Танцор меча - Роберсон Дженнифер - Страница 23

Я успел похлопать жеребца прежде чем его увели.

– Удачи, старик. Не забудь все свои выходки, – я ухмыльнулся, вспоминая его привычки. Кое-чему я сам его научил, а кое-что было у него от природы, бывают такие лошади.

Дел смотрела как уводили ее серого. И тут все поняла.

Никто из нас не сказал ни слова. Мы просто смотрели как Ханджи скрываются за горизонтом, превращаясь в черную неровную линию на фоне коричневого песка. Солнце припекало нам головы, напоминая о себе, и в тот миг я действительно хотел, чтобы оно было богом.

Потому что тогда мы могли бы с ним договориться.

Дел повернулась ко мне. Она ждала.

Я вздохнул и ответил на ее невысказанный вопрос:

– Надо идти. Может встретим караван.

– А если пойдем за Ханджи? По крайней мере мы знаем, где они.

– Нас посвятили солнцу, – напомнил я. – Если мы вернемся, они нас точно сварят.

– А тут мы зажаримся.

– Ну это еще неизвестно.

Мы посмотрели друг другу в глаза. На обожженном солнцем лице Дел гордость и вызов боролись со смирением. Победил здравый смысл. Она раздраженно покосилась на меня.

– Мы можем умереть.

– Но еще не умерли. А я жесткий как кожа старой кумфы, помнишь?

– Ты ранен, – сухой резкий тон исчез. Она встревожилась. – Я зацепила тебя.

Порез был неглубоким, просто небольшая царапина вдоль ребер. Кровь шла лишь несколько секунд и теперь все подсохло, порез покрылся коркой и почти не беспокоил меня.

Вспоминая довольно болезненную уловку, которую она отработала на мне в круге, я собирался изображая тяжело раненого. Но в свете сложившейся ситуации решил, что глупо трепать ей нервы.

– Ерунда, – сказал я, – чуть глубже царапины, смотри сама.

Она осторожно коснулась пореза и поняла, что я был прав. Ее губы сжались.

– Я думала, что клинок прошел гораздо глубже.

– Только не в танце против меня, – отрезал я. – Тебе повезло, что ты подобралась достаточно близко и для такой царапины.

– Это был не настоящий танец, а что-то вроде разминки. И не такой уж ты жесткий, – парировала она. – Свалился сразу после того, как я тебя ударила. И пискнул как ребенок.

Я нахмурился.

– Хватит, женщина. Ты представляешь, каково мне было ехать сюда верхом?

Дел расхохоталась, а я помрачнел еще больше. Потом она вспомнила, где мы находимся и смех замолк.

– Почему они оставили нам оружие?

– Это Жертвоприношение Солнцу. Было бы святотатством отправлять нас к богу неполными, а Ханджи верят, что личное оружие мужчины это часть его. Отобрав оружие, они бы обесценили жертву. А что касается тебя… видимо ты показала себя достойной в круге.

– Не знаю, что хорошего мне это принесло, – нахмурилась она. – Может если бы я проиграла, мы бы здесь не оказались.

– Не оказались бы, – согласился я. – Если бы ты проиграла, мне бы пришлось драться с шокой. И если бы я проиграл, ты бы стала его женой, в шрамах и раскраске. А меня бы это не устроило.

Минуту она смотрела на меня без всякого выражения, потом отошла в сторону и вынула меч. Дел поставила клинок вертикально и села, скрестив ноги, на горячий песок. Рукоять притягивала солнечные лучи, тени извивались под коркой металла.

Я поежился, нахмурился. Хотел сказать, что поскольку она носит заколдованный меч, я не в силах танцевать с ней в круге на равных.

Но Дел беседовала со своими богами, и мне пришлось говорить с самим собой.

10

Через два часа Дел вся покраснела. Нежную Северную кожу больше не защищал бурнус и я смотрел на нее, опасаясь увидеть первые пузыри. И раньше на моих глазах люди получали солнечные ожоги, но не у кого кожа не становилась такой яростно-красной. На фоне светлых волос, бровей и голубых глаз ожог выглядел в два раза страшней.

Я знал, что будет дальше, но ничем не мог помочь. Если не прикрыть кожу, она будет защищаться от солнца отдавая воду. Она распухнет, появятся прозрачные пузыри, наполненные жидкостью, пузыри лопнут и так необходимая организму влага стечет по другим пузырям, а потом кожа снова обгорит и так будет продолжаться до тех пор, пока плоть, лишившись жидкости, не съежится на костях. Пока не останется только сухая трескающаяся кожа, обтягивающая хрупкие кости.

Аиды, я даже думать об этом не мог! Но я не мог и предотвратить это.

Мы шли. Остановиться означало бы только усилить жару, боль, снова осознать всю безнадежность нашей ситуации. Движение создавало иллюзию ветерка, хотя на самом деле мир застыл. Я почти мечтал о самуме и был рад, что его нет. Ветер и песок быстро соскребли бы обгоревшую кожу с наших костей.

В первый раз за всю мою жизнь я хотел увидеть снег, самому убедиться, что он холодный, мягкий и мокрый, как говорят люди. Я уже собирался спросить Дел, правда ли это, но промолчал. Зачем обсуждать то, что все равно недоступно? Особенно если без этого ты можешь погибнуть.

Пенджа полна тайн. Даже ее пески – загадка. Ты делаешь шаг по твердой поверхности, потом проваливаешься в мягкий, глубокий песок, который держит, затягивает, заставляя прилагать усилия, чтобы сделать шаг. Бедной Дел было труднее чем мне, она не могла уловить едва заметную разницу между песками. В конце концов я посоветовал ей идти точно по моим следам и она брела за мной как растерянный, потерявшийся щенок.

Когда стемнело, она упала на песок и растянулась, пытаясь впитать нежданную прохладу. В этом заключалась еще одна угроза Пенджи: днем задыхаешься от жары, а ночью, если нечем защититься, приходится трястись от холода. Когда солнце скрывается за горизонтом, человек вздыхает с облегчением: ночь вытягивает зной из воздуха. А потом Пенджа становится такой холодной, что можно замерзнуть.

Ну, холод конечно понятие относительное, но после обжигающего жара дней ночи кажутся просто ледяными.

– Хуже, – пробормотала Дел. – Это гораздо хуже чем я думала. Столько зноя, – она села, вынула из ножен меч и положила его на покрасневшие бедра. Вспомнив холодный укус чужого металла, я едва не потянулся к Северному клинку, чтобы провести им по своей коже.

И я бы сделал это, если бы не воспоминания о немеющих пальцах, о боли, пронзающей плоть. Боли, которую мне не с чем было сравнить. Я не хотел снова почувствовать ее.

Я смотрел как пальцы Дел ласкали металл. Рукоять: прослеживая запутанные узоры. Клинок: нежно касаясь рун, словно они могли принести ей облегчение. Такие странные руны, изрезавшие металл. В полумраке они стали радужными. От их свечения клинок загорелся розовым, мерцающим светом.

– Что это? – спросил я. – Что это на самом деле?

Пальцы Дел ласкали сияющий меч.

– Моя яватма.

– Мне это ни о чем не говорит, баска.

Она не взглянула на меня. Глаза смотрели в черноту пустыни.

– Кровный клинок. Именной клинок. Полный мужества, решимости и умения благородного бойца, и всех сил его души.

– Если он такой могущественный, почему не вытащит нас отсюда? – рявкнул я, чувствуя, что начинаю беспричинно злиться.

– Я просила, – она по-прежнему не смотрела на меня, – но… здесь слишком много жара… слишком много солнца. На Севере и вопросов бы не было, но здесь… Я думаю, он теряет силы, как и я, – она поежилась. – Сейчас прохладно, но это обман. Это просто контраст, не благородный холод.

Даже с обожженной кожей и до крайности уставшая, она оставалась гордой и неприступной. Дел убрала меч в ножны и свернулась на песке, подрагивая от боли. Я тоже не мог наслаждаться прохладой: кожа была обожжена так, что ее жар не могла охладить даже ночь. Получалось, что мы горели и замерзали одновременно.

Я хотел коснуться Дел, прижать ее к себе и хотя бы немного защитить от холода, согреть, но она вскрикнула при первом же прикосновении, и я понял, что ей было слишком больно. Солнце сожгло ее Северную кожу, а моя Южная шкура лишь потемнела.

Всю ночь мы провели рядом, вскрикивая и вздрагивая, просыпаясь и снова забываясь в благословенном облегчении сна, чтобы через несколько минут опять проснуться и начать круг сначала.