Записки офицера Красной армии (СИ) - Песецкий Сергей Михайлович - Страница 26

Может оно и так, но что мне с того? Что мне теперь делать?… Я уже встречал нескольких наших офицеров в гражданском. А я, как дурак, чемоданы и шарманки покупал. Теперь даже переодеться не во что. А гитлеровцы, как я слышал, всё вперёд прут и может скоро будут тут. Их НКВД таких людей как я наверное в оборот возьмёт и в немецкую Сибирь в лагеря сошлёт.

Надо было заранее узнать, как немцы поступают с теми, кто сами сдаются. У меня есть кое-какие военные секреты, так что я бы им охотно всё рассказал. Но чёрт их знает! Может у них разговор короткий. Пулю в затылок и всё. Я сильно пожалел, что так сурово относился к учительницам. Но кто же знал, что всё так изменится. Теперь и посоветоваться не с кем. И не поможет никто.

Вспомнил я контрика Колю и его слова: «… через 20 лет в той же самой книжке, но в другом издании будет написано… если Красная Армия от кого-то получила по шее, то лишь потому, что Сталин был капиталистическим агентом и помешал победе». Потому что был евреем, так что его русский народ не волновал!.. А теперь этот… потому что… потому что тоже чужой. То есть грузин. Глядя на его паскудный нос и усы сразу видать, что это хороший фрукт! Снюхался с заграницей, или узнал, что его хотят ликвидировать настоящие русские патриоты, так что сразу Гитлеру за доллары продался. И о той дружбе Гитлера на благо нашего народа тоже умышленно трубил, чтобы пролетарскую бдительность усыпить!.. Таким вот образом я сразу понял всю его реакционную работу. Потому что, самое главное, если он не был уверен в Гитлере, то зачем его всегда и везде восхвалял и материалами военными помогал? Во-вторых, если его Гитлер провёл и дураком выставил, то чего он сам стоит?!.. В таком случае даже Моргалов в сто раз его умнее, потому что уже давно войну с Германией предсказывал, но за это всей семьёй попал в лагерь. Может Сталин Моргалова обезвредил только затем, чтобы усыпить бдительность пролетариата?…

Злость меня взяла. Я вскочил на ноги. Встал перед портретом Сталина, который, как мне казалось, многозначительно подмигивал Гитлеру и спросил его:

— Ну и как твои делишки с нашим верным другом? Скажи мне, учитель наш и любимы вождь! Наверное ты совсем сдурел на старость лет, или же ты сам такой же предатель, как и Троцкий!

А он молчит.

Снял я его портрет со стены и смотрю на эту его фальшивую грузинскую морду. А он молчит… Тогда я ему вот так высказался:

— Папа твой порядочным пролетарием и уважаемым сапожником был. Надо было и тебе выучиться хорошо сапоги шить. Но ты не хотел порядочно трудиться, начал задницей крутить. Вот только ума у тебя мало было, ну и выгнали тебя из семинарии как собаку. А теперь снова в дураках оказался!.. Нет! Это не твоё место в этом красном углу!

Положил я портрет Сталина на стул, а на его место повесил портрет Гитлера и красную лампадку под ним зажёг. А Сталина как пну — только стекло посыпалось из рамки и портрет вверх взмыл и за печь упал. Даже в этой ситуации он выкрутился, потому что я хотел его на мелкие кусочки изорвать. Полез я на печь, но оттуда достать портрет не смог — он вниз соскочил, плюнул я только туда и слез.

Потом я встал напротив портрета Гитлера и посмотрел ему в глаза. Я сразу понял, что он очень мудрый и идейный вождь. А какой отважный! Уже захватил столько стран, а теперь одновременно Англию и Россию взял в оборот. И как взял! Я сам убедился.

Встал я на колени перед портретом Гитлера и низко ему поклонился. Я понял, что именно ОН поведёт человечество к лучшей жизни и будет бороться за благо пролетариата. Что он может установить в мире настоящий социализм.

Я очень пожалел, что не могу спеть в его честь немецкий «Интернационал». Даже этому не выучился, ослеплённый фальшивой сталинской пропагандой.

27 июля 1941 года. В хлеву

Совсем безопасно я себя не чувствую, но уже немного лучше. Важно то, что самые худшие времена я пережил и таким образом избежал ужасной смерти. На всякий случай я решил посвятить эти мои записки Гитлеру. Это очень умный и могущественный вождь, и я его очень уважаю. А к Сталину у меня никакого доверия. Но я должен рассказать немного подробней, как я вырвался из немецких когтей и спас себе жизнь.

Всю ночь с 22 на 23 июня я не спал. Пытался уснуть, но от страха не мог. А вдруг — думал я — подойдут гитлеровцы и меня схватят. Тогда и лампадка перед портретом Гитлера не спасёт. Естественно, я бы им откровенно сказал, что готов им верно служить и что я бы своими руками умертвил Сталина. Но поймут ли они меня и поверят? И нужен ли я им? Ведь таких как я в России миллионы. И ещё один вопрос. А может Сталин как раз с Гитлером кооперируется и русский народ уничтожает? Вот тогда я бы попался… Политика — тонкая вещь и не прочитав «Правду» и «Известия», трудно понять, что на самом деле происходит в мире.

В конце концов я решил, что надо бежать. Но что делать с вещами? Я не унесу всего… Упаковал я вещи в чемодан, взял на плечо шарманку и встал перед зеркалом. Было очень прекрасное зрелище и я долго любовался собой. «Да — подумал я — из-за этого подлого предателя, Сталина, мне не удалось вывезти отсюда эти сокровища!» Придётся оставить почти всё.

Я начал готовиться в путь, потому что понимал, что в Вильнюсе остаться не могу. Спорол офицерские нашивки. Обул сапоги похуже. Взял с собой денег, часы и эти мои «Записки». Офицерские документы, партийный билет и пистолет засунул глубоко под обивку кресла. Может это ещё и уцелеет.

На мне была старая, порванная шинель и потрёпанная шапка. Я надел её, чтобы походить на обычного бойца. Снова посмотрелся в зеркало. Но при этом на мои глаза навернулись слёзы. Вот до чего меня довёл предатель русского народа. Грузин Джугашвили — Сталин! Взял я с собой хлеба, колбасы, сахара и немного курева. Потом попрощался со своими вещами. Поцеловал шарманку, чемодан и сапоги из гемзы, потому что не надеялся, что вновь их увижу.

Наконец, во 2-м часу ночи, хорошо запер дверь в мою комнату на все замки и засовы. Послушал, не заметил ли кто в квартире, что я ухожу и тихо выбрался на лестницу. В городе было ещё темно, поэтому я быстро направился в сторону Закрета. Оказался я на дороге в Ландварово и решил пока идти туда. А потом буду пытаться пробраться на восток, потому что в этих местах надолго не спрятаться.

Когда я оказался в Закрете, начало светать. Я дошёл до реки, нашёл у берега лодку и переправился на другую сторону Вилии. Я знал, что там нет больших дорог, так что пока там я буду в безопасности. А поляки меня наверное не схватят и немцам не выдадут. Потому что они немцев любят так же как нас.

Весь день я просидел в лесу. Было тихо, но уснул я лишь вечером. Проснулся после полуночи и пошёл дальше вдоль реки. Так было легче держать нужное направление и вода была близко, чтобы напиться, дни были жаркие.

Ночью я слышал, как летело много самолётов. Потом сзади, над Вильнюсом, сделалось светло как днем. Это наверное немцы город и дороги ракетами освещали, чтобы убедиться, будет ли обороняться Вильнюс. А кто его будет оборонять? Если только учительницы сковородками.

Утром я увидел на другой стороне Вилии большие леса. А человеческих селений там совсем не было видно. Поэтому я снова переправился через реку и целый день просидел в лесу. Так вот я днём в лесах скрывался, а по ночам шёл дальше, сам не зная куда. Но одно было хорошо — я был жив и свободен.

Весь день я лазил как волк по лесам. Хлеб у меня быстро закончился, но колбасы и сахара мне хватило подольше. Наконец я решил пойти к людям. Может где-то получу какую работу, а то в лесу от голода сдохну. Но надо утаить, что был офицером. Иначе, если меня когда-нибудь немцы схватят, дела мои будут плохи. А против рядового они ничего не будут иметь.

Я всё это время жалел, что у меня нет гражданской одежды. Это было большой ошибкой, что я не купил себе её как многие наши офицеры. Наверное они поняли, что закончится наша большая любовь с Германией и им придётся бежать. Но меня очень удивляет, что немцы так легко нас погнали. Их ещё в городе не было, а вся наша армия сбежала. А власти первыми. Даже не уведомили, сволочи, что нам делать. Не иначе как измена была. Я никогда не прощу этого Сталину! Чтобы его теперь одного в лесу встретить! Я бы его научил марксистской диалектике так, что он до самой смерти помнил!