Озерные арабы - Тесиджер Уилфрид - Страница 14

В Бу Мугайфате было восемнадцать домов, тесно сгрудившихся под натиском тростниковых зарослей. Мы причалили у одного из самых больших домов, выбрались на скользкий черный берег и протиснулись через узкий проход в дом. Внутри находилось несколько человек, и все, мешая друг другу, расстилали коврики и раскладывали подушки.

— Добро пожаловать, Саддам! Добро пожаловать, сахеб! — сказал наш хозяин Сахайн, чье имя означало «маленькое блюдо».

Все столпились вокруг нас, чтобы пожать нам руки. Как и все маданы, они носили либо белые, либо темные рубахи. Только у детей была одежда более ярких цветов. Внутри дом выглядел так же, как и тот, что я видел накануне, но с одним важным отличием, значение которого объяснил мне Саддам. Вход в дом был на северной стороне — стало быть, это была раба, объединяющая под одной крышей жилище хозяина и гостевой дом. Среди маданов, как и среди других племен, путник может остановиться в любом доме, чтобы поесть и переночевать, и никто никогда ему не откажет. Когда в деревне есть мадьяф, гостю подобает остановиться в нем, если у него нет друзей в этой деревне. Если мадьяфа нет, приезжему следует идти в рабу. Любой житель деревни может превратить свой дом в рабу или построить мадьяф, но для этого надо обладать определенным положением. Позже мне рассказали, что один молодой человек, заработав в Басре некоторую сумму денег, вернулся в свою деревню на озерах и построил себе мадьяф. Жители деревни усмотрели в этом явную самонадеянность, и когда в течение года умерли сначала его сын, а потом жена, они ничуть не удивились.

— У его отца никогда не было ни мадьяфа, ни даже рабы, — говорили они. — Если уж он решил построить мадьяф, надо было пойти к сейиду и получить его благословение. Без этого ничего не выйдет.

Я сказал несколько слов о замечательном гостеприимстве арабов. Сахайн рассказал, что несколько лет назад трое маданов из Кубура, близлежащей деревни, отправились в Басру. Они были молоды, и никто из них до этого не выезжал за пределы озерного края. Они шли по главной улице Басры, ошеломленные и изрядно напуганные: в этом городе у них не было ни одного знакомого. Им хотелось есть, и они искали мадьяф. Вдруг какой-то веселый толстяк вышел из дома, мимо которого они проходили, и обратился к ним:

— Добро пожаловать! Тысячу раз добро пожаловать! Идите сюда.

Он провел их в большую комнату, где множество людей, сидя на стульях за столиками, ели разные яства.

— Чувствуйте себя как дома. Что вам подать? Суп, овощи, рыбу, мясо, сласти? Шербет будете пить? Вы только скажите, и я принесу все, что закажете. Добро пожаловать, добро пожаловать!

Трем парням такое поведение показалось странным. Где это видано, чтобы хозяин спрашивал гостей, чего они хотят поесть? Однако он вел себя очень по-дружески, и они решили, что именно так ведут себя цивилизованные люди.

— Мы будем есть всё, — сказали они.

— Хорошо, хорошо. Суп, рыбу, овощи, курицу, ладно? И, конечно, сласти и шербет. Подождите минуточку.

Один из маданов повернулся к другому:

— А ведь эти горожане — хорошие люди. Разве встретишь такое гостеприимство на озерах? Почему наши родители говорили нам, будто горожане — плохие люди?

Хозяин вернулся, принеся множество мисок с едой, которыми он уставил весь стол. Он принес им и воду, чтобы вымыть руки, но они не позволили, чтобы он сам поливал им. Потом он сказал:

— Ну, теперь кушайте, будьте как дома.

Им никогда еще не перепадала такая обильная трапеза. Они ели и ели.

— Позвольте мне добавить вам еще супа. Съешьте еще курочку!

— Спасибо, спасибо.

— Что за человек! — восклицали они, когда он приносил им еду. Наконец парни убедили его, что они вполне удовлетворены. Они умылись, и хозяин принес им кофе и чай. После этого они поднялись и направились к выходу со словами: «Аллах да вознаградит тебя».

— Эй, постойте! А где же деньги? Ведь вы должны мне два динара!

— Что это ты говоришь? Мы должны тебе деньги? Это же твой мадьяф. Мы шли мимо, и ты уговорил нас войти.

— Отдайте мне мои деньги! Воры! Вы дождетесь — я вызову полицию.

В конце концов их заставили заплатить полтора динара. У них не осталось денег на автобус, и им пришлось возвращаться в Эль-Курну пешком.

— Мы маданы, — сказал один из тех, кто слушал Сахайна. — Что мы можем знать о городе?

Сахайн ответил:

— Я был в Басре. Везде люди и машины. Тысячи машин, одна к другой впритык.

— Это правда, что там нет мадьяфов? Как же там может жить путник?

— Он должен платить за все, как в кофейне в Маджаре.

Нам подали чай. Вошли еще несколько жителей деревни, гостевая часть дома была заполнена людьми. В другом конце комнаты женщины готовили завтрак. Саддам сказал Сахайну, что Бу Мугайфат должен поставить две лодки касаба для постройки нового мадьяфа Маджида. Тут же раздались протестующие возгласы, посыпались возражения и начались споры о том, кому этим заняться. Это были необузданные люди, и мальчишки горланили наравне со взрослыми. Саддам, поигрывая небольшими янтарными четками, спокойно произнес:

— Я хочу, чтобы это было сделано послезавтра.

Его слова вызвали новый взрыв негодования, который был прерван появлением еды — двух блюд клейкого риса и двух кур.

В деревне Бу Мугайфат жили члены племени ферайгатов. Сахайн был калит — глава ветви племени, проживающей в этой деревне. Пост этот был почетным и передавался по наследству. Сахайну было около сорока лет. Крепко сложенный, хотя и ниже других ростом, он отличался спокойным, уверенным видом и был единственным человеком, сохранившим невозмутимость во время спора, который разгорелся перед завтраком. У него была подстриженная острая бородка и традиционные короткие усы озерных арабов. Его брат Хафаз, которому было лет восемнадцать, вместе с двумя другими юношами принес завтрак.

За год до этого, охраняя ночью посевы риса, Хафаз услышал какой-то шум и решил, что это кабан. Он выстрелил — а потом обнаружил бездыханное тело женщины, которой он попал в голову. Она была тоже из племени ферайгатов, из соседней деревни. Ее семья в конце концов согласилась принять «плату за кровь», которая, как я узнал, «исчисляется в женщинах». Среди ферайгатов эта плата составляла шесть женщин, из которых первая, известная под названием фиджирия, должна быть непорочной девушкой брачного возраста, от четырнадцати до шестнадцати лет; другие пять называются талави. Фиджирия должна прийти из семьи убийцы или, если у него нет подходящей дочери или сестры, из семьи его ближайших родственников. Ее всегда отдают в жены родному или двоюродному брату жертвы. Потерпевшая семья имеет право выбирать, сколько талави она будет требовать, или вместо них взять деньги. Первые две оцениваются в пятьдесят динаров каждая, три остальные — по двадцать динаров. Женщины или деньги изыскиваются среди членов той части племени, к которой принадлежит убийца. Когда я заметил, что шесть женщин кажутся мне непропорционально большой платой за смерть одной, Саддам ответил:

— Плата за одну женщину из семьи шейха племени аль бу-мухаммед составляет пятьдесят женщин и семь лет изгнания.[11]

Арабское слово фасль, означающее «плата за кровь», удобнее переводить как «выкуп». Степень вины не влияет на размер фасля. Я слышал об одном деле, в котором был затребован и выплачен выкуп за смерть, последовавшую через двадцать лет после случайно нанесенной раны. В случае преднамеренного убийства родственники жертвы почти наверняка откажутся принять плату и будут жаждать кровной мести.

Я заинтересовался происхождением племени аль бу-мухаммед. Саддам рассказал мне, что четырнадцать поколений назад один человек, по имени Мухаммед, из племени зубайд аза убил своего двоюродного брата, бежал вместе со своей дочерью Башой и нашел убежище у ферайгатов. Он прожил среди них пятнадцать лет и полюбил Маханию, прекрасную дочь шейха ферайгатов. В конце концов шейх согласился отдать дочь ему в жены при условии, что Мухаммед разрешит ему жениться на Баше. Мухаммед согласился, но в день свадьбы шейх подменил прекрасную Маханию другой своей дочерью, неказистой Каушей. Свадебная процессия с песнями и танцами, как того требует обычай, привела девушку в дом Мухаммеда и передала ему. Когда Мухаммед, сняв с нее покрывало, обнаружил обман, он не отверг ее, а признал своей женой, воскликнув при этом: