Алиби - Пеев Димитр - Страница 27

Перелом в жизни Хаджихристова совпал с переломом у него на родине. Но не было ли его решение вернуться в Болгарию первым большим камуфляжем?

Возможно, гитлеровская полиция поймала его на контрабанде и под угрозой тюрьмы завербовала в разведку.

Вполне вероятно также, что англичане, после того как освободили Хаджихристова из гитлеровского концлагеря, принудили его работать на них. Они люди дальновидные и поняли, что этот молодой специалист будет им куда полезнее, если вернется на свою социалистическую родину как мученик гитлеризма и член Международного союза узников концлагерей.

Не исключено, что в то время они только собрали изобличающие его материалы, а завербован он был позднее, в Болгарии или во время одной из своих поездок на Запад.

Все это так увязывалось с содержанием перехваченной радиограммы! Сведения, несомненно, были получены из управления «Редкие металлы». И располагать ими, тем более сразу после их получения, мог только ответственный руководящий работник.

Полковник Марков был почти убежден, что Хаджихристов замешан в шпионаже. Может быть, он не Кардам, но связан с ним. Что касается убийств, то Марков никак не мог себе представить, что человек, подобный Хаджихристову, способен в течение одной недели хладнокровно ликвидировать двоих. Нет, у него не выдержали бы нервы. Всю жизнь он старался устроиться поудобнее, со всеми быть в хороших отношениях, избегать скандалов и неприятностей. И вдруг отважиться на такое!

И все-таки Хаджихристов, очевидно, косвенно замешан в удушении Якимовой. Неужели это случайность, что бывшая жена посетила его за два дня до своей смерти? конечно, нет. Они поддерживали тайную связь, пока не возникла необходимость убрать Якимову. Может быть, это сделано не самим Хаджихристовым. Может быть, даже против его воли. Каким-нибудь криминальным типом, который выполняет у них «грязную работу».

А Каменов? Почему передатчик оказался у него? От кого он скрывался? От милиции или от своих сообщников? Знал убийца, что передатчик в кухне? Очевидно, нет. Иначе забрал бы его с собой.

Позвонил первый секретарь райкома и сообщил, что ему только что звонил Хаджихристов и просил немедленно принять его. Договорились, что поговорит с ним Марков. Через пять минут Марков был в райкоме. Секретарь нашел какое-то дело в городе и освободил Маркову кабинет, чтобы тот спокойно мог допросить Хаджихристова.

Что означал этот внезапный визит? Хаджихристов, очевидно, хочет сделать какое-то признание.

Нет, едва ли. Скорее какая-то новая хитрость, хорошо обдуманный ход с дальним прицелом.

Секретарша ввела Хаджихристова и, не сказав ни слова, вышла, плотно затворив за собой дверь.

Увидев Маркова, сидящего на месте первого секретаря, Хаджихристов, видимо, смутился. Он попросил разрешения закурить, помолчал некоторое время. Он выглядел расстроенным и поблекшим. От его надменности не осталось и следа.

Полковник Марков сосредоточенно наблюдал за ним, ни о чем не спрашивая. Очевидно, Хаджихристов усиленно размышлял после их разговора в управлении и в конце концов пришел к выводу, что будет лучше, лучше для него самого, признаться. Но в чем? Неужели он сейчас расскажет, как был обманут и завербован иностранной разведкой?

— Надеюсь, — произнес, наконец, Хаджихристов, — что вы нашли пропуск и убедились, что Стефка не приходила ко мне?

Значит, он уже знает, что они проверяли пропуска. Впрочем, здесь нет ничего странного. Ведь он же заместитель начальника. Кто-нибудь мог ему сказать. Может быть, у него даже спрашивали разрешения на это...

Полковник Марков ничего не ответил. Пусть посидит, подождет, молчание подействует ему на нервы. Не может же такого быть, чтобы он пришел сюда только для того, чтобы проверить, нашли ли они пропуск. Конечно, нет. Тогда чего он крутит, почему не решается начать?

— Вы извините, что я спросил вас об этом, — продолжил после короткого молчания Хаджихристов. — Я пришел по другому поводу. Не знаю, могу ли я попросить вас об одном одолжении, которое, думаю, не будет в противоречии с вашими партийными обязанностями?

— Послушаем.

— Прошу вас, обещайте мне, что то, что я сейчас скажу, останется между нами.

— К чему эти предисловия? Вы находитесь в районном комитете. Мы не занимаемся сплетнями. Но я не могу обещать вам, что скрою вашу тайну, если она идет вразрез с вашим членством в партии. Раз вы не решили, говорить вам или нет, зачем же вы тогда пришли?

Полковник был разочарован. Нет, это не «большое признание»! Это какая-то мелочь. Иначе он бы не требовал обещания сохранить его тайну.

Хаджихристов как будто колебался. Глотал слюну, хрустел пальцами. Его левый глаз подергивался нервным тиком. Его сигарета нетронутой дымила в пепельнице.

— Я должен вам сказать... Да, от партии ничего нельзя скрывать. Только правда... Я ошибся, когда скрыл от вас истину... В воскресенье я не катался на машине и не ужинал в ресторане «Берлин». Я был с одной женщиной. Она замужем. Да и я женат. В третий раз. Вы меня понимаете.

— Да, понимаю.

— Муж этой женщины — офицер. В тот день он был в командировке. А он очень ревнивый. Если узнает, может...

— Вы боитесь нового скандала?..

— Он едва ли удовлетворится скандалом. Я боюсь, что он может застрелить ее.

Хаджихристов смущенно заморгал. И словно внезапно состарился.

— Да и меня...

— И вы боитесь, что мы ему скажем? В этом отношении можете быть спокойны. Я обещаю вам, что муж не узнает от нас об измене своей жены.

Когда Хаджихристов ушел, Марков встал и широко распахнул окно. История была самой банальной. В жизни этого надушенного стареющего красавца, наверное, было немало подобных случаев.

После того как полковник выслушал эту грязненькую историю, у него неожиданно возникла уверенность, что Хаджихристов не убийца и в шпионаже не может играть главную роль.

Это всего-навсего мокрая курица, разыгрывающая в обществе роль павлина. А чтобы руководить шпионской агентурой, надо быть волком или хотя бы шакалом.

Среди шпионов, с которыми приходилось сталкиваться полковнику Маркову, попадались и бараны. Их было даже большинство — обманутых, несчастных, попавшихся случайно в сети волков и шакалов. Но Хаджихристов не принадлежал ни к одной из известных ему категорий.

Все-таки отвратительный тип. И в партию пролез. Он дал ему слово сохранить «тайну». Имел ли он на это право? Обрадовался, что услышит его «исповедь», и с легким сердцем обещал от имени партии.

Неожиданно в его сознании возник образ Гинки. Она строго смотрела на него. Она всегда смотрела так — серьезно и строго. Даже тогда, когда он объяснился ей в любви. Что это было за объяснение!.. Да, он не был мастером любовных объяснений. Этот, наверное, мастер! «Этот гад! — словно прошептала ему Гинка. — Вы их терпите, вы их принимаете в партию! Для этого вы остались жить?»

Хорошо, что никого не было в комнате. Глаза полковника контрразведки наполнились слезами. Прошло двадцать лет, а воспоминание все так же ярко, все так же жива та картина перед его глазами...

Маленький полуразрушенный домик в цыганском квартале. Мишо лежит мертвый. Автоматные очереди прошибают стены. Едкий, насыщенный известковой пылью, воздух. Стрельба, крики, ругань полицейских. И Гинка — третий член их боевой группы.

«Не ругайся, как они, Крыстьо!» — были ее последние слова.

Выстрелила и упала.

Но он продолжал стрелять. Еще яростнее, точнее. Стрелять и ругаться.

Он перевел дыхание только для того, чтобы обещать ей, умирающей, что останется ей верен до гроба. Ведь так он сказал тогда! И был уверен, что гроб ему уже обеспечен. «Обманулся, — шутил он сам с собой позднее, — но ничего не поделаешь. Дал слово!» И сдержал его.

Тогда он спасся только потому, что был убежден, что не выживет. Да и не хотел жить. Для чего? Мишо убит, Гинка убита. Почему же он должен жить?

И как только стемнело, бросил последнюю гранату и выскочил, стреляя из двух пистолетов последними патронами — огромный, весь в известке, страшный, как привидение, беспощадный, как отмщение. Выскочил, чтобы подороже продать свою жизнь, убить побольше врагов. И прорвал кольцо.