Золотой ключ. Том 3 - Эллиот Кейт - Страница 12

– Очень дальновидно с твоей стороны, – заявил Гиаберто, пожурив мальчика за любопытство, – ты смог предупредить его об опасности нашего волшебного Дара.

«Дальновидно!»

Сарио недоверчиво посмотрел на иллюстратора. Неужели у самого Гиаберто не возникало таких же мыслей, когда он был мальчишкой? Неужели он не экспериментировал? Впрочем, всегда существовали жалкие личности, которые делали только то, что им говорили другие. Однако Сарио не показалось, что Гиаберто относится к их числу.

Гиаберто Грихальве исполнилось тридцать восемь. Да, несомненно, он находится под каблуком у собственной сестры, которая старше его всего на один час, но недооценивать Гиаберто не стоит; у него и Дионисы одинаково честолюбивые замыслы. Совершенно очевидно, что, имея Одаренного брата-близнеца, Диониса должна была родить сыновей, в свою очередь, наделенных Даром. Поскольку она имела еще двоих малолетних сыновей и четырех дочерей, то обладала влиянием, и с ней приходилось считаться.

– Со своей стороны я заметил, что ты обладаешь талантом, – продолжал Гиаберто сладеньким голосом. Сарио сразу узнал излюбленный политический прием: таким образом претенденты на титул Верховного иллюстратора заманивают в свои сети возможных союзников. – Ты можешь далеко пойти – но только если не будешь настраивать против себя Никойо и Андрее.

– Они больше не понимают настоящего искусства!

– Вот видишь? Я и сам не очень жалую новый, чрезмерно эмоциональный стиль, за который ты так ратуешь. В нем нет достоинства, нет точности. Однако я в состоянии оценить талант моей племянницы Элейны, он весьма значителен, хотя остальные и не видят в ней настоящего художника. И у тебя есть своя, оригинальная манера письма. Но твоя мать умерла, а ты сам восемь лет был оторван от влияния Вьехос Фратос. Ты не пережил с нами ужасов лихорадки, скосившей половину семьи. К тебе все еще относятся как к чужаку. Веди себя со старшими почтительно, пока не завяжешь собственные надежные и солидные связи.

«Знай ты правду, ни за что не осмелился бы так со мной разговаривать! Ты ползал бы передо мной на коленях, умоляя передать тебе хотя бы десятую часть знаний, которые мне удалось накопить за несколько веков жизни…»

Сарио!

Звук его имени – настоящего имени – все еще вызывал у него изумление. Поворачиваясь, он успел увидеть свое отражение в зеркале. И замер на месте. Кто этот человек с ничем не примечательной внешностью? Кто смотрит на него из зеркала? Это не Сарио!

Конечно, нет. Всего лишь плоть. Он снова пожалел, что не выбрал другого мальчика – как его звали? Алеррио, так, кажется. По крайней мере он был красавчиком. Сарио уже надоело простое лицо, которым он сейчас обладал; впрочем, окружающие считали его безвредным. Однако Алеррио погиб во время летней лихорадки.

– Сарио, я рад, что у меня наконец появилась возможность с тобой поговорить. – Андрее остановился и коротко кивнул Гиаберто, который, извинившись, поспешил к Агустину, чтобы посмотреть, как у того продвигаются дела. – Перейду сразу к делу. Великий герцог Ренайо считает твой стиль живописи слишком вольным. Он не хочет, чтобы ты писал “Договор” с Мерсом. Однако…

– Никто не сможет справиться с “Договором” так, как я. Я был при дворе! Разговаривал с королевой Айрин. Нарисовать ее портрет будет совсем не просто. Вам придется работать по моим эскизам…

– Сарио, я не закончил!

В те времена, когда он был Риобаро, он бы и сам так же разговаривал с чересчур рьяным молодым иллюстратором. Ему стало смешно.

– Твои зарисовки молодых женщин не понравились его светлости, – продолжал Андрео. – Он хочет, чтобы ты их переделал – без каких бы то ни было прикрас. Он намерен в течение шести месяцев выбрать невесту для дона Эдоарда, а затем приступить к переговорам. Ему пришлась по вкусу принцесса Аласаис де Гхийас, так что, возможно, тебя попросят внести в портрет определенные, естественно, очень тонкие чары, чтобы Эдоарду приглянулась принцесса. Если ты будешь вести себя с умом, а рисовать так, как пристало художнику из рода Грихальва, тебе могут позволить принять участие в работе над “Помолвкой” и “Бракосочетанием”.

– А если я откажусь?

– То есть если ты не сможешь жить жизнью двора… – предположил Андрее. – Что ж, ты великолепно справился с обязанностями итинераррио, завязал бесценные знакомства. Мне очень жаль, что ты покинул Гхийас до того, как там возникли беспорядки. Тогда у нас был бы собственный свидетель тех событий. А сейчас разведчики Великого герцога каждый день доставляют самые разноречивые слухи и новости. Мы получили второе сообщение о том, что король Иво стал жертвой толпы. И до чего только дошел мир? – Он заклацал языком, совсем как курица-несушка.

Самая настоящая курица. Нет, скорее он похож на петуха – какая у них теперь дурацкая мода! Точно они не могут решить, чего хотят: выглядеть, как обычный строитель, вышедший на работу, или как расфуфыренная шлюха – простые фасоны и дешевые яркие цвета! Сарио заставил себя ответить спокойно:

– Значит, мне не позволено писать “Договоры” или еще какие-нибудь картины, предназначенные для Галиерры?

– Некоторые итинераррио не годятся для работы при дворе. Ты должен сам завоевать свое место, Сарио, и вести себя так, чтобы Великий герцог был тобою доволен. Множество молодых людей, чьи способности заметно превосходят твои, ждут признания – они упорно трудились на благо нашей семьи.

«Чьи способности заметно превосходят твои!»

Сарио с трудом удержался, чтобы не плюнуть Андрее в лицо. Теперь ясно, что он поступил весьма дальновидно, подготовив вторую линию обороны. Да, он был уверен, что его примут дома с распростертыми объятиями, начнут прославлять заслуги, признают требования, он займет заслуженное место… Однако Сарио уже давно научился хранить свои тайны и всегда предусматривал запасные варианты.

– Возможно, я предпочту снова стать итинераррио. Будет полезно получить точную информацию о проблемах, возникших в Гхийасе, Таглисе и Нипали. Как ученые мужи называют это? Чума неповиновения. Что сталось, например, с остальными членами королевской семьи в Гхийасе?

Андрео пожал плечами.

– Самые разные слухи. Все сходятся только в одном – король Иво мертв. А дворец штурмовала разъяренная толпа.

– Звучит не очень обнадеживающе для королевы Айрин и ее дочери Аласаис. Очень милая девушка. – Сарио внимательно наблюдал за выражением лица Андрео, однако упоминание об Аласаис не произвело на того никакого впечатления.

– Можешь не сомневаться. Великого герцога сильно волнует судьба принцессы Аласаис. Тебе, конечно, известно, что покойный король Энрей назвал своего племянника Ренайо наследником.

Известно! Будучи Дионисо, он проследил за тем, чтобы у Энрея не было детей.

– Однако у высшей знати Гхийаса свое представление о том, кто должен занять трон этой страны.

Вот здесь-то и кроется проблема с высшей знатью: их всегда слишком много, и они всегда хотят устроить все по-своему. Они давили на Иво, тогда еще принца, прекрасно понимая – и справедливо, – что король из него получится неважный. А теперь слабость Иво привела к тому, что он пал жертвой толпы простолюдинов.

Андрее махнул рукой.

– Впрочем, ситуация несколько изменилась. Притязания дона Эдоарда на трон не менее обоснованны – по линии Великой герцогини Майрии, да будет благословенна ее память. Если Эдоард женится на Аласаис… Ну, если тебе удастся раздобыть новости о принцессе, я не сомневаюсь – Великий герцог будет относиться к твоим работам более благосклонно.

– Дайте мне один день на размышления, – попросил Сарио. – Возможно, я все-таки решу вернуться на службу итинераррио. Извините… мне пора.

Слегка кивнув Андрее, он пошел прочь по длинному залу ателиерро. Здесь теперь собирались все иллюстраторы, здесь же они и писали большинство своих картин; считалось неприличным и даже странным, когда иллюстратор вдруг решал работать в собственном ателиерро.

Впрочем, тут было хорошее освещение и достаточно удобно. Огромный зал, наполненный светом, льющимся из окон, расположенных по обеим сторонам – одни выходили во двор, другие на улицу. Потолок поддерживали дубовые балки, а мощные деревянные опоры образовывали проход по центру помещения. На этих колоннах были развешаны автопортреты Одаренных художников из семейства Грихальва, нечто вроде фамильной Галиерры. Портреты ныне живущих иллюстраторов находились, естественно, в кречетте. Но как только живописец умирал, его изображение либо отправлялось в хранилище, – если он не совершил ничего выдающегося на поприще служения семье, – либо выставлялось на всеобщее обозрение в ателиерро.