Соль - Робертс Адам - Страница 20

– Но металл не поможет вырабатывать электричество, – заметил я.

В этом состояла изюминка нашей конструкции. Два листа твердого пластика и расстояние между ними, заполненное сложным полимерным гелем. Последний впитывал солнечное излучение, захватывал пролетающие частицы, как ребенок, играя, ловит подброшенный мячик: происходила резонансная реакция, продукты которой сенсоры в основе конструкции превращали в электричество, а оно, в свою очередь, использовалось для обслуживания пруда (нагревания его ночью, подачи воздуха, пищи и так далее). Замечательная идея. Хотя гель и теряет свои защитные свойства со временем и требует замены каждые пять месяцев.

Гамар – крупный мужчина с большим количеством рыжих волос на теле, то есть на груди и спине. Щетина росла и на шее, но подбородок он брил. Голова его, напротив, была совершенно лысой, и когда Гамар раздевался по пояс – как той ночью из-за жары, – выглядела странно чистой и опрятной по сравнению с буйной растительностью на торсе.

Гамар посасывал водку через соломинку. При таком способе употребления, как он объяснял, увеличивается количество алкоголя, поступающего прямо в кровь. Но я никогда не улавливал логику этого положения. Теперь, уже немного захмелевшего, Гамара потянуло на размышления.

– Как-то странно думать об этом, правда? – произнес он. – Возможно, все дело в невидимости. Представьте, – его левая рука очертила круг, – все вокруг нас. Идет дождь из радиации, она падает на наши головы.

На самом деле мы сидели под крышей около пруда, в который только что выпустили угрят (слишком маленьких, впрочем, чтобы их увидеть невооруженным глазом). Так что кое-какая защита от радиации все-таки имелась. Сипос хотела намекнуть ему на это, но Гамар не обратил на нее внимания и продолжал:

– Частицы, – сказал он так, будто бы мы не знали. – Мельчайшие оторванные у солнца частицы, оторванные и выброшенные со скоростью света. Они падают вниз, на всех нас. Как неиссякаемый поток пыли.

Это тоже не совсем соответствовало истине: судя по показаниям приборов, мы прибыли на Соль в самый разгар необычайно интенсивного периода солнечной активности. Лет через двенадцать уровень радиации обещал понизиться до менее вредоносных отметок. Но никто из нас не стал приводить факты. Возможно, гамаровские странные поэтические сентенции вдохновили нас. Мы пили и пили. Алкоголь приносил приятное ощущение тепла.

– Вы не можете их увидеть, – почти прошептал он, – или понюхать, или попробовать, не можете потрогать пальцами. Только ДНК чувствует их, чувствует маленькие точки, вертящиеся вокруг, переставляющие атомы в молекулах. Они составляют схему болезни. Костяшки перемешиваются, и выпадает «рак». Как все это странно. Вечная пыль, оседающая вокруг нас, сегодня, завтра, послезавтра… бесконечно.

– Я читала у Лукреция, – вдруг перебила Зорис, – что вся вселенная устроена таким образом. – Зорис питала страсть к древнему и новому латинскому. – Так считали древние: бесконечный дождь из пыли, падающий из ниоткуда в никуда. Лукреций говорил, что реальность появилась оттуда. Что-то вмешалось и изменило наклон падения, атомы начали сталкиваться и соединяться.

– Вряд ли он имел в виду радиацию, – заметила более прозаически настроенная Сипос. – Лукреций жил в древности, а тогда точно не знали подобных вещей.

– Наверное, это была поэтическая мысль, – сказал я.

Зорис отчего-то разозлилась.

– Да что ты вообще об этом знаешь? – почти прошипела она.

– Я читал книгу, – возразил я, сам немного раздражаясь. – «Природа вещей». Я читал ее дома у мамы.

– Но в переводе, – настаивала женщина, – не на древнелатинском.

– Латинский, – фыркнул я.

– Я могу прочитать на новом латинском, – заметила Сипос, пытаясь разрядить ситуацию.

Она в юности путешествовала по республикам Ватикана, насколько я знаю.

Но Зорис новость не впечатлила.

– Детский сад! – Она сплюнула. – Его можно выучить за день.

Гамар откашлялся. Препирательства заставляли его чувствовать себя не в своей тарелке. Сипос тоже не нравились ссоры. Из-за врожденного прямодушия она больше ладила с фактами, чем с мечтами.

– Основной вопрос остается нерешенным, – сказала она, немного повысив голос, стараясь замять предыдущую тему. – Что нам делать с уровнем радиации? Нужно что-то посущественней крыш и земляных нор.

Гамар кивнул:

– Необходимы две вещи: озоновый слой и магнитосфера.

– Именно в таком порядке?

– Как раз наоборот, – ответила Зорис.

Признаюсь, что я слишком близко к сердцу принял обсуждавшуюся тему, да к тому же немного разозлился на Зорис.

– Что за ерунда! И как же ты собираешься создать магнитосферу? – презрительно усмехнулся я.

Опишу ситуацию (хотя вы наверняка и без меня все знаете): у Соли очень слабая магнитосфера. В сердце нашего мира находится железно-никелевая лава, покрытая гранитом, в основном кварцем. Быстрота вращения сердцевины и покрова неодинакова, и эти различия создают магнитное поле, как и на Земле. Но на Соли разница в скоростях невелика, поэтому вырабатываемое поле не сильно ощущается.

Существует много теорий, но самое вероятное объяснение феномена состоит в том, что наш мир слишком стар. Ядро замедлялось на протяжении миллиардов лет. Это также проливает свет на другие факты. Возможно, поверхность планеты когда-то состояла из одного огромного соленого моря, но с годами вода терялась. Может, здесь царила жизнь, и жизнь разумная. Некоторые люди хвастались, что однажды откопают окаменелые останки праматерей Соли, другие настаивали, что никаких ископаемых обитателей на планете никогда не было и быть не может, не говоря уже о разумных существах. Кто-то до сих пор отказывался верить в скорую смерть планеты: в самом деле, имелись и другие теории, не менее достойные.

Магнитосфера лучше всего защищает от буйства солнечных лучей. Но наша для этого дела не годилась. Никак нельзя подтолкнуть ядро, проникнуть в сердце мира и Божьей рукой дать ему хороший толчок.

– Надо работать над закачиванием озона, или похожих экранирующих газов, в стратосферу, – сказала Сипос.