Стена - Робертс Адам - Страница 71

– Мой па, мой отец, был принцем. Для нашей деревни это все равно что Папа, понимаешь?

Мулваине презрительно фыркнул:

– Это ничего не значит. Что такое ваша деревенька по сравнению с Имперским Городом, откуда я родом. Мой отец был философом.

– Кем?

– Философом. Служителем Бога и мыслителем.

– Вот как?

Ветер крепчал, и разговор прекратился сам собой. Тигхи напрягся, однако все оказалось не так страшно, как он думал. Откуда-то снизу раздался сильный свист и вой, и вскоре стволы деревьев стали раскачиваться в разные стороны. Однако рев ветра устрашал в меньшей степени, нежели на открытом уступе. Интересно, что же творится там, за опушкой, подумал Тигхи.

Прошло около получаса, и ветры стихли. Наступила тишина. Сумеречный полумрак сменился кромешной тьмой. Что же теперь делать? – подумал Тигхи. Он услышал, как в темноте, где-то совсем рядом, завозился Мулваине. Какие-то смутные очертания серого пятна на черном фоне.

– Что ты делаешь? – прошептал он.

– Отвязываюсь, что же еще, тупица, – проворчал Мулваине. – Хочу получить свой ужин. Неужели ты думаешь, что, протопав весь день, с раннего утра и дотемна, я собираюсь спать на пустой желудок?

Желудок Тигхи свело от страха и предчувствия опасности.

Чуть ниже и правее того места, где находился Тигхи, в темноте вспыхнула искра, которая немного погодя превратилась в пламя. Пока Тигхи отвязывался от дерева, оранжевое пятно разбухало все больше и больше. Кто-то разжег костер. Мулваине уже спускался вниз, к теплу и пище.

Уолдо наломал сухих веток и, сложив их в кучу, поджег. Такое безумное расточительство восхитило Тигхи. Даже если эта древесина никуда не годилась, все равно сжигать ее, а не сухие кизяки из навоза, казалось непозволительной роскошью. Все же Тигхи был рад пристроиться как можно ближе к костру, несмотря на то, что оттуда порой с треском сыпались искры.

Уолдо настругал из сучьев острых палочек и нанизал на них кусочки мяса. Разбившись на мелкие группки, юноши и девушки сами поджарили на костре мясо, а затем по-обезьяньи вскарабкались на платаны и, рассевшись по сучьям, с остервенением набросились на полусырые куски.

Пока флатары утоляли голод, Уолдо сидел у костра и молча смотрел на огонь. Когда парни и девушки, поужинав, слезли с платанов на землю, их командир сказал:

– А теперь я должен немного поспать, дети мои. Еще раз хочу вас предупредить: прежде чем заснете, не забудьте опять покрепче привязаться, иначе рассветный шторм может вырвать вас даже из самого сердца Сетчатого Леса. Я не приказываю вам идти спать немедленно. Я понимаю, что сейчас вы слишком возбуждены. И все же не засиживайтесь слишком долго – завтра у вас будет трудный день.

– Завтра мы отправимся на войну, командир? – спросил Мулваине.

Его голос дрожал.

– Завтрашний день станет днем славы, дети мои! – торжественно произнес Уолдо.

Он завернулся в свое одеяло и привязал себя ремнями к толстому стволу. То же самое сделала пара флатаров; однако Тигхи не думал о сне. Он и в самом деле был слишком возбужден.

Никто больше не подбрасывал хвороста в костер, и тот постепенно начал выгорать. Однако тепла еще было достаточно, чтобы им могли насладиться все, кто не мог заснуть.

– Война, – сказал кто-то. – Только подумать!

– Отре – страшный народ, – произнес Мулваине.

Сидя ближе всех к огню, он то и дело ворошил платановым суком уголья и, вытаскивая его из костра, каждый раз смотрел на его конец с маленьким язычком укрощенного огня.

– Я слышал, Отре отрезают своим па – своим матерям и отцам – ноги и руки и заставляют их съедать свои собственные конечности! – сказал Тигхи.

Он огляделся вокруг, надеясь увидеть страх на лицах, однако эта информация, похоже, не произвела на флатаров особого впечатления.

– Я тоже кое-что слышал, – заявил Мулваине.

Он подозрительно осмотрелся по сторонам. При этом у него был такой вид, словно Мулваине собирался поделиться со всеми очень важным секретом и хотел удостовериться, что его никто не подслушивает. В свете догорающего костра Сетчатый Лес представлял собой хитросплетение причудливых теней. Это зрелище вызывало у Тигхи неприятные ассоциации, и он перевел взгляд на костер. На язычки пламени, извивающиеся подобно кривым сучьям платанов.

– Что ты слышал? – спросил Слувре.

– Я слышал, что лучше не попадать к ним в плен. Так что завтра, когда пойдем в бой, нужно смотреть в оба. И знаете почему?

– Почему? Почему?

– Потому что они жестоко обращаются с пленными. Хотите знать, что они делают с пленными?

– Что? Что?

Мулваине наклонился поближе к костру и заговорил тихим голосом:

– Они привязывают пленных к деревьям на опушке Сетчатого Леса. Например, в таком месте, как это.

– И они становятся добычей когтистых гусениц-катерпилов? – выдохнула изумленно Бел.

– Гораздо хуже, – ответил Мулваине.

Утверждение было встречено возгласами недоверия. Хуже, чем гусеницы-катерпилы? Этого просто не может быть!

– Они снимают с пленных всю одежду, – продолжал Мулваине, произнося каждое слово медленно, с растяжкой. – Затем сажают их верхом на сук платана, такого, как этот. Видите маленькую почку? Он показал на крошечную почку-отросток размером с ноготь, которая росла на стволе платана, находившегося перед ним.

Все подались вперед, чтобы взглянуть на почку.

– Что это? – спросил кто-то.

– Это почка, – ответил Мулваине. – Из нее вырастает новый сук. Так вот, они раздевают пленного догола и привязывают его таким образом, чтобы его задний проход приходился на одну из таких почек. Снова последовали возгласы недоверия, однако Мулваине повысил голос: – Это правда. Я слышал от одного парня, который служит в саперном полку, и он сказал, что его часть обнаружила несколько имперских солдат, которых постигла такая участь. Они привязывают тебя задницей на почку, из которой вырастает сук и пропарывает твои кишки, доставая до самого горла, а может быть, и до мозга. Вот так!

Реакцией слушателей были визги ужаса, пессимистические реплики и смех.

– Они дают пленному немного еды, а по утрам и вечерам засовывают ему в рот мокрую тряпку. Поэтому он не умирает сразу, а живет, испытывая страшные муки, – продолжал Мулваине, еще более повысив голос, чтобы перекричать всеобщий гвалт. – Проходит неделя, и в тебя начинает врастать ствол платана. Проходит еще две недели, и он становится все больше и больше. И в конце концов он вырастает настолько, что протыкает насквозь твои внутренности. – При этих словах юноша ударил кулаком по массивному стволу платана, который находился под ним. – Он протыкает твои внутренности насквозь, и ты медленно умираешь.