Разрушитель меча - Роберсон Дженнифер - Страница 22

— И чем больше мы будем задерживаться, тем больше их будет догонять нас.

— Это точно, — согласился я. — Давай надеяться, что если вскоре кто-то и появится, то это будут выскочки вроде Незбета, пожертвовавшие собственным благополучием ради славы и вырвавшиеся намного вперед.

— Мне не нравится, что так много танцоров согласились охотиться за своими, — мрачно сообщила Дел.

Я обернулся.

— С танцорами мечей мы справимся. Мы двое из лучших, помнишь? Если не самые лучшие, — я сказал «мы» понимая, что она заслужила это. — И кроме того, всей толпой они не нападут. Это против правил круга. Они будут танцевать один за другим. Я больше волнуюсь из-за племен.

Но Дел не могла успокоиться из-за танцоров мечей.

— И сколько танцев ты сумеешь выиграть, в твоем состоянии?

— Я? Аиды, баска… я могу ссылаться на больное колено очень долго, — я усмехнулся. — Может, в конце концов они устанут ждать и сдадутся.

— А ты когда-нибудь сдавался, если тебя нанимали на работу?

— Один раз. Тот человек действительно заболел… он умирал и я отпустил его. Но между прочим, могу сообщить тебе, что я ограничился гонораром, может это возродит хотя бы часть твоей веры в меня.

— Часть возродит, — согласилась она. — Но тебе нужно было вернуть и гонорар, поскольку ты не выполнил задание.

— Ну… да, — и я снова прищурился, защищаясь от укусов песка. — Давай к тем кустам. Надеюсь, ему это надоест до того, как он превратится в самум.

Немного позже, когда мы съежившись лежали среди кустов, Дел сообщила то, что и без слов было ясно.

— Он не прекращается.

— Нет.

— И даже становится сильнее.

— Да.

— Значит будет самум.

— Похоже на то, — я по привычке попытался согнуть колено, выругался и сел.

Возразить было нечего. Он не прекращался. Он становился сильнее. И он почти превратился в самум.

Нет, он уже превратился.

— Аиды, — пробормотал я.

Дел, сжавшаяся среди корявых кустов, повернулась и увидела то, что обнаружил я: через горизонт перекатывалось охряно-темное облако песка и грязи.

Жеребец беспокойно заржал и начал рыть песок, добавляя в воздух пыли. Я поднялся, прохромал два шага к нему, успокаивающе провел рукой по шее.

— Легче, старина. Ты знаешь правила этого танца. Приляг, закрой глаза… — я положил руку на оголовье уздечки, собираясь заставить жеребца лечь.

И тут меня осенило.

Я мрачно посмотрел на клубы песка, катившиеся из-за горизонта. Там, где мы находились, был пока еще самиэль, а не самум, но через несколько минут истинная сила и ярость песчаной бури поглотит нас. Положение было не совсем безнадежным: у нас были одеяла, вода и еда, так что даже если самум продлится несколько дней…

Нет, об этом лучше не думать.

Думай о чем-нибудь другом. О магии.

Незбет сказал: я вызвал огонь с неба своим мечом. И я сделал стекло день или два назад. Дважды я создал что-то из ничего, используя магию Самиэля и подчиняя ее своей воле. В Искандаре я вызвал песчаную бурю, чтобы облегчить нам побег, и держал ее под контролем. Стеклянный круг получился случайно, я смутно помнил как это произошло, но все равно, это означало, что с помощью Самиэля, если обстоятельства вынуждали меня, я мог совершать чудеса.

И не выпускать из-под контроля магию.

Племена верили, что джихади может сделать невозможное, например превратить песок в траву. Так почему же они не поверили, что я джихади после того, как я вызвал огонь с неба?

Потому что Песчаный Тигр был всего лишь танцором меча, который провел детство чулы. А рядом с ним стоял Аджани. Аджани — огромный, могучий, умный, который по выражению Кота Беллина горел очень ярко — заставил их поверить в себя. Он потратил на это много слов и времени.

Теперь я мог доказать им, что Оракул показал на меня, только сделав то, на что способен один джихади.

А для этого мне нужна была магия.

Жеребец невесело кивнул, потом повернул голову, ткнулся лбом мне в грудь и сильно потерся, что лишило меня с таким трудом сохраняемого равновесия. Я устоял только потому что успел ухватиться за седло, и выругался, когда больное колено напомнило о моем неделикатном отношении к нему.

Песня ветра изменилась.

— Тигр…

Я перестал ругаться и осмотрелся. День превращался в ночь.

Времени уже не было.

Я отвязал жеребца от куста, который он легко мог выдрать, но не выдирал потому что ему и в голову не приходило, что он явно сильнее — и умнее — сидящего в песке растения. Все лошади таковы. Повод я закинул ему на шею и привязал к седлу. Если жеребец вздумает спасаться бегством — чего я опасался — лучше предусмотрительно избавить его от травм. Болтающийся повод обычно рвется, когда на него наступают. Но однажды я видел как нога убегавшей лошади попала в петлю болтавшегося повода, и, споткнувшись и неудачно упав, лошадь сломала себе шею.

— Не поднимайся, — посоветовал я Дел, — а лучше ложись. Можешь даже закрыть глаза или спрятаться под одеяло. Я сам не представляю, что может произойти.

Дел сидела прямо.

— Что ты… Тигр!

Я вынул из ножен меч.

— Эта штука у меня уже давно, а я так и не выяснил, что я могу с ней сделать.

— Или он с тобой!

— Ну… и такое может быть, — я прищурился, спасаясь от песка, выплюнул грязь изо рта и пожал плечами. — Придется рискнуть. И к тому же, баска… может удастся задержать идущих за нами гончих.

— Это может убить тебя!

— Нет, — усмехнулся я. — Убить меня придется тебе, если Чоса слишком разойдется.

Она тут же замолчала.

На это я и рассчитывал; размышления о предстоящем меня тоже не радовали.

И рисковал я гораздо больше, чем она.

Я так думаю.

Аиды, как же я ненавижу магию.

13

Я подумал о песне, просто о глупой песенке. Я не мастер в пении (Дел сказала бы совсем не мастер) и поэтому всегда чувствую себя втройне глупо, когда приходится петь. Я стоял в окружении песков и сочинял песенку, даже напевал вслух, потому что из прошлого опыта знал, что без этого было не обойтись. По крайней мере раньше каждый раз я пел.

Северяне Стаал-Уста мне все подробно объясняли: пение позволяло оживить меч, вложить в него сознание, вызвать силу, скрытую в яватме, омытой тщательно продуманными ритуалами и рунами. Согласно привычным мне представлениям о танце, пение только мешало сосредоточиться. Готовиться к вступлению в круг нужно было совсем иначе: замкнуться в себе, оживить свою душу, успокоить свои чувства…

Аиды, если задуматься, все это звучит странно, а если попытаться объяснить вслух, то получается просто ерунда. Так что попробую проще: я воспринимал себя как оружие, а меч как свое продолжение, поэтому стоило мне только подумать о движении, мечь тут же совершал его, как неотъемлемая часть моего тела.

Раньше у меня был Разящий. Я считал его совершенством, но в бою против Северного танцора меча, повторно напоившего свою яватму, он был разбит. Вместе с Разящим я много лет бродил по Югу и каждый домейн, в котором мы находились, принадлежал нам, хотя об этом не знал владевший им танзир; а среди танцоров мечей, которые правят Югом своим искусством владения оружием и готовностью убивать за деньги, мы с Разящим считались лучшими.

Конечно Аббу Бенсир мог бы возразить и заявить, что это он лучший, но до сих пор не делал этого, потому что наши дороги долго не пересекались. У Аббу была своя часть Юга, у меня своя. Мы уважали друг друга.

Уважал ли он меня до сих пор, я не знал. Возможно. Тот, факт, что он согласился выследить нас, не означал что он потерял к нам уважение, скорее мы просто стоили обещанных денег. В конце концов, ведь именно Аббу бросил мне свой меч в разгар суматохи в Искандаре, когда я лишился своего.

Конечно тогда платить за мою голову никто еще не собирался.

Теперь он бы не бросил мне свой меч, он бы забрал мой, если бы смог… и это заставило меня вспомнить о Самиэле — и Чоса Деи.