Соль - Робертс Адам - Страница 70

Я мог бы рассказать вам об этом, но тогда повествование фокусируется на чем-то второстепенном – на боли, которая неизбежна во время войны. Я преуменьшаю тяжесть ситуации, ее просто нельзя выразить словами. Все это не мои мысли. Это случилось, но не затронуло мои размышления.

Мои мысли сейчас там, на южной окраине города. Первый этап битвы. Все мои чувства необычайно обостряются, как только вокруг начинают кружить иглы. Очень сложно выразить свои ощущения в словах. Запах вечернего ветра, солено-озоновый аромат прохладного воздуха перед Шепотом. Но это не просто запах, а осознание того, что до начала сражения я не замечал его, а в пылу борьбы меня как будто осенило. Даже не то чтобы осознание затмило собой ощущение. Важно просто существование, как будто существование – это что-то отдельное от мышления.

Наверное, сам случай лишил меня на мгновение способности думать. Или возбуждение, прекрасное напряжение мышц в желудке, прекрасное, как женщина, обвивающая мужчину во время любовных утех. Это совершенный полет чувств, воображаемая связь с белой пустыней, простирающейся за спинами атакующих, сереющих в угасающем свете. Простирающейся бесконечно, во все стороны, по всему миру, вокруг ядра планеты, пока не достигнет нас, стоящих на другом краю дороги. На самом деле я говорю сейчас не о столкновении, не о реальной дороге, которая располагалась в полукилометре от моря, а о труднообъяснимых частицах памяти о войне – той войне, моей войне.

Летящие иглы производят еле слышный шипящий звук, как будто материя трется о материю. Они скользят, невидимые в воздухе, пока не поймают луч света, и тогда уже сверкают, как чешуя всплывшей на поверхность воды рыбы. Но если вы увидели одну из них, уже слишком поздно уворачиваться – игла уже прошла сквозь ваши внутренности, попала вам в руку, ногу, стопу, туда, куда только можно ранить. Но вот она – красота, красота сражает вас быстрее, чем вы успеваете осознать, что ранены. Красота вечна. Именно об, этом я думал. Суетливая беготня с грациозностью балетных па, изготовка на позиции, с дрожью каждой частички тела. Отдача от плевков моего оружия и тонкие полоски металла, улетающие в сторону врага. Запах в воздухе. Красота Соли.

Но я только теряю время. Возможно, вас больше заинтересуют мои ранения. Я приобрел царапину на колене в результате неудачного приземления после прыжка. Шепот изранил мне кожу, когда я пробивался к подножию дюны и пытался закопаться в соль одними руками. Убежище получилось ненадежное, потому что все мои мысли занимала боль в ноге. Позже я едва мог пошевелиться в своей яме, и уж совсем не удавалось выкопаться, так что пришлось позвать на помощь первого же человека, который оказался рядом.

Отряд собрался вокруг меня. Горный попытался вытащить иглу, но, потерпев неудачу, начал проталкивать ее внутрь, но металл застрял в кости. При попадании в цель игла иногда деформируется и врастает в плоть. Я знаю об этом, хорошо помню.

Но не могу передать ощущение боли в моем рассказе. А чувство красоты могу вызвать, просто закрыв глаза.

Вот что мне вспоминается сейчас, когда глаза закрываются. Помню череду лиц, проплывавших передо мной, мужчин, которых я инструктировал. Еще помню цвет неба, менявшегося от бледного, почти белого, до темно-синего в сумерках. Эти люди, эти солдаты – это мои люди.

Тот момент перед боем, когда я стоял вместе с моими людьми в дикой соляной пустыне под алмазным небом, стал самым счастливым в моей жизни. Я вспоминаю его сейчас, и соль вперемешку с водой течет по щекам из-под закрытых век.

Да, а я становлюсь сентименталистом.

Мои войска, мои воины. Они бегут теперь в темноту, исчезают среди куполов дюн. Темнота поглощает их.

Ночь ли сейчас? Я умираю от усталости, от тяжести невыполнимой задачи. Почти все мои друзья умерли, но мы убили множество сенарцев за последние месяцы и продолжаем уничтожать их. Эти слова говорят сами за себя. Они говорят, словно появляясь на экране, я чувствую – они говорят. «О» и «а» открываются как человеческий рот, полный воздуха или крови, которая поражает вас своим ярко-алым цветом. «Э» двигает нижней губой вверх и вниз, когда мы смотрим на нее в профиль. Мне неприятно, но я скажу вам: меня не волнуют смерти людей, потому что все мы рано или поздно умираем. Я оплакиваю только красоту, которая ускользает от меня. Она неощутима, как сама душа, ее охраняет Бог в вечной мерзлоте рая.

Ну-ну. Что еще могу я вам рассказать о войне? Мы провели в южном полушарии около четырех месяцев. Убили множество сенарцев и нескольких представителей других наций. Уничтожили массу оборудования. Мы питались пищей, которую сенарцы переправляли как «товары на продажу», пили их воду. Мы разрушили главную железную дорогу в четырех местах минами замедленного действия и вынудили противника осуществлять большинство перевозок по обычным дорогам. Мы знали – потому что перехватывали телепередачи, – что сенарцы собирались уже перейти на транспортировку по воде, но создание достаточно вместительного и вместе с тем достаточно прочного судна, которое не повредит первый же Шепот, было не по зубам фабрикам военного периода. Тогда они бросили все силы на восстановление своего воздушного флота.

Мы атаковали сенарских солдат такое количество раз, что я уже не помню многих боев. Позже противник стал использовать ружья крупного калибра, и много алсиан погибло. Но новое сенарское оружие было слишком громоздким, и это предопределило невозможность его использования при стандартном патрулировании территории, если только сенарцы не передвигались на тяжелых грузовиках.

Однажды мы захватили военный трейлер из Вавилона. Экипаж машины дрался отчаянно, но мои солдаты убили всех; потом мы проехали на трейлере на центральную площадь Сенара оставили машину там. Бомба, которую мы туда заложили, была не слишком эффективной, но она помогла распространить радиацию от взрыва на достаточное расстояние. Команда, ведшая трейлер на место, просто вылезла из машины и покойно вышла из города пешком.

Из шестидесяти человек только семнадцать осталось в живых, когда я решил, что пора отступать. Почему мне это пришло в голову? Скажу вам по правде: мои глаза уже мало что различали. Я мог видеть, но только через жемчужный туман. Все бои при солнечном свете, все передвижения в дневное время отравляли мой организм. Но не у одного меня обнаружилась катаракта.