Одинокая леди - Роббинс Гарольд "Френсис Кейн" - Страница 3

Но все кругом думали несколько иначе, чем он. Точнее, даже совершенно иначе. Ее мать, например. Она до сих пор нисколько не изменилась. Узнай она, что дочь сделала аборт, она была бы шокирована. Да и не только она, но и многие другие. Даже среди ее так называемых свободомыслящих друзей были такие, для которых слово «аборт» все еще оставалось почти непристойным.

Она взглянула на поднос с ленчем, стоящий перед ней.

Ростбиф имел тот бледный, анемичный вид, который отличает больничную пищу. Настороженно и брезгливо она стала резать упругое, как резина, мясо и бросила нож и вилку с отвращением. Она действительно не хотела есть.

Джери-Ли опять взглянула в окно. Там уже торжествовал яркий калифорнийский день. Ничего общего с тем, что было в январе в далеком Порт-Клере...

Ей вспомнился один снежный день...

Северные ветры приносили с пролива пронизывающий холод. Она торопливо шла к остановке автобуса, чтобы успеть к началу занятий в школе. Шла и дрожала от холода.

Снег падал всю ночь и теперь лежал чистый, ослепительно белый, искристый. Он скрипел под ее галошами. Чтобы согреться, она побежала по тропинке.

Бульдозер работал с самого раннего утра, расчищая дорогу. Снег был аккуратно уложен в два сугроба по обе стороны проезжей части. Она взобралась на сугроб и, скользя, спустилась по другой его стороне на шоссе. Здесь, на асфальте, снег был заляпан грязью от проезжающих машин и успел от этого побуреть... Месиво...

Вдалеке появился автобус.

Казалось, все это было безумно давно.

В прошлом веке.

Впрочем, в известной мере так оно и было — в прошлом веке...

Глава 2

— Всегда в такую погоду словно умираешь... — сказал сосед.

Джери-Ли отвернулась от окна и взглянула на него.

Уже три месяца, как она ездит этим автобусом в Порт-Клерский Центральный колледж, и каждый раз этот человек оказывается сидящим рядом с ней.

Но только сегодня он заговорил с ней.

— Да, — ответила она, и ее глаза неожиданно для нее самой наполнились слезами.

А сосед продолжал смотреть мимо нее в окно.

— Снег... Почему каждый раз этот проклятый снег? — спросил он, не обращаясь ни к кому в отдельности.

— Снег, снег... Мне хочется умереть, — продолжал он, произнося это как-то между прочим.

— Мой отец умер, — сказала Джери-Ли.

Первый раз за все это время он посмотрел прямо на нее. В его голосе появилась нотка смущения.

— Извините, — сказал он. — Я не заметил, что говорю вслух.

— Не беспокойтесь.

— Я вовсе не хотел... чтобы вы заплакали.

— Я не плачу! — сказала она с вызовом.

— Конечно, не плачете, — согласился он тут же. Она ощутила странную боль в животе, какой прежде не испытывала, и с чувством стыда подумала, что уже долгое время не вспоминала об отце. Пожалуй, отчиму оказалось совсем не так уж и трудно занять место отца в ее сознании.

Лицо соседа показалось ей худым и морщинистым.

— Вы ездите в колледж? — спросил он.

— Да.

— Какой курс?

— Второй.

— Вы выглядите старше, — сказал он. — Я бы подумал, что вы уже выпускница.

Его бледные щеки слегка порозовели. Может, от смущения?

— Я надеюсь... Я имел в виду... Я вовсе не хотел вас обидеть. Я не так уж много знаю о молоденьких девушках...

— Все о'кей, — сказала она. — Мне обычно дают больше лет, чем на самом деле.

Он улыбнулся, почувствовав, что сделал ей приятное своей ошибкой.

— И тем не менее, простите меня, — сказал он и представился:

— Уолтер Торнтон.

Она совсем по-девчоночьи вытаращила глаза.

— Вы — тот самый? Он не дал ей закончить.

— Да, да, тот самый Уолтер Торнтон, — сказал он торопливо.

— Но, — выдохнула она, — вы каждое утро ездите этим автобусом... Он рассмеялся.

— А вам известен иной путь к станции?

— Но у вас две пьесы на Бродвее одновременно... и еще фильм...

— И еще я не вожу машину, — он взглянул на нее. — Откуда вы знаете все это обо мне?

Он спросил это из чистого любопытства.

— Господи, здесь все это знают!

— Странно. Обычно в школах девочки знают об актерах, а не о писателях.

— Я хочу стать писателем, — сказала она гордо.

— А почему не актрисой? — удивился он. — Вы достаточно красивы, чтобы стать актрисой.

Она вспыхнула до корней волос.

— Почему вы так говорите? Разве я не могу хотеть стать писателем?

— Конечно можете, — признался он. — Просто это несколько необычно.

Большинство девушек мечтают поехать в Голливуд, стать кинозвездами.

— Может быть, я тоже поеду туда, — сказала она задумчиво.

Тем временем автобус замедлил ход, — они приближались к железнодорожной станции. Мужчина встал и улыбнулся девушке.

— Увидимся завтра и еще поговорим.

— О'кей, — согласилась она.

Джери-Ли следила за его высокой фигурой в развевающемся на ветру плаще до тех пор, пока он не скрылся в зале ожидания нью-йоркского экспресса, прибывающего в 8.07.

Берни Мэрфи, парень, с которым она в тот год дружила, ждал ее перед школой.

— Ты знаешь, с кем я познакомилась сегодня в автобусе? — спросила она его возбужденно, не успев даже поздороваться. — С Уолтером Торнтоном!

Представляешь? Я сидела рядом с ним целых три месяца и даже не знала, кто рядом со мной!

— А кто он, этот Уолтер Торнтон? — спросил Берни.

— А кто такой Микки Маус? — фыркнула она с презрением.

Когда Джери-Ли было десять лет, произошли два события, изменившие ее жизнь. Во-первых, ее мать вышла замуж во второй раз. И во-вторых, Джери-Ли написала рассказ, который впоследствии поставила как пьесу на школьном выпускном вечере.

Назвала она пьесу «Кровавая волшебная сказка». И она действительно была кровавой: когда упал занавес, все персонажи уже были трупами.

Поскольку она совмещала в едином лице автора, режиссера и продюсера, Джери-Ли взяла себе единственную роль, в которой было две ипостаси: поварихи, казненной по приказу злого короля, и ведьмы, в которую превратилась повариха, восстав из могилы. Ведьма вернулась на землю, чтобы отомстить королю.

Джери-Ли наслаждалась ощущением власти. В те, увы, быстро пролетевшие дни она была самой значительной персоной среди учащихся пятого выпускного класса. Тогда впервые она почувствовала, какое влияние может оказывать на людей, и инстинктивно поняла, что именно написанные ею слова стали источником этой кружащей голову власти и могущества.

После спектакля, прижимая к груди награду за литературное творчество, с лицом, все еще со следами черного, как зола, грима ведьмы из спектакля, она прибежала к матери и объявила о своем решении:

— Я собираюсь стать писателем, ма1 Ее мать, сидевшая рядом с мистером Рэндолом из Фермерского банка, неопределенно улыбнулась. Она едва видела спектакль — слишком была занята тем, что обдумывала предложение, которое сделал ей предыдущим вечером Джон Рэндол.

— Чудесно, милая, — сказала она. — Но ты ведь собиралась стать актрисой, насколько я помню.

— Собиралась, — подтвердила Джери-Ли. — Но я передумала.

— Насколько я могу судить, ты выглядела очень красиво на сцене. Но это мнение матери. А как вы считаете, Джон?

— Она была самой красивой девочкой на сцене, — искренне присоединился к мнению матери Джон.

Джери-Ли вытаращила на них глаза. Господи, да они ослепли, что ли? В том-то и заключалась ее главная задача как актрисы, чтобы выглядеть как самая отвратительная ведьма!

— Значит мой грим никуда не годился, — заявила она.

Мать улыбнулась снисходительно.

— Не волнуйся, девочка, мы с Джоном считаем, что ты была очаровательна.

После торжества они пошли ужинать в ресторан «Порт-клерский кабачок».

Там подавали при свечах, их стол стоял на террасе с видом на пролив.

— Мы должны сказать тебе нечто очень важное, девочка! — объявила мать после десерта.

Но Джери-Ли была занята тем, что наблюдала за подвыпившей парочкой за столиком напротив — они откровенно тискались.