруг, воскликнул:

– Смотрите!

Когда все поняли, куда надо смотреть, и вгляделись в подернутую дымкой дорогу, те рыцари, что успели уже пришпорить коней, вернулись обратно, а остальные натянули поводья. Маячившее вдалеке черное пятно мало-помалу превратилось во всадника, подобно призраку медленно сгустившемуся из тумана.

– Странствующий рыцарь, – сказал Роберт Лев. – Интересно!

Он уже забыл о своем предложении и, забрав бороду в кулак, пристально всматривался в приближающегося верхового… Который ехал так спокойно и неторопливо, словно был один на дороге и во всем Торнихозе.

– Он спит! – вдруг сказал барон Ильм.

Так оно и было. Когда всадник подъехал ближе, стало видно, что он мерно покачивается в седле в такт лошадиным шагам и, благодаря привычке странствующих рыцарей дрыхнуть, есть и влюбляться, не слезая с коня, спит в седле так же спокойно, как мог бы спать в постели, хотя и с меньшими удобствами.

Любопытство в глазах Роберта Льва сменилось задумчивостью, задумчивость – озорством. Он выпустил свою бороду и обернулся к терпеливо ожидающим спутникам. Те давно уже привыкли к меняющимся через каждые пять минут настроениям графа и преданно таращились на него, как мальчишки – на своего вожака, признанного задиру и буяна.

– Эй, – негромко проговорил Роберт Лев. – А что, если мы сейчас подшутим над этим ленивцем? Гей, спустите собак! – крикнул он слугам.

И, наверное, шутка закончилась бы плохо для того, над кем собирались подшутить, если бы не вмешался барон Ильм, которому судьба словно предназначила сегодня перечить графу.

– Подождите! – сказал он. – Шутка вряд ли выйдет удачной. Вы знаете, кто это такой?

– Мне плевать, кто он! – заорал граф, сразу переходя от невинного озорства к лютой ярости. – Пусть бы это был сам римский папа или Святой Жорж! И шутки всегда бывают удачны, если шучу я!

Ближайшие к графу люди торопливо тронули коней, освобождая место для возможного поединка… Но хладнокровного северянина трудно было смутить такими выкриками, он попросту договорил то, что хотел сказать:

– Это Кристиан Рэндери, трубадур.

– Рыцарь Рэндери? – переспросил Роберт Лев. – Рыцарь Фата-Морганы? Уберите собак!

Кругом громко загомонили, потому что имя странствующего рыцаря и трубадура Кристиана Рэндери, влюбленного в фею Фата-Моргану, было так же известно повсюду, как и имя Роберта Льва.

У Кристиана Рэндери не было даже крошечного домена, и он жил по всем законам странствующего рыцарства, взбивая дорожную пыль во всех концах страны, но его подвиги были равны подвигам славнейших воинов христианского мира. Многие знатные и богатые владыки желали бы видеть Рэндери своим вассалом, но он предпочитал служить своему мечу и даме своего сердца, которую прославлял песнями столь же знаменитыми, как и его победы. Наверняка не одна прекрасная донна чувствовала горькую обиду на строптивого трубадура, предпочитающего воспевать какой-то несуществующий заоблачный мираж, тогда когда на земле есть столько реальных существ, достойных песен и поклонения… Однако ради своей несуществующей дамы рыцарь Рэндери мог наворотить таких дел, что в душах у многих поселялось сомнение: может, фея Фата-Моргана куда более осязаемое существо, чем это могло показаться? И рыцари зачастую предпочитали согласиться с осязаемостью миража, чтобы не убедиться в осязаемости меча влюбленного рыцаря.

Дамы же сходились на том, что если фея Фата-Моргана существует, она, конечно же, отвечает полной благосклонностью своему рыцарю – да и как может быть иначе? Ни одна женщина, призрачная или живая, не смогла бы устоять перед песнями, которые рыцарь Рэндери слагал в честь заоблачной феи Фата-Морганы!

Вот этот знаменитый рыцарь и трубадур и приближался сейчас к Роберту Льву и его отряду.

Роберт Лев отказался от намерения пошутить вовсе не из почтения к боевой славе Кристиана Рэндери – на это он просто не был способен, для него не существовало другой боевой славы, кроме своей собственной, – и лишь отчасти из почтения к его славе трубадура. Просто, судя по всему, у графа опять появилась какая-то шальная идея, и он нетерпеливо привстал на стременах, вглядываясь в этот неожиданный подарок неизменно благосклонной к нему судьбы.

За сто шагов до живописной компании Роберта Льва Кристиан Рэндери проснулся так же внезапно, как, должно быть, и заснул, поднял голову – и увидел преградивший дорогу отряд.

Кишащую в зыбком тумане мешанину из людей, собак и лошадей нетрудно было принять за участников Дикой Охоты, но рыцарь не выказал ни удивления, ни замешательства, ни тревоги. Он лишь положил один палец закованной в железную перчатку руки на рукоять меча и продолжал свой путь так же неторопливо и размеренно, как и прежде, не понукая и не придерживая лошадь.

Роберт Лев отделился от своего отряда и поехал ему навстречу.

Они сближались, как два петуха, внимательно оглядывая друг друга с одинаково непроницаемым и гордым видом – только за спиной у Роберта Льва было пятьдесят всадников и свора в двадцать собак, а за спиной у странствующего рыцаря – лишь чистая пустая дорога, но это его как будто вовсе не волновало. Трубадур смотрел только на Роберта Льва и ждал, когда тот по праву хозяина первым поприветствует его или первым обнажит меч.

Роберт Лев подъехал на десять шагов и остановился.

– Я граф Эйлинбургский! – зычно крикнул он. – Назови свое имя!

– Я рыцарь Рэндери! – крикнул в ответ странствующий рыцарь, тоже остановив коня.

Они обменялись последним взглядом, за которым обычно следует или дружеское приветствие, или вызов – и даже собаки примолкли, словно ощутив важность момента.

Роберт Лев с интересом разглядывал знаменитого трубадура, рыцаря Фата-Морганы, с которым его прежде не сводила судьба – и с удивлением видел отнюдь не бледного мечтателя, каким полагалось бы быть чудаку, влюбленному в заоблачную фею.