Кто-то за дверью - Робер Жак - Страница 6

– Кто там?

Никакого ответа.

Однако я уверен, что в дверь дважды стучали. Вынимаю ключ из замка и через замочную скважину стараюсь что-нибудь разглядеть, но, кроме плотного как вата тумана, не вижу ничего. Наклоняюсь снова и на этот раз прикладываю к замочной скважине ухо. Внезапно внутри у меня все сжимается: я совершенно уверен, что слышу чье-то дыхание.

Закрываю глаза, выпрямляюсь Необходимо взять себя в руки. Придется назвать вещи своими именами: я испытываю страх Абсурдный, как и всякий другой страх. Я боюсь дыхания этого существа, которое угадываю за дверью, как невысказанную угрозу.

Терпеть не могу пугливых людей. Я никогда не был трусом. Итак, собираюсь с духом. Я должен знать. Смотрю на свою правую руку, которая держит ключ. Она не дрожит. Бесшумно вставляю ключ в замок и осторожно, очень осторожно открываю дверь.

Я не ошибся, за дверью кто-то стоит. Какой-то странный тип, довольно высокий, чуть сгорбленный, с бледным лицом Я хорошо вижу его в свете фонаря, и он начинает внушать мне опасение, потому что, не произнося ни слова, пристально глядит на меня. У него глубоко посаженные черные глаза, лихорадочно блестящие глаза больного, с множеством маленьких, расходящихся лучиками морщинок вокруг, из-за этих морщинок его лицо выглядит помятым. Однако ему явно не больше сорока Он с непокрытой головой, длинные, темные, плохо подстриженные волосы закрывают шею.

Но вот что самое поразительное – мне кажется, будто я уже где-то видел это лицо. Вдруг замечаю его измятый плащ и мне в голову приходит безумная мысль: этот не произносящий ни слова человек и есть персонаж моей книги. Да, это мой учитель, блуждающий по ночному Дьеппу, именно такой, каким я его себе воображаю уже в течение многих дней.

Видно, с ним произошел несчастный случай. Похоже, он не знает, где находится. А бледен настолько, что кажется, вот-вот упадет.

Мне надоело его молчание, и я попросту спрашиваю:

– В чем дело, мосье?

Он не отрывает от меня пристального взгляда и вдруг мягким голосом невнятно произносит:

– Прошу прощения за беспокойство, но я увидел свет...

Разумеется, мне тут же приходит на память этот «розоватый свет» из последней написанной фразы моего романа. На мгновенье я поворачиваюсь к окну, которое Пюс оставила приоткрытым, откуда виднеется свет моей настольной лампы. Все совпадает. Чувствую, как колотится мое сердце, будто я только что пробежал стометровку.

– Я позволил себе... – бормочет незнакомец.

– Вы не заметили кнопку звонка?

– Ах, есть звонок?

Он не собирается проверять. Он все так же смотрит на меня и очень напоминает боксера, пропустившего сильный удар в челюсть. Тот же затуманенный, невидящий взгляд.

– Уже поздно, мосье, – говорю я суховатым тоном. – Вы хотели видеть лично меня?

– Нет, нет, – его голос звучит прерывисто. – Просто...

Он в нерешительности. В какой-то момент мне кажется, сейчас он уйдет.

– Я должен вам объяснить, – бормочет незнакомец. – Я неважно себя чувствую. Кажется, мне дурно.

Я в этом ни минуты не сомневаюсь. Но я не врач. Что и сообщаю ему без лишних церемоний. Он смотрит на меня с ошалелым видом.

– Да, – говорит он, – я думаю, мне следовало бы обратиться к доктору. Просто я нездешний, не знаю города, и в этот час... Мне б только на минутку присесть.

Я молчу. Меня смущает его настойчивость. И в то же время он внушает мне жалость. Все же я не могу захлопнуть дверь перед носом этого типа, который едва стоит на ногах.

– Прошу ваг, мосье! Я, правда, больше не в состоянии...

От этого умоляющего голоса все во мне переворачивается. И кровь в моих жилах словно делается горячей. Может быть, так физически ощущаешь собственную доброту. Я вдруг чувствую себя «добрым».

– Ну, хорошо, входите!

Итак, незнакомец входит в мой дом. В тот же момент меня молнией пронзает мысль: совершена ужасная ошибка. Словно я сам распахнул свою дверь перед опасностью... и пока я эту дверь закрываю, незнакомец проходит в глубь комнаты, то и дело оборачиваясь ко мне, и всем своим видом напоминает ослепленную светом сову.

Приглашаю его сесть. Он буквально падает в кресло, закрывает глаза и больше не двигается. Похоже, с ним случился обморок. Он бледен, а на щеках уже пробивается темная щетина. Поистине, мерзкая физиономия, и я принимаюсь вовсю ругать себя, что впустил его в дом. В то же самое время он меня чем-то притягивает. Мне кажется, эту физиономию я где-то видел.

– Хотите что-нибудь выпить?

Он открывает глаза, изумленно оглядывается вокруг, словно пробудился после долгого сна.

Я повторяю:

– Хотите выпить? У меня есть виски. Вам не повредило бы.

– Пожалуй, – тихо говорит он. – Но мне не хотелось бы вас беспокоить.

Как это ни парадоксально, и впрямь видно, что ему не хочется меня беспокоить. В нем чувствуется какая-то униженность, он стесняется самого себя. Он принадлежит к породе людей, которых жизнь сломила, уничтожила, и они будто просят прощения за то, что еще продолжают существовать.

– Я выпью с вами, – говорю ему и, наполняя стаканы, наблюдаю за незнакомцем. Он откинулся на спинку кресла и смотрит теперь в пространство. Мой взгляд останавливается на его стоптанных башмаках, на запачканных брюках, виднеющихся из-под плаща.

– Это невероятно! – вдруг произносит он задумчиво. – На набережной не было другого света. Горело только у вас. Тогда, инстинктивно... Понимаете, я начал задыхаться от этого тумана.

Нет, не понимаю. Я спрашиваю его, не думает ли он в самом деле, что ему стало плохо из-за тумана.

В первый раз вижу, как он улыбается. Слабая улыбка, проложившая морщины на его мертвенно бледном лице.

– Нет, – говорит он, – туман добавил. Уже сходя с парохода, я чувствовал себя неважно.

«Уже сходя с парохода...» Я ставлю стакан, который собирался ему протянуть, и на секунду прикрываю глаза, чтобы овладеть собой. Мое сердце бьется изо всех сил.

– Значит, вы только что с парохода? – спрашиваю я вполголоса.

– Да. Прошло четверть часа, минут двадцать, не знаю. Может, немного больше, потому что я заходил в кафе.

– Кафе?

– Одно какое-то еще было открыто на набережной.

– Почему же вы не передохнули там, в этом кафе?

– Да, конечно, я мог бы. Но я почти сразу вышел снова на улицу.

– Почему?

– Там было слишком много людей, много дыма. У меня закружилась голова. Было полно моряков. Некоторые из них пьяные... Думаю, я испугался.

– Испугались?

Неожиданно он встает, охваченный волнением.

– Нет, в самом деле, не то, – говорит он. – Это трудно объяснить. У меня...

Скажет он, наконец, черт возьми?! Он обхватывает голову руками, похоже, ему действительно очень худо. В конце концов, с трудом выдавливая из себя слова, отрывисто произносит:

– У меня было чувство, что не туда я должен идти. Когда же увидел ваш свет, наоборот...

– Не понимаю... – бормочу я, в свою очередь, запинаясь.

– Разумеется, – он снова садится в кресло, явно отказавшись от мысли что-либо объяснить. – Вы не можете понять.

Мне придется хлебнуть как следует. Эта история совсем не в моем духе! В мистику я никогда не ударялся. Для этого я слишком француз! И никогда не был восприимчив к сигналам медиума.

Только вот этот тип, который высаживается с корабля в тумане и идет на «мой огонь»... Я невольно делаю сопоставление с моим героем, лицейским учителем, застрявшим здесь, на моем письменном столе.

Решившись, я все же протягиваю ему стакан, снова внимательно его разглядывая.

– Держите, пейте. Я добавил немножечко воды. Если честно, то он слишком похож на преподавателя из лицея. Хотя... они выглядят так же, как обыкновенные люди. А люди бывают всякие. Высокие худые и маленькие толстые, лысые и бородатые.

У незнакомца длинный тонкий нос, впалые щеки, рот – словно рана. Особенно мое внимание привлекают его руки – громадные, длинные, с пальцами музыканта или, скорее, фокусника. Не знаю, почему, но его руки мне не слишком нравятся.