Прощай, прощай, черный дрозд! - Робертс Нора - Страница 3

— Он говорил с тобой.

— Да. Но в его словах не было никакого смысла. Пару раз сказал, что ему очень жаль. Сомневаюсь, что он помнил, кто я такая, или понимал, что случилось. Наверно, бредил. Потом приехали фельдшеры, и… и он умер. Что ты теперь будешь делать? Он ведь не местный — номер телефона нью-йоркский. Я почему-то все время ломаю себе голову, куда он ехал и откуда.

— Придется повозиться, прежде чем мы сумеем оповестить ближайших родственников. — Винс поднялся и положил руку на ее плечо. — Лейн, я не буду советовать тебе выкинуть случившееся из головы — ты все равно не сможешь этого сделать. По крайней мере, какое-то время. Скажу только одно: ты сделала все, что смогла. Никто не может сделать больше того, на что способен.

— Спасибо. Пожалуй, сегодня я закрою магазин. Отправлюсь домой.

— Хорошая мысль. Тебя подвезти?

— Нет, спасибо. — Несмотря на мучительное чувство вины, а может быть, благодаря ему Лейн поднялась на цыпочки и поцеловала его в щеку. — Передай Дженни, что я жду ее завтра утром.

Человечка звали Вилли Янг. Во всяком случае, он был известен Лейн под этим именем. «Возможно, полностью его звали Уильям», — думала Лейн, сворачивая на гравийную подъездную дорожку. Насколько она знала, Вилли не приходился ей родным дядей, но она привыкла его так называть. Он был для нее тем человеком, у которого в кармане всегда есть красный леденец.

Она не видела его почти двадцать лет. Тогда его волосы были русыми, лицо круглым, а походка пружинистой. Ничего удивительного, что она не узнала сутулого и нервного человечка, пришедшего в ее магазин. Как он нашел ее? А главное, зачем? Поскольку Вилли являлся ближайшим другом отца Лейн, из этого следовало, что он был таким же вором, мошенником и шулером высшего класса, как и ее отец. Иными словами, подобное знакомство отнюдь не красит уважаемую деловую женщину.

Черт побери, так почему же она чувствует себя такой маленькой, жалкой и виноватой?

Лейн остановила машину и немного посидела, мрачно глядя сквозь работавшие «дворники» на симпатичный домик, стоявший на вершине симпатичного холма. Она любила его — этот первый в ее жизни собственный дом. Он был двухэтажным и, честно говоря, слишком большим для одинокой женщины. Но ей нравилось бродить по этому просторному дому. Нравилось тщательно украшать каждую комнату, чтобы доставить себе удовольствие. Только самой себе, а не кому-нибудь другому.

Ей больше никогда, никогда в жизни не придется спешно упаковывать пожитки под мелодию песенки «Прощай, прощай, черный дрозд» и пускаться наутек! Она любила бродить по двору, подрезать кусты, косить газон и полоть сорняки. Делать самые обычные вещи. Простые, нормальные вещи, поскольку первую половину ее жизни назвать нормальной было невозможно.

Она имела на это право, верно? Она имела право быть Лейн Тавиш и жить так, как ей нравится. Город, друзья, бизнес, дом, жизнь… Имела право быть тем человеком, которым сама себя сделала!

В конце концов, если бы она рассказала Винсу правду, это не помогло бы Вилли. Его судьба не изменилась бы, а ее — сколько угодно. Винс и без того скоро узнает, что человек, труп которого лежит в местном морге, никакой не Джаспер Р. Питерсон, а Уильям Янг, известный также под множеством других имен и кличек.

На него наверняка заведено досье. Она знала, чем занимался Вилли, — по крайней мере тогда, когда водил дружбу с ее отцом. Отец называл себя и Вилли «братьями по оружию». В ушах Лейн все еще стоял его зычный смех.

Раздосадованная Лейн вылезла из машины и побежала к дому, на ходу нашаривая ключи. Впрочем, досада прошла, как только за ней захлопнулась дверь. Тишина, запах лимонной политуры для мебели и тонкий аромат весенних цветов, доносившийся со двора, всегда действовали на нее успокаивающе.

Лейн положила ключи на декоративное блюдо, стоявшее на столике в прихожей, вынула из сумки сотовый телефон и сунула его в устройство для подзарядки. Потом сбросила туфли, сняла жакет, повесила его на колонну винтовой лестницы, а сумку положила на нижнюю ступеньку.

Следуя заведенному порядку, Лейн прошла на кухню. Обычно она сразу ставила чайник, а пока он закипал, просматривала почту, вынутую из ящика в начале подъездной аллеи. Но сегодня она налила себе большой бокал вина и сделала первый глоток, стоя у холодильника и глядя в окно на задний двор.

В детстве у нее тоже был двор… пару раз. Где это было? В Небраске? Или в Айове? «Какая разница?» — подумала она и сделала еще один большой глоток. Ей нравился тот двор, потому что в самой его середине росло огромное дерево, к которому отец подвесил старую шину на толстом канате.

Он высоко раскачивал на ней Лейн, и девочке казалось, что она летит.

Она не знала, сколько они там прожили, и сам дом не запомнила. Детство представлялось ей как сплошная череда лиц, мест, автомобильных поездок и спешных сборов. Лучше всего она помнила отца с его зычным смехом, большими руками, чарующей улыбкой и пустыми обещаниями.

Первые десять лет своей жизни она обожала этого человека, а все остальное время отчаянно старалась его забыть.

Если он снова попал в беду, это ее не касается. Она больше не маленькая Лейни, дочь Джека О'Хары. Теперь она Лейн Тавиш, законопослушная обитательница маленького городка.

Лейн посмотрела на бутылку, пожала плечами и налила себе еще один бокал. Ради бога, взрослая женщина имеет право выпить у себя на кухне! Особенно после того, как у ее ног умер призрак прошлого.

С бокалом в руке она подошла к задней двери, за которой кто-то скребся и жалобно поскуливал. Стоило ей открыть дверь, пес влетел на кухню, как ядро, лохматое ядро с развевающимися ушами. Он ударил хозяйку лапами в живот, сунулся длинной мордой в лицо и обслюнявил в доказательство беззаветной любви.

— О'кей, о'кей, я тоже рада видеть тебя. — Каким бы скверным ни было ее настроение, после приветствия Генри оно неизменно улучшалось.

Она спасла его из притона. Во всяком случае, ей нравилось так думать. Когда два года назад Лейн при шла в питомник, она подумывала о породистом щенке. Ей всегда хотелось иметь симпатичного игривого малыша, которого можно будет растить и учить уму-разуму. Но потом она увидела его — большого, неуклюжего, поразительно некрасивого, с шерстью грязного цвета. «Помесь медведя с муравьедом», — подумала она. И влюбилась в пса сразу же, как только он посмотрел на нее сквозь прутья клетки.

«У каждого должен быть свой шанс», — подумала она, и эта мысль заставила ее спасти Генри из притона. И он никогда не давал ей повода пожалеть об этом. Любовь пса была абсолютной; он смотрел на хозяйку с обожанием даже тогда, когда Лейн наполняла едой его миску.

— Пора есть, дружок.

После этих слов Генри опустил морду в миску и стал серьезным.

Самой Лейн тоже следовало поесть. Хотя бы для того, чтобы закусить вино. Но, впрочем, стоит ли? Если выпить как следует, можно будет ни о чем не думать и не переживать.

Она прошла в тамбур и проверила внешние замки. Если кто-нибудь решит забраться в дом, он, конечно, сможет это сделать, однако Генри непременно поднимет тревогу.

Пес лаял каждый раз, когда на подъездную аллею сворачивала машина. И хотя наказывал нарушителя границы лишь неумеренным проявлением восторга, облизывая его с ног до головы (когда сам переставал дрожать от страха), гости никогда не заставали ее врасплох. За четыре года, прожитые ею в Эйнджелс-Гэп, здесь не случалось никаких неприятностей. Ни в доме, ни в магазине.

«До сегодняшнего дня», — напомнила она себе.

Лейн подумывала позвонить матери, но решила, что это не имеет смысла. В последнее время мать спокойно жила с хорошим, надежным человеком. Она заслужила это. Зачем было нарушать эту жизнь и говорить: «Эй, сегодня я случайно столкнулась с дядей Вилли, и то же самое сделал джип „Чероки“?»

Лейн поднялась наверх, захватив с собой бокал, счастливый пес увязался за ней. Она переоденется, подольше погуляет с Генри, несмотря на дождь, потом слегка поужинает, примет горячую ванну, пораньше ляжет спать.