Выбери любимый жанр

Вы читаете книгу


Робертс Адам - Стена Стена

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Стена - Робертс Адам - Страница 101


101
Изменить размер шрифта:

– Теперь ты, Ати. Твоя очередь, – сказал он, однако Ати сам проглотил свою воду и стал фыркать, выражая этим свое отвращение.

– У него безобразные, отталкивающие губы, – произнес он. – Ты говоришь, он проснется. Если так, то может попить и сам, когда проснется.

Возмущение и отчаяние Тигхи были столь велики, что он не мог даже подыскать подходящий способ для их выражения.

Ати и Тигхи не разговаривали между собой целый час, пока не вернулись Равилре и Пелис. У первого в левой руке была пара жилистых, в палец толщиной червей, а под мышкой правой торчал жук, в лазуритовом панцире размером с кулак. На брюхе у насекомого шевелилось множество ножек, похожих на ресницы. Пелис принесла в подоле рубашки кучу насекомых меньшего размера.

Маленькие насекомые не представляли особой ценности, потому что едоку приходилось выбрасывать большую часть – оболочку, ноги. Оставался лишь крошечный кусочек мяса. Четверка бывших флатаров разбитой Имперской армии приступила к трапезе, однако праздник желудка был недолгим, и у каждого осталось чувство неудовлетворенности и пустоты. Жук в лазуритовом панцире оказался на вкус очень противным, хотя Равилре, более голодный, чем другие – во всяком случае, он постоянно твердил об этом, – долго возился с ним. Черви оказались вполне съедобными, однако их было слишком мало.

После такого завтрака на всех напала апатия. Равилре и Пелис уже не скрывали взаимных симпатий и не выпускали друг друга из объятий.

– Мы и в самом деле пойдем домой? – спросила Пелис.

– Мы все пойдем домой, – ответил Тигхи. Сказанные слова взволновали его самого. – Каждый из нас. Включая Мулваине. Я обещаю.

– Значит, ты придешь в мой дом, – сказала Пелис, протянув руку вверх и нежно взяв Равилре за подбородок. – Ты придешь к нам и познакомишься с моей матерью и ее супругом, и с моей бабушкой тоже. Как они будут восхищаться тобой!

Однако Равилре никак не отреагировал. Тигхи вдруг заметил, что в глазах юноши стоят слезы. Впрочем, это почти не удивило Тигхи. Все понимали, что он переживает смерть Бел.

Наступила неловкая тишина. Ничего не сказав, Равилре повернулся лицом к стене и уткнулся в нее лбом.

Настроение у всех окончательно испортилось.

Позднее вся четверка отправилась на поиски съестного. Тигхи уже достаточно оправился, чтобы проявлять на охоте большую ловкость, и неплохо перепрыгивал с ветки на ветку. Он вернулся с пригоршней муравьев, зажатых в кулаке, и невероятно длинным червяком, длиною с двух взрослых мужчин, однако толщиною меньше самого маленького пальца. Червяк извивался, и его было неудобно нести, поэтому Тигхи оторвал ему голову. И все равно тварь продолжала извиваться, тогда юноша оторвал червяку хвост. Но даже после этого его непросто было удержать. Тигхи все же нашел выход: он обвязался червяком вокруг талии, как веревкой или канатом, и в таком виде стал пробираться через заросли к телу спящего Мулваине.

Остальные вернулись с подобными же трофеями. Исключение составила Пелис, которая поймала еще одного жирного серого червяка. Теперь все наелись досыта. Они ели и ели, пока животы не раздулись от пищи. Настроение поднялось. Вялость и апатичность уступили место шуткам и смеху.

В ту ночь Тигхи впервые за долгое время спал хорошо. Ему не снились никакие странные сны; он не просыпался от острых приступов боли. Единственным посторонним ощущением, которое регистрировало сознание юноши, был холод, и поэтому его состояние было сном лишь наполовину, другая половина сознания бодрствовала. В темноте, перед тем как начался рассветный шторм, Тигхи почувствовал себя особенно неуютно. Когда завыл ветер, юноша покрепче прижался к Ати, и у него появилось странное ощущение уюта и безопасности. Он чувствовал рядом теплое тело Ати; гнев и хаос рассветных ветров были где-то там, за пределами леса, и ему ничего не угрожало.

Утром ветры были особенно влажными, и к Тигхи под одежду начала проникать сырость. Он убрал руку с тела Ати и провел ладонью по своему боку и ноге, а затем по лбу. Ладонь стала мокрой, и Тигхи прижал ее к своим губам. Влага приятно освежала прохладой. Он вспомнил о почерневших, распухших губах Мулваине, но тут же успокоил себя мыслью о том, что рассветный шторм наверное смочит влагой и спящие губы Мулваине и наполнит его живот водой. Драгоценная вода. Даже думать о ней было почти так же приятно, как пить ее.

Тигхи лежал с закрытыми глазами и слушал удалявшийся гул рассветного шторма. Наконец беснование стихии прекратилось, и Тигхи услышал шорохи листвы, скрипы сучьев и стук капель влаги. Приятные, музыкальные звуки.

Тигхи открыл глаза. Звуки, которые он сейчас слышал, наводили на размышления. Было странно думать, что такие простые вещи, как стук капелек влаги и шорох листвы, могли звучать настолько по-человечески. Их можно было сравнить со звуками, которые производит младенец, сосущий материнскую грудь. Они навевали Тигхи воспоминания о жизни в деревне; он вспомнил, что когда девушка по имени Инти родила ребенка, то часто кормила его грудью, и он издавал такое же чмоканье и бульканье. Еще звуки напомнили ему козлят, сосавших материнские соски. Тигхи подумал о своей ма. В памяти возник ее яркий образ; ее лицо, которое вдруг высветилось до мельчайших подробностей; улыбка, полная тепла и любви.

Дед Джаффи убил ее. Столкнул с мира. Тигхи забыл об этом; ужасное событие просто выпало из его памяти. Он выдавил его из памяти, как выдавливают молоко из вымени козы. И к юноше вернулся старый рефрен; незначительность всего происходящего. Люди – муравьи, стена – муравейник. После всего, что он видел: великое столкновение двух империй, война, которая потрясла всю стену, – идея, что дед убьет свою собственную дочь ради нескольких коз, ради того, чтобы еще более укрепить свое положение самого влиятельного человека в деревне, показалась юноше абсурдной и мелочной. Она не имела масштаба. И это, в свою очередь, заставило Тигхи вернуться к своему восприятию всего окружающего. Наверное, эта мысль была как нельзя кстати, потому что все огромное, возвышавшееся над ним бескрайнее пространство мировой стены являлось просто-напросто миниатюрным сооружением, экспериментом маленького бога с ограниченными возможностями.