Директор департамента - Качанов Владлен Евгеньевич - Страница 24

— Не заблуждайтесь! — спокойно перебил его Линкольн. — Революции нельзя отменить. Народное правительство из народа и для народа никогда не исчезнет с лица Земли.

Американский президент времен гражданской войны умолк, обвел глазами зал и спросил, выражая всем своим видом крайнее удивление:

— Разве можем мы утерять спокойную уверенность в том, что народ в конечном счете справедлив? Во что же иначе можем мы верить?

— Вам не откажешь в откровенности, Линкольн, — председательствующий все отчетливее понимал, с кем он имеет дело. — Но позвольте с вами не согласиться. Историю делает не народ, а сильныё личности. Народ слепо верит в суперменов и поддерживает их лозунги — неважно, правдивы они или лживы.

Линкольн имел на этот счет совсем иное мнение.

— Можно все время обманывать одного человека, — сказал он, — можно некоторое время обманывать всех, но нельзя все время обманывать весь народ.

В зале одобрительно зашумели. Председатель почувствовал, что публичный допрос начинает оборачиваться против комиссии и его лично.

— Можете не сомневаться, — сказал Макслотер, саркастически улыбаясь, — меня вам не удастся обмануть даже на короткое время. Я вас вижу насквозь.

А чтобы вас раскусили и другие, ответьте на вопрос: чем вы занимались в далекие годы вашей юности?

— В юности я работал дровосеком, потом — сплавщиком леса…

Макслотер был доволен.

— Вот именно, — сказал он, усмехаясь. — Человек из народа. Так это, кажется, называется? Хе-хе. Можете ли вы отрицать, что еще в 1837 году, будучи депутатом законодательного собрания штата Иллинойс, вы заявили: «Эти капиталисты обычно действуют в полной гармонии и согласии, чтобы обдирать народ». Подтверждаете ли вы точность приведенной цитаты?

Линкольн ответил, что не намерен отказываться от своих слов.

— Мне вас искренне жаль, Авраам, — председатель изобразил на лице сочувствие. — Вы разделяете ошибочные взгляды бунтовщиков на американское общество. Мы, американцы, должны жить единой дружной семьей…

— Кроме семейных уз, — возразил президент, — есть другие высшие узы. — узы человеческой солидарности, которые должны объединять всех трудящихся, все нации, все языки, все расы.

— Достаточно, — остановил его Макслотер. — Мне все ясно: пролетарская солидарность. Нет, не случайно, мистер Линкольн, Первый Интернационал поздравил вас с переизбранием президентом США. В нашем досье имеется копия соответствующей телеграммы, написанной самим Карлом Марксом. Совсем не случайно первый коммунист мира так лестно отозвался о вас, заявив, что вы один из тех редких людей, которые, достигнув величия, сохраняют свои положительные качества. Жаль только, — попытался съязвить Макслотер, — что мы этих качеств у вас не обнаружили.

Председатель посовещался с членами комиссии и объявил:

— Комиссия считает, что подвергать дальнейшему допросу этого иммигранта — значит попусту тратить время. Помимо чистосердечных признаний мистера Линкольна, подтвердивших его подрывную деятельность в сфере внутренней политики, комиссия располагает документами, свидетельствующими о широком военном сотрудничестве правительства Линкольна с Россией.

Макслотер на секунду умолк и взглянул в аудиторию, пытаясь уловить настроение публики. Народ почему-то безмолвствовал. «Лозунгов начитались, что ли? — подумал председатель. — Молчат как воды в рот набрали. Надо будет поубавить плакатиков». И на всякий случай возвысил голос:

— Осенью тысяча восемьсот шестьдесят третьего года президент Линкольн пригласил в порты Америки две русские эскадры, и именно они предотвратили нападение южных плантаторов на Сан-Франциско. Русские корабли на рейде Нью-Йорка и Сан-Франциско! Что может быть опасней?!

Макслотер опять сделал многозначительную паузу. Аудитория продолжала хранить молчание. Зато не собирался молчать стоявший перед ними иммигрант, глубоко взволнованный высказываниями Макслотера.

— Вы хотите знать, откуда нам следует ожидать приближения опасности? — спросил он. — На это я отвечу вам: если ей вообще суждено когда-нибудь появиться, она возникнет среди нас же самих. Она не придет из-за рубежа. Если мы обречены на гибель, то сделаем это собственными руками. Мы или будем существовать вечно как нация свободных людей, или умрем, совершив самоубийство. Я бы хотел надеяться, что я преувеличиваю, но, увы…

Председательствующий не дал закончить фразу. Гневно обернувшись в сторону свидетельского бокса, он зло произнес:

— Мы по горло сыты вашей крамолой, мистер. Настоящая комиссия, руководствуясь параграфом первым статьи 37 Правил внутренней безопасности, утвержденных Вселенским департаментом расследований, постановляет передать вас инспектору иммиграционной службы для последующего препровождения из рая в ад.

Вот теперь иммигранты реагировали. Да так, что пришлось объявить перерыв на четверть часа, с тем чтобы освободить первые пять рядов и загородить проходы между рядами толстенными лианами и перевернутыми креслами. В порядке профилактики и во избежание повторения нежелательных эксцессов.

8

МЕСТО ЛИНКОЛЬНА в свидетельском боксе занял очередной иммигрант. Пышный парик не мог скрыть высокий лоб мудреца,

— Ваше имя?

— Жан-Жак Руссо.

Перед комиссией стоял один из величайших мыслителей XVIII века, прославленный писатель, автор знаменитых трактатов по вопросам общественной жизни, культуры и воспитания,

— Мистер Руссо, — приступил к допросу председатель. — Наша комиссия ознакомилась с материалами по вашему делу. Они говорят не в вашу пользу.

Руссо сделал протестующий жест рукой.

— Ах вы хотите знать, что это за материалы? Ну что ж, это ваше законное право. Могу сказать, что мы обнаружили предназначенное вам посвящение известного мятежника Максимилиана Робеспьера. В нем имеется следующая красноречивая фраза: «Я остаюсь постоянно верным вдохновениям, которые я черпал в твоих сочинениях». Как говорится, скажи мне, кто твой друг, и я скажу, кто ты.

Макслотер умолк, ожидая реакции иммигранта. Но тот не высказывал желания возражать.

— Короче говоря, — подвел итог председатель, — у нас сложилось мнение, что вы используете свой литературный талант для возбуждения ненависти к существующему строю. Можете ли вы опровергнуть это мнение?

— Разве не принадлежат все выгоды общества одним лишь могущественным и богатым? — отвечал Руссо. — Разве не им одним достаются все доходные места, все преимущества и льготы от податей? Разве знатный человек не остается почти — всегда безнаказанным?

Председатель стукнул по столу увесистым молотком, но иммигрант, будто не заметив этого красноречивого проявления эмоций, продолжал:

— Как несходно с этим положение бедняка! Чем больше человечество должает ему, тем меньше оно дает ему прав. Перед ним заперты все двери, даже тогда, когда он имеет право отворить их; и если он просит иногда справедливости, то это стоит ему большего труда, чем если бы кто другой добивался себе милости.

— Послушайте, Жан, — нетерпеливо перебил его Макслотер. — Отвечайте только на мой вопрос и не произносите пропагандистских речей. О каком неравенстве вы говорите? Почитайте лучше конституцию Соединенных Штатов, и вы поймете, что у нас давно осуществлено полное равноправие. Каждый нищий вправе стать миллионером. Мы дали миру образец общества, основанного на частной собственности и личной инициативе.

Руссо бросил снисходительный взгляд на председателя и попытался объяснить ему, что с того дня, когда появились зачатки частной собственности, стали возникать столкновения и раздоры между людьми. Истинным основателем гражданского общества, по его словам, был тот, кто первый напал на мысль, огородив участок земли, сказав: «Это — мое», — и кто нашел людей, достаточно простодушных, чтобы этому поверить.

— От скольких преступлений, — воскликнул Руссо, — войн и убийств, от скольких бедствий и ужасов избавил бы род человеческий тот, кто, выдернув колья и засыпав ров, крикнул бы своим ближним: «Не слушайте лучше этого обманщика, вы погибли, если способны забыть, что плоды земные принадлежат всем, а земля — никому!»