Завоеватель - Иггульден Конн - Страница 61

Хубилай повернулся в седле и поднял руку. Монголы снова обнажили мечи и подняли луки.

– Погодите! – крикнул Лю Цзинсян звенящим от напряжения голосом. – Я могу… – Он замялся, что-то для себя решая. – Нет, не могу отвести вас к казармам, которые в миле отсюда по этой самой дороге.

Хубилай медленно повернулся к нему и поднял брови в безмолвном вопросе.

– Шаоян я не сдаю, – заявил Лю Цзинсян; пот катился с него градом. – Я прикажу своим людям забаррикадироваться в домах и стану молиться, чтобы кровь не пролилась, чтобы вы взяли, что нужно, и ушли.

– Мудрое решение, префект, – с улыбкой проговорил Хубилай. – Езжай со своими людьми домой мимо казарм; если нападут, будьте готовы отбиваться. Только, думаю, сегодня этого с вами не случится.

Лю Цзинсян развернул и повел коня прочь. Руки у него заметно дрожали. Свита последовала его примеру на глазах у монголов, постоянно ожидая стрел в спину. Хубилай ухмыльнулся, но тотчас поехал за ними, увлекая тумены к городским казармам. На широкой площади монгольские воины немного успокоились. Обрамляли ее двухэтажные здания, в которых могли укрыться тысячи солдат.

Тут Лю Цзинсян остановился, и Хубилай понял, что префект до сих пор ждет казни.

– Наступит день, когда я снова предложу тебе сдать город, – пообещал Хубилай. – И ты мне не откажешь. Езжай домой, сегодня никто не погибнет.

Лю Цзинсян ускакал вместе со своими людьми, многие из которых то и дело оглядывались. Свита уменьшалась, уменьшалась – и, наконец, растаяла вдали. Больше никто не показывался, и Хубилай понял: горожане и впрямь заперлись в домах, вместо того чтобы дать отпор захватчикам.

Монголы распахнули двери казарм, за которыми скрывались огромные конюшни, арсеналы, дормитории и кухни. Один из воинов сунул пальцы в рот и резко свистнул, чтобы привлечь внимание Хубилая. Тот повел коня через плац и с другой стороны увидел колонну Урянхатая. Царевич повернулся к дозорным, которые всегда держались неподалеку от него.

– Один из вас пусть скачет к орлоку и передаст, что я его жду. Другой пусть разыщет Баяра, куда бы тот ни подевался.

Дозорные ускакали. Их кони отбивали копытами звучный ритм, эхом разносившийся по казармам. Хубилай спешился, вошел в длинный коридор и… расплылся в улыбке. На стеллажах стояли тысячи пик, чуть дальше, на деревянных подставках лицом друг к другу, – щиты. Вон луки, стреляющие куда лучше монгольских.[26] Склады располагались анфиладами. Когда Урянхатай добрался до внешнего уровня, Хубилай стоял в зале лучников, пропахшем клеем, деревом и перьями. Десятки верстаков показывали, где ежедневно трудились рабочие. Результатами их труда набили колчаны, которые сложили с разных сторон. Хубилай вытащил стрелу и осмотрел, большим пальцем теребя перья. Сунские полки снабжали лучшие мастера.

Царевич быстро снял свой лук и натянул тетиву. Он услышал, как в арсенал кто-то вошел, обернулся и увидел Урянхатая. В кои веки орлок казался довольным. Хубилай кивнул ему, снова натянул тетиву и выстрелил в дальнюю стену. Стрела пробила дерево и исчезла. На пол упали яркие перья. Впервые за несколько дней Хубилай почувствовал, как отступает усталость.

– Урянхатай, вели своим людям собрать луки, да побыстрее. Дозорные пусть разыщут место для привала и ночлега, причем за пределами города. Уже завтра придется уходить отсюда.

Он оглядел арсенал и улыбнулся. Кто-то подсчитает точнее, но ему кажется, что им достался миллион стрел в новых колчанах, а то и больше.

– Орлок, у нас снова есть зубы. Теперь грех не кусаться.

Сюань, Сын Неба, никогда не видел сунцев на войне. Численность их впечатляла, а вот скорость передвижения показалась недопустимо низкой. В столицу на сбор сунских вельмож его везли целый месяц. Вельмож собралось больше ста; рассадили их ярусами, в зависимости от статуса: самых влиятельных – у платформы, где велись дебаты, менее важных – на балконы, чтобы слушали. Когда вошел Сюань в сопровождении сунских чиновников, воцарилась тишина.

Первым впечатлением было буйство красок, внимательные глаза, стоящие колом наряды зеленого, красного и оранжевого цветов. У каждого гостя свой стиль – кто-то явился в простой рубахе с жемчугом, кто-то потел в наряде с длинным рукавом и в головном уборе с павлиньими перьями, а то и с невероятно массивными драгоценностями. Мало кто из молодых был похож на воинов – всё больше на пестрых птиц, едва способных порхать от обилия шелка и украшений.

Появление Сюаня всполошило слуг, не получивших конкретных указаний. Происхождением наследник был выше всех присутствующих, но при этом он лишь формальный правитель другого народа и командующий крохотной армии стареющих воинов. Решение приняли, как всегда, компромиссное – усадили Сюаня на нижнем ярусе, но в глубине зала.

Первый месяц подробнейших обсуждений наследник лишь смотрел и слушал, пытаясь разобраться в сунской политике и ее игроках. Кого-то он знал еще раньше, когда просто гостил у сунцев; знал и то, что присутствующие здесь способны отправить на поле боя миллион человек, если сочтут нужным или по приказу императора. Двоюродного брата Сюань еще не видел – престарелый император редко покидал дворец, и военными делами занимались непосредственно вельможи. Однако император настоял, чтобы Сюань посетил совет как один из немногих, кто пережил встречу с монгольскими ордами. Цзиньца терпели, но явно не привечали. Гордые сунские дворяне с трудом сдерживали презрение. Они мирились с его присутствием, но в число докладчиков не внесли. Многие этому втайне радовались, решив, что высокое собрание подавит Сюаня.

Совет собирался дважды в месяц, но столько участников, сколько в самый первый раз, Сюань больше не видел. Благодаря регулярным – в пример половине вельмож – посещениям совета он узнал, что огромная армия монголов снова вторглась на территорию империи, теперь под предводительством Мункэ-хана. Угроза казалась такой серьезной, что даже затмила мелкие проблемы двора, и двое вельмож-соседей все утро разговаривали без обычной плохо скрытой злобы. Дальше, впрочем, дело не пошло, и после полудня один бросился вон из зала, сопровождаемый вереницей слуг, а второй остался кипеть от возмущения за оскорбление себя и своей семьи.

Вопреки хаотичной смене командующих, на фронте велись настоящие бои. Сюань услышал, что тумены Хубилая разбили одиннадцать армий, общей численностью в три четверти миллиона человек. Сунцам оставалось лишь направлять против монголов один полк за другим. Хубилая решили вымотать: пусть постоянно движется и отбивается. При Сюане четверо придворных – участников совета попрощались и ушли воевать. Назад они не вернулись, зато прилетели недобрые вести, и их имена занесли в список героически погибших.

В начале третьего месяца Сюань вошел в зал куда увереннее. Половина мест пустовала, но совет еще собирался. Наследник пробрался к писцу, который протоколировал дебаты, и замер перед ним, вынудив поднять голову.

– Сегодня буду говорить я, – заявил он.

В глазах писца мелькнуло удивление, но он кивнул и, макнув кисть в чернила, добавил полное имя Сюаня к списку. Писал он долго, но благодаря опыту безошибочно.

Вельможи заметили инициативу цзиньца. Одни просто глазели на него, когда он возвращался на свое место, другие направили посыльных к своим союзникам. Пока Сюань дожидался начала собрания, вельмож собиралось все больше. Они съезжались из своих столичных домов, и вскоре свободных мест осталось не больше, чем на первом для Сюаня собрании.

Интересно, знает ли хоть один из вельмож, что накануне вечером наследника вызывали в императорский дворец прямо из казарм, где он остановился со своими воинами? Встреча получилась короткой, но Сюань с удовольствием выяснил, что пожилой император, его двоюродный брат, осведомлен и о войне, и о неудачах сунских войск. Раздосадованный этим не меньше, чем Сюань, он отдал единственный приказ – вернуть самодовольных вельмож к действительности. Остаток вечера наследник провел с сунскими писцами – в кои веки ему открыли все нужные ему записи. Он даже спать не лег: хотел прочесть побольше. А сейчас сидел в зале заседаний, чувствуя, как в голове теснятся факты и военные хитрости.