Страницы из летной книжки - Голубева-Терес Ольга Тимофеевна - Страница 1

О. Голубева-Терес

Страницы из летной книжки

Вместо предисловия

— Мама, ну зачем тебе эти бумаги? — спросила меня младшая дочь.

«Действительно, — подумала я, — пора почистить свой архив». Выдвинула верхний ящик стола да так и приклеилась к нему. В ворохе писем, фронтовых блокнотов и листовок мне попала в руки позабытая моя летная книжка. Я начала ее листать, потеряв счет времени, хотя она совсем небольшая — в ней всего 50 листов. На каждом из них записаны боевые вылеты, перелеты, спецзадания, продолжительность полетов, количество, вес и калибр сброшенных на врага бомб, результаты бомбометания, вынужденные посадки. В ней предусмотрены страницы для записей благодарностей, наград и взысканий, для парашютных прыжков, контрольных оценок полетов с поверяющими и для особых случаев. Записи в летной книжке скупы, но за скупостью слов стоят ночи, когда каждый час измерялся жизнью, а каждая минута была экзаменом на мужество, честность, верность Родине.

Я подумала, что шестьсот боевых вылетов, записанных в моей летной книжке, были разными. Очень трудные — в огне зениток и прожекторов — и совсем, казалось бы, легкие, когда так ласково светили звезды в тихой ночи. Но та тишина была обманчива: каждую минуту самолет могли поймать прожекторы, перехватить истребители или подбить зенитки.

— Мама, — позвали меня дочери, — мы уже закончили свою работу. Посмотри...

Я не ответила, захваченная воспоминаниями.

— Ну что ты, мама? Заканчивай, да пойдем гулять.

Я подозвала дочерей и стала рассказывать, что скрыто за краткой записью...

— Это же целая книга! — воскликнула старшая.

— А может, и две, — поправила ее младшая.

С тех пор я часто возвращалась к своей летной книжке, порываясь написать о том, что стоит за скупой записью. Но каждый раз, когда я склонялась над листом бумаги, меня обуревали тысячи сомнений. «Сможешь ли ты ярко и правдиво рассказать о своих подругах и о полетах, о победах и поражениях? — спрашивала я себя. — Сможешь ли ты без утайки рассказать о своих ошибках, о взрослении и мужании на войне?» Меня тревожило буквально все: и тысячи написанных до меня книг, и головная боль с бессонницей, и телефонные звонки людей, которым я становилась вдруг позарез нужной. Против меня была моя лекционная работа, и даже солнце было против, когда тянуло из дома. Соблазняли дороги, когда хотелось куда-нибудь поехать, что-то повидать новое, испытать счастье общения с еще неизвестным и интересным. И дождь был против, когда все болит и не работается. Меня брала такая оторопь, что я комкала, рвала и выбрасывала уже исписанные листы. Но потом опять что-то заставляло браться за перо, преодолевать сомнения и недуги. Меня обступало такое изобилие фактов, эпизодов, людей, что, теряясь, я говорила себе: «Подумай, отбери главное».

И я думала. Много ездила по стране, встречалась с разными людьми, рассказывала им о войне, о ночных полетах и, вглядываясь в их глаза, старалась угадать то главное, о чем надо обязательно сказать.

Идет время, мы стареем. Уже начинают уходить из жизни мои фронтовые друзья. И каждый такой уход, как черта, как итог, заставляет задуматься: хватит ли сил и времени, чтобы передать наш опыт мужества детям и внукам.

Недавно я проехала по местам боев нашего 46-го гвардейского орденов Красного Знамени и Суворова III степени Таманского ночных бомбардировщиков женского авиаполка. Сколько обелисков, памятников с алыми пятиконечными звездами стоят на тех дорогах, где нам приходилось воевать! Вспоминала. Переоценивала. Думала: если есть смысл в сегодняшней моей жизни, так только тот, чтобы рассказать, как это было. Да, о войне написаны тысячи книг и, возможно, я ничего нового не скажу. Тогда зачем? А затем, что война ведь продолжается. Баррикады сегодня проходят через наши сердца и умы. Не военные, но — нравственные. Они разделяют людей вопросами: «Кто ты? И зачем ты пришел на эту землю, так обильно политую кровью? Как ты делаешь свое дело сегодня, чтобы не повторилась эта страшная трагедия — война?»

Возвратившись домой, я села за письменный стол и сказала себе: «Ты должна сделать то, на что способна, и ради этого стоит жить».

С чего же начать? Раньше мне казалось, что в памяти навсегда останутся все дни и ночи, проведенные мною в самолете. Но оказалось, что в памяти остаются лишь мгновения. И опять я достала свою летную книжку, перелистала ее, и произошло чудо: каждая скупая строчка, иногда неоконченная фраза вдруг заговорили, воскресли в памяти мельчайшие подробности полетов, даже вспомнились разговоры, настроение... Я вдруг поняла, что эта маленькая книжка, похожая на блокнот, вмещает не только мою жизнь на войне, но и тех, с кем я летала, кто готовил машину к полету, кто подвешивал бомбы, кто руководил нами.

Я хочу расшифровать только несколько страниц, несколько записей. И хочется мне рассказать без добавлений и приукрашиваний, непредвзято о хорошем и плохом, о большом и малом, о веселом и грустном — одним словом, о том, как девчонки жили на войне, о чем мечтали, что хотели совершить в своей жизни...

Страшно летать?

Небо хмурилось. С запада наплывали тучи, и потому полеты не начинали. Надо было выяснить, как там, у врага, хватит ли нам высоты и видимости, чтобы бомбить. Это сейчас по радио узнаём о погоде по всей стране. На войне сводку о погоде над территорией противника получить было так же трудно, как сведения о том, где, когда и какими силами враг готовится наступать. Поэтому на разведку летали самые опытные.

В тут ночь наша третья эскадрилья была дежурной. Значит, от нас и пошел тот разведчик — Нина Худякова с Катей Тимченко. Они не успели еще возвратиться, как небо вызвездило и все экипажи ушли на задание. На аэродроме остался только один самолет — Нины Алцыбеевой. Нас с Ниной одновременно вывозили на боевые полеты. Ее — штурман звена Тимченко, меня — заместитель командира эскадрильи Худякова. Так уж было заведено в авиации, что на первые боевые вылеты новичок шел с видавшим виды ветераном. «Старики» — а они были часто годами моложе своих подопечных — были наставниками, истинными друзьями необстрелянных новичков.

Проводив Худякову, я подошла к Нине Алцыбеевой. Она раздраженно постукивала по крылу самолета.

— Черт знает что такое! — ругалась Нина.

— А что случилось? — сочувственно спросила я.

— Что?! — Она уставилась на меня подбоченясь. — И ты не понимаешь? Да тошно мне! Тошно! Унизительно ходить в девочках-неумехах. Ведь я лучшим инструктором в летной школе была! Мои курсанты героями стали, на всех фронтах летают. А я?! «Только с опытным штурманом», — очень похоже передразнила она командира эскадрильи. — А какой у Тимченко есть опыт? Сколько она в авиации?

— Ну, это ты зря, — заступилась я за Катю. — Дело не в «сколько», а в боевом опыте.

— Тимченко — отличный штурман, знаю, но ведь и я чего-то стою...

— Со мной полетишь? — перебила я Нину. — Или...

— Никаких «или», идем к командиру.

Летчица решительно зашагала на командный пункт, я — за ней. Бершанская стояла на старте в окружении штабных офицеров.

— Товарищ командир полка! — Голос Алцыбеевой звучал уверенно. — Разрешите пойти на задание со штурманом... — И она назвала меня.

— Сколько у вас вылетов? — спросила командир.

— Восемь. Но ведь у меня налет более тысячи часов. Я же инструктор.

— А у тебя, штурман?

— Девять! — Я страшно гордилась, что у меня на один полет больше, и чувствовала себя заправским штурманом.

И вот наш маленький деревянный бомбовоз с полотняными крыльями с трудом карабкается вверх, в небо. До войны У-2 (позже его переименовали в По-2, по фамилии конструктора Поликарпова) был простейшим учебным самолетом. Его технико-тактические данные весьма определенны: скорость — 100 километров в час, потолок — две тысячи метров, броня — фанера вперемежку с перкалью, вооружение — дерзость... На По-2 две открытые кабины. Первая — для летчика, вторая — для штурмана. Они очень тесны, эти кабинки, состоящие из зеленых матерчатых стен, натянутых на деревянные палки. Перед глазами вмонтирована небольшая доска с закрепленными на ней приборами. Чуть сверху, над ними, впереди — туманно-желтый козырек из плексигласа. Перед коленями торчит ручка управления. Управление двойное, то есть самолет может вести как летчик, так и штурман.