Золотой ключ. Том 2 - Роберсон Дженнифер - Страница 60

Но ей он не будет служить. Никогда.

Рафейо протянул сложенный в несколько раз измятый листок камердинеру Арриго.

— Только для глаз его светлости, — выдавил он. — От графини до'Альва.

— Я прослежу, чтобы он это получил.

— Нераспечатанным.

Оскорбленный слуга надменно выпрямился и захлопнул дверь перед носом Рафейо.

Рафейо было на это наплевать. Сбегая вниз по лестнице через две ступеньки, он беззвучно шевелил губами, повторяя приходящие ему в голову слова, как санкто бормочет свои молитвы.

"Не буду ей служить. Это все она. Она во всем виновата. Не буду ей служить, никогда…"

И пока он повторял эту беззвучную молитву, в голову ему пришла идея.

Он вышел на улицу. Яркое солнце слепило глаза — и тут его осенило. Это была только идея, вроде быстрого наброска, над которым еще долго надо работать, чтобы получилась картина. Но он увидел эту картину, и все пустые места в ней, в которых было повинно его невежество, не смогли помешать ему громко рассмеяться.

Невежество — это ненадолго. Иль агво, иль семмино и иль сангво научат его многому. Остальному научит Премио Фрато Дионисо. И все это он использует. Он начнет работать прямо сейчас, применяя то, что уже знает, то, что он может сделать, а когда будет узнавать новое, он заполнит и пустые места. Он, истинный Грихальва, создаст такую красоту и такое великолепие, каких никто еще не видел.

Никто и не увидит, кроме него самого. Он создаст эту картину, он ее и уничтожит.

Глава 52

Лето 1267 года было самым скверным временем в жизни Арриго. Никогда еще на протяжении всей истории Тайра-Вирте, всех четырехсот сорока восьми лет, прошедших с тех пор как Ренайо до'Веррада был провозглашен герцогом, никогда еще с наследником так не обращались.

Женщина, когда-то любившая его, оказалась предательницей и ушла к другому. Женщина, которую он любил, бросила его. Отец лишил его всякой власти и не позволял заниматься никакими государственными делами. Мать порицала родного сына, сестра ругала последними словами. Народ терпел наследника с трудом. Как же такое могло случиться с ним, общим любимцем, которого всю жизнь называли Неоссо до'Орро?

Он сбежал в Чассериайо и оставался там, несмотря на удушливую жару, стоявшую летом в этом речном краю. Целыми днями он бродил по комнате или обходил свои владения, а по ночам лежал один в своей широкой кровати на шелковых простынях и думал, кто же лежит сейчас с Мечеллой…

А Тасия… Тасия была незаживающей раной, боль от которой терзала его грудь при каждом вдохе. Он не станет добиваться встречи с ней, не будет умолять ее поверить. Но это лето как никогда ярко показало ему, что он любит ее, хочет ее, что она нужна ему — и что он должен был жениться на ней.

Как это было бы прекрасно. Он жил бы тогда своей собствен-, ной жизнью, приносил пользу, сам нашел бы свое призвание. Если бы Тасия была рядом с ним, если бы им не надо было больше притворяться, они могли бы творить чудеса. Дети — это не важно. Наследовать мог бы Малдонно, сын Лиссии.

А вместо этого он всю жизнь делал то, чего от него хотели. Взял Грихальва себе в любовницы. Оставил ее, чтобы жениться на принцессе. Стал отцом мальчика, который унаследует трон Великих герцогов, и девочки, которая сможет выгодно выйти замуж. Помогал Коссимио изо всех сил, каждый раз, как только ему это позволяли. Заботился о своем народе.

И несмотря на все это, с ним случилось такое.

Ему всего тридцать шесть лет, но жизнь его разбита.

Арриго попробовал найти спасение в путешествии и принял приглашение князя Фелиссо провести несколько недель в Диеттро-Марейе — не как государственный деятель, а как друг самого князя. Он оплатил проезд на большом купеческом корабле и намеревался пробыть в гостях не меньше месяца. Но не прошло и десяти дней, когда его догнал гонец с письмом. Они как раз совершали с князем поездку по стране, не пропуская на своем пути ни одного винного завода и ни одного мало-мальски приличного борделя. Письмо было от Тасии.

Арриго скакал день и ночь, пока не добрался до ближайшего порта, сел на первый же корабль, собиравшийся пересечь Агва-Серснисс, и всю дорогу до Мейа-Суэрты нервно расхаживал по палубе. Тасия встретила его на причале главного восточного порта Тайра-Вирте. В женщине, одетой в сапфирно-голубое платье, какие носят старшие слуги в Палассо Веррада, никто не узнал бы графиню до'Альва. Она сделала реверанс и жестом пригласила Арриго сесть в поджидавший их экипаж. Там, за задернутыми, несмотря на жару и духоту, занавесками, они предавались любви, наверное, полчаса кряду.

Тасия была неглупой женщиной. Осознав, вопреки душившей ее ярости, что Арриго — ее единственный шанс достичь реальной власти, она просто взяла его назад. Кроме того, она скучала по нему, скучала куда сильнее, чем могла предполагать. Последние недели лета они провели в Чассериайо, а если кто что увидел, услышал или описал в письме в Корассон — эйха, гори оно огнем!

В самом начале 1268 года, в Корассоне, Мечелла разрешилась от бремени младенцем мужского пола, названным Ренайо Мириссо Эдоард Верро, в честь первого герцога Тайра-Вирте, давно покойной любимой матери Мечеллы, знаменитого исторического героя Гхийаса и отважного Грихальва, лучшего друга герцога Ренайо. Маленький Ренайо был нормальным ребенком, на удивление крепким, если учесть, что, по общему мнению, он должен был родиться на шесть недель позже. Но никто не загибал пальцев и не поднимал удивленно брови — слишком хорошо все знали историю встречи на Фуэга Весперра.

Северин написал “Рождение”. Одна копия была послана брату Мечеллы, королю Энрею, две другие — в Палассо Веррада, одна — Коссимио с Гизеллой, другая — Арриго лично. Все копии писал Кабрал.

Великий герцог устроил специальный праздник в честь прибытия портрета. С картины торжественно сняли покрывавший ее холст, и приглашенные на торжество придворные громко выражали свои восторги, перед тем как сесть за стол и перейти к роскошному обеду из восьми блюд. К столу были поданы вина, которые Арриго привез домой из Диеттро-Марейи. Многие заметили, что Тасия довольно долго рассматривала портрет Ренайо. У младенца была светлая кожа и золотые волосы, как у Мечеллы и маленькой Терессы, но глаза — темно-карие. Мальчик совсем не был похож на Арриго.

После банкета Тасия улучила момент, чтобы подойти к окну, где стоял Арриго с большим стаканом бренди в руке. Она сказала ему только одно: “Я верю тебе”. Но позже, когда он выскользнул из Палассо через черный ход и пробрался в потайную комнату ее городского дома, Тасия была более красноречива.

— Мне стыдно за себя, карридо мейо, так стыдно! Ревность ослепила меня. Ты не мог этого сделать, теперь я понимаю, что не мог. Это она заставила всех поверить. Пожалуйста, прости меня.

— Я простил тебя, дольча. — Он опустился на диван рядом с ней и взял ее за руку. — Я простил тебя в тот день, когда получил твое письмо в Диеттро-Марейе. Ты вернулась ко мне, несмотря на то что считала меня виновным, и от этого ты стала мне еще дороже.

— Ты удивительный человек, Арриго. Хотела бы я быть хоть наполовину такой хорошей, как ты.

— Ты замечательная, потому что любишь меня.

— Люблю, дольчо мейо, люблю всем сердцем. — Она замолчала, лаская его пальцы. — Но ее ты вряд ли сможешь простить за то, что она сделала. И еще прислала тебе портрет ребенка!

— А прием у отца — это был сплошной кошмар, — согласился он. — Целый вечер все рассказывали мне, какой это красивый ребенок и как он похож на Мечеллу.

— Она не должна остаться безнаказанной, Арриго. Он задумался, глядя ей в глаза.

— Одна мысль гложет меня все время. Она сказала, что у нее есть свои Грихальва, а у меня — свои.

— У тебя есть я, и Рафейо, и Дионисо — мы все на твоей стороне, ты же знаешь.

— Рафейо многому успел научиться. Я знаю, он любимый ученик Дионисо. И еще я знаю некоторые вещи о том, что может сделать иллюстратор Грихальва.