Страницы из летной книжки - Голубева-Терес Ольга Тимофеевна - Страница 18

— А ну, тряхнем стариной! Цыганочку.

Молодцевато расправив под ремнем гимнастерку, Данилова, подбоченясь, прошлась по кругу.

— Быстрей! — крикнула она баянисту и сыпанула такую дробь чечетки, что все ахнули от удовлетворения.

— И-эх! — крикнула Аня Бондарева. Словно ветром ее сорвало с места. Она завертелась вьюном, выделывая ногами такие кренделя, что в глазах зарябило.

— Гляди, братцы!

— Вот здорово!

— Давай, давай!..

В круг пляшущих выходит Полина Ульянова и, подняв руку, как бы приглашая последовать ее примеру, запевает:

Снегурочка в белоснежном наряде, сделанном из простыней, разносит новогоднюю почту. В маленьких записочках написано почти одно и то же: «Дожить до победы! Счастья...»

Ко мне подошла Ольга Яковлева и подала треугольник:

— Счастливая...

Я обрадовалась: письмо было от мамы. Она писала, что мой старший брат третий раз ранен, а младший уехал в военно-морское училище. Папа наконец добился призыва в армию, а она, мама, осталась одна. Я с грустью подумала: мама не спит ночами, думая, а живы ли ее дети? И гадает в новогоднюю ночь...

Матери... матери... Разве для войны они растят своих детей?

Обида

После напряженной работы в сложных метеоусловиях, под обстрелами, после полетов в Эльтиген хотелось немного передохнуть, отоспаться за прошлые ночи и впрок. И я, признаться, обрадовалась, когда облака опустились почти до земли и полеты отменили. Но отдыхать нам не пришлось. Тут же штаб запланировал занятия. То изучение материальной части, уставов и вооружения, то политучеба и лекции, то собрания или зачеты разные, то конференции или зубрежка силуэтов вражеских самолетов, то знакомство с пехотной тактикой или занятия по химзащите, аэронавигации и теории полета. Всего не перечислишь, что планировал штаб для повышения нашего уровня. В авиации всегда много учились, и это, конечно, было необходимо. Но и скоро надоедало, тянуло в воздух, и мы молили бога дать нам хоть мало-мальски летную погоду. Но небо и не собиралось очищаться от туч.

В этот день с утра шел мокрый снег. Невзирая на непогоду, все штурманы нашей эскадрильи работали на аэродроме. Проверяли девиацию компасов. Девиация — это отклонение стрелки компаса от магнитного меридиана. Происходит это под влиянием электромагнитных полей, больших масс железа. Не устрани девиацию — ошибка в показании компаса могла доходить до 15-20 градусов. Положено было перед подвеской бомбы размагничивать. С компасов же списывалась остаточная девиация и учитывалась при нахождении на маршруте. К обеду мы насквозь вымокли и устали. Покрути-ка вручную самолет за хвост, потаскай-ка его по курсам на земле.

...В эскадрилью пришла к самому получению задачи. Достала карту, проложила маршрут на фашистский аэродром у Багерово. Сделала все расчеты и долго сидела, безучастно глядя в карту. На меня никто не обращал внимания.

В комнату вошел метеоролог. Он недавно прибыл из училища. Был самоуверен и заносчив. Сухощавый и длинный как жердь, он почти всегда был объектом наших шуток. Я не отставала от девчат, подтрунивая над ним, но сегодня мне было не до шуток.

— Как погодка в верхних слоях? — весело встретила метеоролога Аня. — Все разглядел?

— Запутанная, — ответил он Ане и, повернувшись ко мне, добавил: — Там такая путаница, как в голове штурмана...

Я не дослушала. Выскочила из комнаты. Мимоходом взглянула на Ульяненко и поразилась ее бледности и отрешенности. «Чего это с ней?» — подумала я. В сенях слышались визги, смех, возня. Это девчата из комбинезонов мышей вытряхивали.

На аэродром мы приехали с Ниной порознь. Я подошла к машине, когда она прогревала мотор. Я влезла в кабину, и Нина порулила на старт. Мы вылетали первыми.

Мягко рокотал мотор. С приборной доски смотрели в лицо различные цифры. Самолет ныряет в облако, вырывается на простор, снова ныряет... Перед Керченским проливом Нина стала набирать высоту и, пробив облака, вырвалась в простор, полный сияния и блеска. Широкой белесой полосой тянулся через созвездия Млечный Путь. Над ковшом Большой Медведицы стояла Полярная звезда. Звездные россыпи, где гуще, где реже, покрывали необозримый простор неба. Я люблю это мгновение, когда тьма, облепившая самолет, вдруг исчезает и перед глазами открывается небо с бесчисленными звездами.

Луч прожектора скользнул по крылу. Нина не отвернула, шла напрямую. Луч метнулся в другую сторону, как бы испугавшись напора По-2. Загрохотали зенитки. Осколки окружали нас.

Но это были еще цветочки. Впереди разрывов было так много, что они слились, — сплошная стена заградительного огня. Над нами повисают темно-серые хлопья. Ульяненко бросает самолет из стороны в сторону. Но разрывы неотступно следуют за нами — ближе, кучнее.

Колючий холодок медленно разливается в груди. Грязно-серые хлопья вспухают со всех сторон. Резким скольжением Нина меняет высоту — черное расползающееся пятно мгновенно возникает над нами. Ушли все-таки. Но дымные шапки опять появляются рядом, источая едкий запах, от которого подкатывает тошнота. Запах гибели. Он уже вьется в кабине, опутывая, обволакивая, перехлестывая.

— Маневрируй! Маневр! — кричу я в переговорную трубку.

Нина снова — в другую сторону — уходит вниз, под разрывы, и только теперь, сразу за леском, я увидела цель — включенный старт на немецком аэродроме и идущий на посадку самолет.

— Внимание! Боевой курс...

Мы идем в сплошных разрывах, но маневрировать нельзя. Еще немного. Чуть-чуть! Пронеси! Ох, как хочется жить! Медленно надвигается поле с самолетами. Пора. Ну! Дергаю за шарики бомбосбрасывателей — самолет вздрагивает от толчков, бомбы летят на цель. Мощный взрыв. И сразу за ним еще один. Взгляд назад: там, где стоянки, столб огня и дыма. Я стреляю из пулемета. Нина выжимает все возможное из мотора, чтобы поскорее уйти. Сверкающие трассы несутся вслед нам, пересекаются, обгоняют нас. Внезапно три прожектора, как палки, забили по небу. Яркий свет резанул по глазам и ослепил меня на некоторое время. И тотчас же взрывная волна от зенитного снаряда подбросила хвост машины вверх. Круто скользнуло небо под ноги, куда-то за плечи швырнуло землю. Словно Вселенная ринулась в головокружительный вираж, пытаясь уйти от чего-то недоброго, жуткого, немыслимого.

Летчица выровняла самолет и перевела его на пологое планирование с невыключенным мотором, чтобы развить максимальную скорость. Она спокойно вела машину через огонь, пренебрегая опасностью. Мы выбрались из зоны огня. Я осмотрелась и не заметила никаких явных повреждений.

На земле нас встретили с тревогой:

— Это вас били?

— Нас...

— Как машина?

— Нормально.

Мы совершали вылеты один за другим. Погода постепенно портилась. Временами мы шли вслепую, в облаках, но добирались. И опять начиналось все сначала. Нас выпустили и в седьмой раз. Отменить полет, видно, было нельзя, как нельзя отменить и войну. Оторвавшись от земли, мы сразу оказались в «молоке». Самолет продирался сквозь густой снегопад, потом мы попали в зону обледенения — по обшивке самолета забарабанили сухие щелчки отлетающих от винта льдинок. Удары их гулко отдавались внутри, временами похоже было на то, что по обшивке кто-то снаружи колотит палками. Самолет начинало трясти, будто его хватил озноб или внезапный приступ жестокой лихорадки, так тревожно вздрагивало и билось его фанерное тело. Аэродинамические качества самолета снижались, машина становилась непослушной, а полет опасным.