Записки следователя (илл. В.Кулькова) - Бодунов Иван Васильевич - Страница 13

— Контра, товарищи, подняла в Кронштадте мятеж.

Он замолчал, и с минуту молчал, и стоял по-прежнему не шевелясь, и эта неподвижность его была торжественнее любого жеста.

— Генерал Козловский,- продолжал Кишкин,- и старший писарь эсер Петриченко собрали врагов революции и многих честных морячков обманули лживыми лозунгами.

Опять замолчал Кишкин. По тому, как задрожала его рука, державшая наган, по тому, как стиснула она рукоятку револьвера, чувствовалось, с каким напряжением заставляет он себя оставаться внешне спокойным.

— Контра подняла мятеж. Нашлись гады в Балтийском флоте.- Кишкин скрипнул зубами и снова минуту молчал.- Дело плохо, товарищи,- продолжал он негромко и хмуро.- Март на дворе. Скоро вскроется залив, как ее тогда возьмешь, контру? Отсидятся за балтийской волной. Укрепятся. А там из-за моря мировой капитал руку протянет. Ждать нельзя, товарищи,- доверительно сказал Кишкин,- надо сейчас брать контру. Не дать укрепиться. Словом, отряд наш идет на Кронштадт. Есть кто больные?

За все время он ни разу не повысил голоса, ни разу не шевельнулся. И сдержанность его, ровный, негромкий голос с огромной силой подчеркивали важность события, трагическую напряженность минуты.

Четверо сказались больными. Кишкин отпустил их молча, кивком головы, и они ушли. Никто никогда не попрекал их, но служить в отряде они уже не смогли. Они ушли из отряда, и это всё о них.

Оказалось, что отныне отряд называется отрядом особого назначения 18-й милицейской бригады. Кроме личного оружия, отряду выделили небогатое имущество: походную кухню, лошадь и три станковых пулемета. Командование отрядом принял Миша Крамер. Построились сразу. Обычная недолгая суета, и отряд зашагал по темным петроградским улицам.

На Балтийском вокзале никаких поездов не оказалось. Только на дальних путях светился тусклый фонарь на маленьком маневровом паровозике. Крамер бегал, выяснял у начальства, спорил, ругался, даже хватался за наган, но ничего добиться не смог. Не было поездов, и всё. Может быть, действительно сказалась общая разруха, а может быть, и тут приложила руку контра. Поговорили об этом среди бойцов, но разбираться было некогда.

Как будто не над чем было смеяться, но Крамер стоял перед фронтом посмеиваясь.

— Плохо, товарищи! — сказал Крамер.- Опоздаем, задержимся — нехорошо получится. Кронштадт без нас возьмут. Придется, товарищи, шагать пешком. По холодку быстро дошагаем.

Предложение показалось бесспорно правильным. Действительно, вдруг, пока станут ждать поезда, пока доедут, Кронштадт уже и возьмут. Дурацкая выйдет история.

«По холодку» было довольно мягкое выражение. В марте под Петроградом лютые бывают метели. Шел отряд особого назначения, путаясь ногами в сыпучем снегу, наклонив головы, как бы пробивая стены ветра и снега. Поскрипывали колеса походной кухни, пробивалась сквозь снег тощая лошаденка. Восемнадцать верст считалось до Петергофа, но к этому надо было присчитать темень, пургу и сыпучий снег под ногами, и худые сапоги и обмундирование третьего срока службы, и тощие желудки бойцов. Сперва говорили, перешучивались, смеялись, потом замолчали. Шагали, шагали, шагали.

Ветер так продувал шинели, что они, казалось, не сохраняли тепло, а леденили тело. Все-таки дошагали к утру в Петергоф.

Крамер побежал по начальству: где разместить людей, чем покормить людей? Рассветало медленно. Пурга продолжала мести. Никак было не найти тех, кто должен разместить, накормить, направить. Наконец выяснилось, что надо идти в Ораниенбаум. Бойцы немного поворчали, но все равно было так плохо, что оставалось только смеяться. Поддразнивали друг друга, смеялись над тем, что холодно, над тем, что устали, над тем, что дорога плоха. Шли, шли, дошли все же до Ораниенбаума. Тут наконец разместили в пустой казарме. Обрадовались, но скоро поняли, что радоваться особенно нечему. Окна в казарме давно уже были выбиты, и снегу в помещении было почти столько же, сколько и на дворе. Кое-как устроились. Во внутреннем помещении, где не было окон, нашли печь, притащили досок, наверно, какой-то забор разобрали, занялся огонек. Все повеселели.

Тянет к огоньку озябшие руки Васильев, и кажется ему — а молодым людям в такие минуты многое кажется,- кажется ему, что он и его товарищи идут на отчаянную борьбу со злобным и сильным врагом, что им, этим отогревающимся у огонька голодным людям, предстоит победить многоглавую гидру, страшную контру, поднявшуюся против его, Васильева, революции.

Он и прав и неправ. Да, и на его плечи ляжет частица подвига, который войдет в историю. Но рядом с его отрядом пойдут по льду Финского залива десятки других отрядов. С северных фортов двинутся короткими перебежками красные курсанты, и, наконец, возглавят наступление триста делегатов Десятого съезда РКП (б); Десятого съезда, который, закончив обсуждать вопрос о замене продразверстки продналогом, о крутом повороте в истории революции, пошлет тех делегатов, которые могут держать винтовку, защищать в отчаянном бою само существование революции.

Много позже узнает об этом Иван, а сейчас он согрелся, он поел и наконец сыт, сами собой закрываются у него глаза. Он устал.

На следующую ночь в четыре часа пошли по льду через залив на Кронштадт. Всем выдали белые халаты, чтобы не видны были на снегу. Командовал Саблин, офицер царской армии, военный опытный и горячий. Без конца попадались полыньи. Тут, конечно, не весна сказывалась. Мятежники били по льду из орудий. Даже если снаряд не разрывался, все равно образовывалась полынья, и двигаться по льду становилось трудно. Наступавшие шли тремя цепями. Иногда тьму освещали вспышки выстрелов из Кронштадта, разрывы снарядов. Приказано было ползти. Лед был ровный, да и снег к марту слежался, но полыньи попадались всё чаще и чаще. Их надо было обходить, вернее, обползать. Можно было совсем потерять направление и запутаться. Ориентировались на вспышки выстрелов. Ползти предстояло семь верст. Разговаривали полушепотом. Ползли, ползли, натыкались на полынью, меняли направление; приподняв голову, оглядывались: где Кронштадт. Люди разных отрядов смешались, и невозможно было понять, где кто, где свой отряд, где свой командир.

Впереди ползла первая цепь, за нею ползла вторая. Васильев был в третьей. То есть должен был быть. Где он на самом деле — кто знает. Он полз, полз, полз, терял направление, ждал вспышки. Опять полз, иногда оставался один, оглядывался: не отбиться бы от своих. Пропадешь тут один на льду. Иногда, наоборот, неожиданно натыкался на кого-то. Тихо переговаривались. Товарищ тоже не знал ничего. Ползли дальше.

Орудия мятежников били теперь не переставая. Всё новые и новые полыньи появлялись на поверхности льда. Не столько от снарядов погибало людей, сколько тонуло в ледяной воде залива. Но и убитых было достаточно. Иногда натыкался Васильев на человека, лежащего на снегу. Радовался: спросит, что, где, может, товарищ знает, а товарищ, оказывается, мертвый. Ползи дальше.

Рядовому бойцу трудно понять ход событий. После уже узнал Васильев, что дрогнула первая цепь. Били кронштадтцы жестоко, дрогнула и вторая, и силою обстоятельств они, третья цепь, подползли первыми. Вот уже и крутые кронштадтские пирсы впереди, и, как ни опасно здесь, все-таки облегчение. Кончились эти проклятые семь верст, полушепот, снег, полыньи, свист снарядов, треск ломающегося льда, вскрики или приглушен-; ные стоны раненых.

Как уж вышло, неизвестно, но Саблин оказался здесь рядом, пробежал вдоль цепи, пригибаясь к земле и негромко объясняя бойцам задачу. Мятежники били теперь по третьей цепи в упор, били гранатами, пулеметами и прямой наводкой из орудий. Белый снег на льду залива будто .светился, и, хотя луны не было, мятежники различали движение фигур на льду, нападающие видели контуры судов и пирсов. Снова пробежал, пригибаясь, Саблин, негромким голосом объяснил задачу, и Васильев понял, что ползти уже нечего, что надо вскакивать и бежать, бежать направо, туда, где у самого пирса вмерзло в лед несколько барж. Пока он соображал, о чем говорит Саблин, убило бойца, ползшего рядом. Васильев вскочил и кинулся к баржам. Ползшие рядом тоже вскочили и побежали туда же. Под защитой барж собралась группа бойцов, сколько — некогда было считать. Большой ли, маленький, но отряд. Саблин был здесь. Теперь они хоть находились под прикрытием. Передохнули минутку. Саблин скомандовал, и они полезли на баржи. Саблин влез первым, крикнул им что-то и побежал по палубам. Они побежали за ним. Вдруг оказалось — не было времени сообразить, как это получилось,- что они уже бегут по улицам Кронштадта. В них стреляли из окон и с крыш. Некоторые бойцы падали, а остальные бежали дальше.