Островитянин - Робертс Джон Мэддокс - Страница 35

Через некоторое время все стихло.

Гейл был не в силах шевельнуться. Ему почему-то казалось, что жуткий гигант сейчас поднимется и продолжит борьбу. С удивлением он обнаружил, что непроизвольно обнажил свой длинный меч, как будто это оружие могло принести какую-то пользу в схватке с громадным чудовищем. Но ведь он убил его… Юноше понадобилось некоторое время, чтобы свыкнуться с этой мыслью. Он огляделся вокруг, ища глазами Лериссу. Но ее нигде не было — несомненно, она решил что их с Гассемом план удался, и Гейл погиб.

Эта ужасная мысль напомнила Гейлу о главном: что бы ни случилось, шессинский воин в первую очередь должен позаботиться о своем копье. Вытащить его из пасти длинношея оказалось нелегкой задачей, поскольку оружие застряло под неудобным углом. Пока Гейл, помогая себе мечом, справился с этим делом, он взмок от пота. Потом он вытер клинок о сухую траву, надел на копье узкий чехол и перебросил его за спину. Юноша постоял еще немного, глядя на поверженное чудовище; он до сих пор не мог поверить, что бой окончен, а он — жив.

— Что здесь стряслось? — внезапно послышался за спиной мрачный голос. Гейл медленно обернулся. Перед ним стоял Гассем в сопровождении десятка своих приспешников с черными щитами. С ними также было около полутора десятка женщин, пришедших на болото собирать травы для обрядов Праздника Третьей Луны.

— Где Лерисса? — воскликнул Гейл.

— Лерисса? Зачем ей быть здесь?

— И правда, зачем? Она исполнила то, что хотела…

— Ты болтаешь чепуху, — заявил Гассем. — И ты убил длинношея — священное животное, на котором лежит табу! Тебе придется заплатить за это, Гейл, иначе весь наш народ подвергнется проклятию злых духов.

Гейл выхватил из ножен клинок.

— Но сперва я убью тебя, Гассем — и духи возблагодарят меня за это! Так что все придет в равновесие.

Юноша бросился вверх по склону, однако смертельная усталость дала о себе знать: щитом противник отразил его удар, а затем мускулистые руки Гассема клещами сжали его плечи. Для борьбы с ним у Гейла уже не оставалось сил.

— Что вы смотрите? Убейте отступника! — закричал Гассем.

— Это не твое право, — возразила одна из женщин — Бадира, старшая жена Минды. — Пусть решают духи.

— Верно, — подтвердил кто-то из воинов, — мы задержим мальчишку, но никто не должен причинить ему вред.

Гейл огляделся по сторонам. Все воины были не из его общины, но взирали на него с благоговейным трепетом. «Еще бы, — подумал юноша, — ведь я убил длинношея — один, без чужой помощи. Такого шессины еще не видели! Только герои из древних легенд, обладающие волшебным оружием, были способны на такой подвиг…»

У Гейла отобрали клинок и копье и под конвоем отправили обратно в деревню. План Гассема удался блестяще. Конечно, тот уповал, что длинношей прикончит соперника, но он ничего не терял и в противном случае. Гейлу пришлось нарушить серьезное табу. Даже если бы он просто ранил животное и сумел уйти живым, все равно это было бы тяжелым проступком. Но убийство…

По дороге в деревню ему не давали сказать ни слова — едва Гейл открыл рот, как Гассем ударил его по лицу тупым концом копья, едва не выбив зубы. Женщины сердито закричали на Гассема, но тот лишь надменно фыркнул в ответ. После этого Гейл больше не пытался заговорить.

Вперед выслали быстроногого гонца, и когда они добрались до деревни, там уже собралось немало людей. Гейл увидел мрачные лица своих собратьев по общине и Тейто Мола, выглядевшего потрясенным и озабоченным. Лериссы нигде не было заметно. Единственным, кто радовался, был Гассем, который даже не мог сохранить обычную бесстрастность.

Судьбу Гейла обсуждали недолго — дело было совершенно ясное. Минда громко спросил:

— Гейл, младший воин из общины Ночного Кота, правда ли, что ты убил животное, находящееся под защитой табу?

И Гейл ответил:

— Да, я убил длинношея.

Отпираться и что-то объяснять не было смысла; не стал он упоминать и о коварном замысле Гассема. При нарушении столь серьезного табу смягчающих обстоятельств быть не могло. Проступок считался слишком тяжелым, и духов не могли интересовать мотивы нарушившего табу человека.

— Это серьезный проступок, — заявил Минда. — Говорящий с Духами, что сказано по этому поводу в законе?

Тейто Мол выступил вперед. Горе и тревога прибавили ему десятка два лет, и сейчас он казался совсем стариком.

— Я ни слова не скажу о людской злобе, что привела Гейла к этому проступку, — начал он, бросив гневный взгляд на Гассема, — но нарушение табу не вызывает сомнений. Гейл убил длинношея, а делать этого было нельзя ни при каких обстоятельствах. — Старик глубоко вздохнул. — Он должен понести наказание. Гейл будет изгнан из нашего племени, и никогда больше не сможет жить среди шессинов.

— Ну, нет! — выкрикнул Гассем срывающимся голосом. — Гейл заслужил смерть! Он специально выследил длинношея в его логове, чтобы уничтожить священное животное!

Тейто Мол обернулся к нему.

— С каких это пор младшие воины получили право толковать законы шессинов? — спросил он с улыбкой, не предвещавшей ничего хорошего.

— Закрой рот, Гассем! — прикрикнул Минда. Старейшина повернулся к собравшимся. — Все будет так, как сказал Говорящий с Духами. Гейл проведет эту ночь под стражей, а утром, с восходом солнца, его отведут к границе пастбищ. Он навсегда уйдет с наших земель еще до того, как солнце поднимется в зенит. Если после этого он попадется на пути кого-либо из шессинов, тот может убить изгоя и не понесет за это никакого наказания. Но пока нам не следует касаться ни его самого, ни его имущества.

Толпа понемногу стала расходиться. Многие бросали в сторону юноши взгляды, полные благоговейного ужаса. Ведь он совершил столь страшный и в то же время столь великий поступок, которому не было равных ни по героизму, ни по кощунству. Гейла отвели к небольшой хижине, где он должен был провести время до рассвета под надзором двоих воинов с черными щитами.

Войдя в дом, Гейл огляделся. Он увидел лишь голые стены и вспомнил, что старейшину, жившего в этой хижине, нашли мертвым — его укусила ядовитая змея. Никто не хотел жить в доме умершего, поэтому хижина до сих пор пустовала, хотя была новой и прочной. Поскольку теперь законы и обычаи больше не довлели над ним, Гейл решил, что вряд ли осквернит себя тем, что проведет здесь ночь. К тому же выбора у него все равно не было…