Завоеватель - Иггульден Конн - Страница 87

В лучшем случае он потеряет одного из братьев. Это как удар ножом в сердце – он ведь Мункэ совсем недавно потерял. В худшем – противостояние разорвет ханство в клочья, сделав народ уязвимым перед вездесущим врагом. Одно-единственное поколение целиком и полностью уничтожит то, что создал Чингисхан. Кто прав, кто виноват, не определишь, и в притязаниях не разберешься. Тем не менее Арик-бокэ – хан. Что бы ни твердил Хубилай, это высечено на камне, это неизменно. Хулагу ссутулился еще сильнее.

– Это мое ханство, – пробормотал он себе под нос.

– Твоим оно и останется, господин мой, – заверил Урянхатай, кивнув. – Эти земли покорил ты, никто их у тебя не отнимет. Хубилай-хан знал, что ты встревожишься. Он разделяет твою боль, для него она в тысячу раз острее. Единственное его желание – скорее со всем разобраться.

– Хубилай мог бы отступить, – чуть слышно заметил Хулагу.

– Он не может отступить. Он хан.

– А мне что до того, орлок? – спросил Хулагу, поднимая голову. – Правил в жизни нет. Что угодно пиши, сколько угодно слушай шаманов – ничто не связывает человека, кроме него самого. Ничто, кроме цепей, которые он сам себе выбирает. Можно забыть о законах и традициях, если у тебя есть сила.

– У Хубилая есть сила, господин мой. Пока мы тут разговариваем, он продвигается к Каракоруму. К началу зимы противоречие разрешится тем или иным способом.

Решение принято. Рот Хулагу превратился в тонкую линию.

– Игру затеяли мои братья, орлок, и я в ней участвовать не желаю. На севере моего ханства остались недружественные мне города. За три месяца я намерен осадить их, потом двинусь на восток к Каракоруму и посмотрю, кто победил.

От таких слов Урянхатай вздохнул с облегчением.

– Мудрое решение, господин мой. Извини, что причинил тебе боль.

Хулагу раздраженно заворчал.

– Сядь к другому костру, орлок. Надоело смотреть на твое лицо. А на заре убирайся отсюда. Ответ ты получил, решение я не изменю.

Урянхатай встал, морщась от боли в коленях. Он был уже немолод и гадал, стоит ли доверять человеку, превыше всего ценящему собственную способность командовать и разрушать. Честным ответом было: «Нет, не стоит».

А если дать знак своим туменам? Они готовы, они ждут. Одним махом можно вывести из игры влиятельного игрока…

Орлок тяжело вздохнул. Он примет заверения Хулагу – даже если, возможно, потом об этом пожалеет. Урянхатай поклонился и пошел к другому костру. Этой ночью ему явно не уснуть.

Глава 39

Высоко в серо-зеленых холмах Хубилай не знал покоя. Он смотрел вниз на бескрайние равнины, с такой высоты обманчиво мирные и безмятежные. Справа от него журчал ручеек – при желании он мог зачерпнуть студеной воды. День выдался жаркий, в небе ни облачка. Родная земля! После многолетней цзиньской кампании Хубилай всей душой радовался возвращению.

Кто-то из воинов выругался, карабкаясь по скользким скалам. Хан не обернулся – он просто взирал на знойную бескрайность, впитывая простор и тишину. Терзали и усталость от многодневного похода, и волнение, такое, что руки дрожали. Где-то там, вдали, Арик-бокэ. Хубилай уже все спланировал и подготовил своих людей. Оставалось только ждать. Если брат покинет Каракорум, они его встретят; если окопается в городе, раздавят, как блоху, угодившую в шов.

Хубилай скучал по тем, кто прошел с ним цзиньскую кампанию. Баяр еще не вернулся с севера, а Урянхатай после встречи с Хулагу снова увел тумены на холмы. Хубилаю не хватало обоих, но больше всех Яо Шу. Старый монах уже не мог участвовать в походах и наконец поселился в монастыре. «Время гасит самые яркие костры», – подумал хан и вознес беззвучную молитву о новой встрече с любимым наставником.

Впервые за много лет Хубилай остался наедине со своими воинами. Арик-бокэ бросит на них тумены Мункэ, которые принесли ему клятву. Хубилай поморщился: младшего брата ему не пересилить. По крайней мере, не в одиночку.

Связываться с Хулагу было рискованно. Старший брат мог выслушать Урянхатая и немедленно встать на защиту Арик-бокэ. Урянхатай передал ответ Хулагу, только Хубилай не слишком поверил. Если брат поддержит Арик-бокэ, война отнимет еще один год и еще одного брата. Иллюзий у Хубилая не осталось. Пока его воины ели и восстанавливали силы, он молился, чтобы Хулагу проявил немного благоразумия и не вмешивался.

Хубилай поднял голову, услышав звон колокольчиков, далеко разносившийся в горной тишине. На сей раз это были не ямщики, а небольшое стадо, которое он отправил пастись с дозорными. Хубилай надеялся, что пешком они без проблем подберутся к Каракоруму. Их возвращения он не ждал еще самое меньшее месяц и разбил лагерь на холмах, подальше от города, подконтрольного его брату. Хан попытался угадать, что значит такое раннее возвращение, но в итоге сдался. Он глянул вниз и на поросших травой скалах увидел фигурки людей, которые гнали перед собой коз и овец. Еще не скоро услышит он их рассказ.

Хубилай посмотрел направо: его сын опасливо прислонился к камням, чтобы напиться из ручья.

– Осторожно, – предупредил он. – Здесь скользко.

Чинким в ответ презрительно скривился. Это он упадет? Никогда! Он хлебнул воды, только больше попало не в горло, а на рубаху. Хубилай улыбнулся и снова уставился вдаль, а сын попятился к камням и прижался к ним спиной – устроился поудобнее.

– Я слышал, как в туменах говорят о том, что ты задумал, – начал он.

– Ты ведь понимаешь, что такие сплетни не для моих ушей, – отозвался Хубилай.

Юноша немного изменил позу – сел нога на ногу, чтобы опустить локти на поднятое колено.

– Так никто и не жалуется, – парировал он. – Воины просто говорят.

Хубилай велел себе набраться терпения. Пока не вернутся дозорные, делать ему все равно нечего.

– И что же они говорят? – полюбопытствовал он.

– Что когда все закончится, ты станешь императором, – ответил Чинким с ухмылкой.

– Если выживу, то да, пожалуй, – отозвался Хубилай. – Я стану монгольским ханом и императором империи Цзинь.

– Значит, после тебя императором стану я? – спросил юноша.

У Хубилая губы дрогнули в улыбке.

– Так вот чего ты хочешь? Править миром?

– Да… Пожалуй, да, – произнес Чинким с задумчивым видом.

– Значит, я очень постараюсь, чтобы так и получилось. Ты – моя плоть и кровь. Я заложу династию, а ты ее продолжишь.

– За это мы будем сражаться? За то, чтобы стать императорами?

Хубилай усмехнулся.

– Это не самый постыдный из поводов сражаться. – Он глянул через плечо на свиту, отдыхающую среди камней. Большинство его воинов укрылись чуть дальше, в долинах и ущельях. – Думаю, что стану лучшим императором, чем Арик-бокэ. Вот тебе еще один повод. Отец старается ради своих сыновей и дочерей. Отдает свою молодость, чтобы вырастить их и дать все, что можно. Ты поймешь меня, когда сам заведешь детей.

Чинким с серьезным видом обдумал услышанное.

– Когда я стану императором, города разрушать не буду. Хочу, чтобы меня любили, а не боялись.

Хубилай кивнул.

– Если повезет, сынок, заслужишь и то, и другое.

– Хочу изменить мир, как ты его изменил, – сказал Чинким.

Хан улыбнулся, но улыбка получилась невеселая.

– На такие темы я беседовал со своей матерью, Чинким. Редких талантов была женщина. – На миг глаза у Хубилая затуманились от воспоминаний. – Однажды я сказал ей что-то подобное, а она ответила: мол, изменить мир может каждый, а навсегда изменить не способен никто. Через сто лет в живых не останется никого из твоих знакомых. Воюем мы или спим сутки напролет – какая разница?

Чинким захлопал глазами, не понимая странное настроение отца.

– Если нет разницы, зачем нам сражаться с твоим братом?

– Возможно, я неточно выразился. Я хотел сказать, что неважно, изменим мы мир или нет. Люди рождаются и умирают, а мир живет дальше. Сам Чингисхан говорил, что нас забудут, – а уж он оставил глубокий след. Важно то, как мы живем, Чинким. За недолгое время, отведенное нам под солнцем, важно использовать то, что нам дано. – Хубилай улыбнулся, видя, как сын силится его понять. – Тогда в конце пути ты скажешь: «Я времени зря не терял». По-моему, это важно. По-моему, это единственное, что важно.