Записки офицера Красной армии (СИ) - Песецкий Сергей Михайлович - Страница 31

— Немцы. Тут их кавалерийские отряды патрулируют дороги. А иногда ездят на машинах.

Я как услышал «немцы», так почувствовал, как у меня ёкнуло сердце в груди. Остановилось и замерло. Я даже хотел соскочить с повозки и сбежать. Но где там убежишь? Догонят — ведь они на лошадях. И местность неудобная для бегства. Кроме того, руки и ноги меня совсем не слушались.

Мы поровнялись с немцами. Их отряд был небольшой. Около двух десятков всадников. Но какой отряд! Наверное отобрали самых лучших кавалеристов из всей гитлеровской армии. Кони большие, сытые, аж блестят. Никогда таких в России не видел. Форма на них приличная, серого цвета. Хорошо вооружены. Ничего удивительного, что такие солдаты побеждают. Наверно даже мясо каждый день едят, а не как наши солдаты, вонючую рыбу. И то не всегда дают. Потому что порой неделю и больше едят одни заплесневевшие сухари, которые годами на складах лежали.

Ну вот и поравнялись они с нами. У меня дыхание в груди спёрло и я только смотрю на них. Хотел глаза закрыть, но не могу пошевелить веками. А на спину мне будто кто под рубашку снега насыпал. «Пропал я — думаю. — Зарубят меня шашками во имя польского буржуазного дела. И никто в Советском Союзе не узнает, какой геройской смертью я погиб!»

Один из кавалеристов остановился около нас и сказал мне что-то по-польски. Но я его не понял, потому что он как-то странно говорил. А пани Юзефа тут же начала ему что-то по-немецки говорить. Тогда он ей улыбнулся даже и ещё что-то сказал. А она ему смело и громко ответила. И даже так же быстро как он тараторила. Вижу, немец в мою сторону головой кивнул и что-то спросил. Пани Юзефа на меня посмотрела и что-то ответила. А я сижу совсем оцепеневший.

Наконец тот немец оставил нас в покое и быстро поехал догонять своих. Тогда и мы тронулись. Через какое-то время пани Юзефа спросила меня:

— Ты чего так испугался?

— И совсем я не испугался — сказал я. — Даже совсем наоборот, рассердился.

А она сказала:

— Даже немец это заметил и спросил, что с тобой? Я сказала ему, что ты больной и что я тебя возила в городок к доктору.

— Это я от злости так в лице изменился и побледнел. Очень мне хотелось того немца хорошенько побить за то, что они так подло напали на Польшу в 1939 году. Но я боялся навлечь на вас неприятности.

А она сказала:

— Ничего. Надо ещё перетерпеть какое-то время. И для них конец придёт. Англичане наверняка нас освободят от этой гитлеровской заразы.

— Да. Вся надежда на Черчилля! — сказал я и добавил: — А вы по-немецки говорите как немка!

— Я не очень хорошо говорю. Но умею почти всё сказать и понять, я в гимназии этому языку училась. По-французски я говорю лучше.

Мне это кажется очень подозрительным. А может она английская шпионка? Ведь и радио тайком слушает. И иностранные языки знает. И такая смелая. Всё это очень подозрительно. Надо бы с ней поосторожней.

3 февраля 1942 года. Фольварк Бурки

После той встречи с немцами я больше не ездил в городок. Когда понадобилось в следующий раз ехать, я всё приготовил, мешки с картошкой на сани погрузил и сказал пани Юзефе:

— Не гневайтесь на меня, но с вами я не поеду. Не хочу я больше на немцев смотреть!

— Почему? — спросила она. — Со мной тебе нечего бояться. Я по-немецки хорошо говорю. Выкрутимся из любой ситуации… У тебя ведь документы в полном порядке. Можешь смело ехать со мной.

— Ни за что не поеду! — сказал я. — Боюсь я, что как немцев увижу, не выдержу от злости и бить их начну. Такой уж горячий характер у меня. А так как я очень сильно не люблю этих фашистов, то от раздражения могу навлечь неприятности и на себя, и на вас. Лучше я дома останусь, и тут работы хватает.

— Хорошо — сказала она — оставайся дома. Я то ведь хотела, чтобы ты отвлёкся и на людей посмотрел.

— Лучше уж одному сидеть, чем на немцев смотреть. Я их даже за людей не считаю. Они хуже волков.

И остался я дома. Много работы переделал, скучно было. Сил у меня от хорошей еды прибавилось, так что работать было легко.

Пани Юзефа вернулась домой поздно и очень уставшая. Так что я лошадь распряг и занёс домой покупки.

— Отведи лошадь Малуге, у меня ещё по дому много работы. Отдашь им лошадь, эти открытку и соль, что они просили для них купить.

У меня не было желания показываться соседям. Но наверное пани Юзефа догадалась об этом и сказала:

— Познакомься с нашими соседями и не бойся их. Тут все поляки. Хоть они и бедные люди, но никакого вреда они не причинят. Хотя, тут все уже знают, что ты у меня работаешь и догадываются, что ты из русской армии. Можешь быть уверен, никто на тебя не донесёт. Это не в наших обычаях. Не ты один в нашей округе скрываешься. Тут много ваших солдат осталось и скрываются у крестьян или по усадьбам.

Ничего не поделаешь… Взял я соль и открытку, сел верхом на лошадь и поехал к соседям. Мне даже интересно было посмотреть, как тут живут настоящие крестьяне. Ведь пани Юзефа помещица. То есть из высшего класса и образование имеет. Наверно только война вынудила её порядочно трудиться и перестать эксплуатировать бедных людей.

Выбрался я на дорогу и еду к Малугам. Было недалеко, но дорога плохая, в последние дни выпало много снега. В деревнях издалека в окнах свет видать, они все вокруг нашего фольварка находятся… Приехал я к Малугам. Ко мне выскочили два здоровенных пса и начали лаять. Я даже с лошади слезть боялся, собаки выглядели совсем как волки. Но из дома кто-то вышел во двор и спросил по-польски:

— Кто там?

Я ответил:

— Работник от пани Юзефы из Бурков. Коня вам привёл и соль привёз. И открытку хозяину.

Тот мужчина отогнал собак и отвёл лошадь в конюшню.

— Подожди тут минутку — сказал он мне.

Он сразу вернулся и мы пошли в дом. Я со всеми поздоровался и открытку из кармана вытащил.

— Не знаю, для кого это — сказал я.

— Ясное дело, для меня — произнёс пожилой, уже совсем седой мужчина. — Я тут хозяин.

Я отдал ему открытку и осмотрелся по избе. Всё что я увидел, показалось мне очень странным. Под потолком горит большая керосиновая лампа. На стенах много разных картин висит и часы в стеклянном ящике. На окнах много цветов в горшках и белые, красивые занавески. Меня просто охватило удивление и я не могу сам себе поверить, что тут живут обычные крестьяне. Особенно странным было для меня, что все прилично одеты и обуты. Женщины в ботинках, а мужчины в сапогах. Мне это показалось очень подозрительным. Я даже подумал, что тут скрываются какие-то капиталисты и прикидываются крестьянами.

Старик открытку прочитал и спрятал её в ящик стола. Потом обратился ко мне:

— Ты из каких мест?

Я ему сказал все так, как в бумагах написано было:

— Из Докудова я. Из лидского повята.

А он говорит:

— Это ты будешь полиции рассказывать, или немцам. А я по твоей речи знаю, откуда ты. И не только по речи, но и по всем твоим оборотам. От нас нечего скрывать. Мы не такие люди, чтобы человека в беде преследовать, или властям доносить.

Ну я и говорю:

— От армии я отстал. А сам из России.

— Это другое дело — произнёс старик. — Я хорошо знаю Россию. При царе её вдоль и поперёк проехал. Ещё когда молодой был. Тогда можно было по всей России свободно ездить. А по-русски я не хуже чем по-польски говорю.

И в самом деле, он хорошо говорил по-русски. Так чисто и гладко, как политрук, а не обычный крестьянин. Я сказал ему правду, что родом из Московской области и что в Москве есть брат, который работает на мебельной фабрике. О том, что я офицер и комсомолец, а брат работает заведующим материального склада, я даже не упомянул. Разговариваю я с ним и по избе осматриваюсь. Кроме нас там было ещё двое молодых мужчин и две девки. Оказалось, что это дети Малуги. Одна девка прядет. А другая часто на чёрную половину дома в кухню бегала. Ужин готовила.

Вскоре они сели за стол и меня позвали. Я отказывался. Сказал, что поужинаю дома. А старик и слушать не хочет.