Староста страны Советов: Калинин. Страницы жизни - Успенский Владимир Дмитриевич - Страница 18

И пошло раз за разом:

Михаилу Ивановичу даже весело стало. Взрослые люди, мнят себя политическими деятелями, а до чего докатились. Комедия, и только! Обычно певец со сцены исполняет для всего зала, а он удостоился чести: весь зал, десятки думцев поют для него. Придется поблагодарить, когда кончат. Только конца-то не видно. Одним депутатам надоедало, они отдыхали, но слова подхватывали другие. Ну что же, ждать так ждать: Михаил Иванович устроился поудобней, опершись локтями о край трибуны.

Рядом вдруг появился Шрейдер. Он был очень возбужден. Зал сразу смолк. Шрейдер жестом потребовал освободить трибуну, но Михаил Иванович не двинулся с места. Несколько секунд городской голова сверлил Калинина яростным взглядом, потом обратился к залу:

— Граждане гласные! У меня чрезвычайное сообщение. Правительству дано второе предупреждение. Скоро будет открыта стрельба. Криками мы ничего не добьемся. Давайте принимать меры. Предлагайте кандидатуры, кому идти к Зимнему дворцу, кому в Смольный, кому на "Аврору".

Думцы называли фамилии, голосовали, а Михаил Иванович стоял на трибуне и ждал. Наконец все делегации были сформированы. Шрейдер и еще несколько человек отправились в Смольный. Взгляды опять устремились к Калинину. Думцы молчали, вероятно, смирившись с мыслью: большевика им придется все-таки выслушать. Михаил Иванович заговорил так, будто предлагал всем порассуждать вместе с ним:

— Меня страшно удивило возмущение целого ряда гласных тем, что правительство свергается физической силой, силой штыков… Я не знаю, — развел он руками, — покажите мне хоть какой-нибудь пример в истории, когда бы правительство не свергалось силой. Все правительства всегда так свергаются. Мы свою тактику и раньше не скрывали перед народом. Мы всегда призывали народ следовать ей и говорили: власть, враждебную народу, можно свергнуть только вооруженным восстанием. И вот когда пришло время, когда это восстание стало нужным, нелогично было бы, чтобы наша партия отказывалась от этого восстания…

Михаил Иванович сделал большую паузу, пристально оглядел затихший во враждебном внимании зал. Будто выискивал желающих возразить ему. И, не найдя, продолжал:

— Правительство Временное было создано самочинным образом. И поэтому говорить о свержении его как о чем-то недемократическом — смешно. Когда исполнительный орган, призванный служить народу, не выполняет волн демократии, она имеет полное моральное право свергнуть этот исполнительный орган… Никто не может обвинять демократию в отсутствии великодушия. Рабочий класс и крестьянский класс никогда не расправлялись с буржуазией так, как буржуазия с ними. Ведь демократия сейчас не пролила еще ни одной капли крови, она спокойно взяла власть, и в этот момент вы авансом обвиняете эту демократию в вандализме. Кроме позора, ничего другого после этих обвинений на вас лечь не может!

В полной тишине Михаил Иванович оставил трибуну, прошел на свое место. Простота и ясность слов Калинина, его непреклонная убежденность произвели впечатление на многих гласных. Председатель был в замешательство. Потоптался возле трибуны, неуверенно обратился к залу:

— Кто еще просит слова?

Взметнулись руки. Вскочили несколько кадетов и эсеров. В этот момент со стороны Невы донесся гулкий удар. Звякнули стекла. Все замерли. Михаил Иванович понял — это дала залп "Аврора"! Значит, началось!

Кто-то побежал звонить по телефону. Вернувшись, объявил: ничего не удалось выяснить.

Как ни тягостно было оставаться в неведении, Михаил Иванович не имел права покинуть свой пост. Дождался, пока вернулись все депутации, посланные думой. Их постигла полная неудача. Солдаты и красногвардейцы, окружавшие Зимний, не стали слушать агитаторов, а на "Аврору" думцев вообще не пустили: матросы посоветовали им катиться куда подальше.

Городской голова, тоже не добившийся никакого успеха, возвратившись в думу, тотчас внес новое предложение. Всем гласным немедленно идти на Дворцовую площадь, в Зимний дворец, и там, действуя по обстоятельствам, защитить, спасти членов Временного правительства или "умереть вместе с ними". Такой поворот событий не вызвал особого энтузиазма. Одно дело — произносить речи в теплом и светлом зале, а другое — отправляться в промозглую осеннюю ночь, где творится неизвестно что, где стреляют. Мануильский призывал гласных отказаться от этой затеи. Однако решение было принято: большинство думцев и часть публики, оказавшейся в думе, натянув пальто и калоши, развернув зонтики, вышли на улицу. Взяли мешки с хлебом и колбасой для осажденного правительства. Шрейдер отдавал команды. Пожилые люди, не изведавшие военной службы, неумело выстраивались в колонну. Была уже поздняя ночь. Появившийся откуда-то министр Прокопович возглавил шествие.

— Не навредят они там? — с беспокойством спросил Мануильский.

— Поздно. Да и товарищи наши уже предупреждены, — ответил Калинин.

Теперь, когда дума опустела, большевикам не было никакого смысла оставаться здесь. Решили идти в Смольный, узнать обстановку.

На улице — темень. Ни трамваев, ни извозчиков. Изредка быстрым шагом проходили небольшие отряды вооруженных матросов или рабочих. В центре слышались редкие выстрелы. По черному небу полоснул прожектор.

Миновали Знаменскую площадь. Начался Суворовский проспект. Михаил Иванович был скор на ногу, товарищи едва успевали за ним. Мануильский покашливал, видимо, был простужен. Он-то как раз и обратил внимание на светлую полосу впереди. И чем дальше они шли, тем полоса эта становилась шире и ярче.

— Вероятно, пожар, — сказал Мануильский.

Михаил Иванович, вглядываясь, отрицательно качнул головой:

— Нет, не пожар.

— Тогда что?

— Это заря, товарищи! — радостно воскликнул Калинин. — Заря нового дня, заря нашего будущего!

— Не может быть. До рассвета еще далеко.

— А вы подойдите сюда, ближе ко мне, — позвал Михаил Иванович, остановившись. — Отсюда виднее.

Впереди, среди черных домов, на фойе мрачного неба, ярко, празднично и призывно всеми окнами, всеми фонарями подъездов светился, сиял, разгоняя ночную тьму, прекрасный Смольный дворец.

Хозяин большого города

"Дом под каланчой" — так называли в Петрограде здание на Невском проспекте: с большими окнами, с приметной издалека башней. Оно и до сих пор является одним из украшений города. Для Калинина это здание, в котором размещалась дума, стало особенно памятным. Октябрьская революция разом ликвидировала Временное правительство вместе со многими его учреждениями. А городская дума уцелела. Это орган выборный, его не отменишь. К тому же большое и сложное городское хозяйство ни на один день нельзя было оставлять без руководства. Надо давать в дома свет и воду, поддерживать движение транспорта и многое-многое другое.

Революция распространялась по стране от центра к окраинам, провозглашая и устанавливая повсюду новую жизнь. А в Петрограде, в столичном городе, существовало вроде бы две власти. Новая, Советская, быстро набиравшая силу, и старая дума, защищавшая интересы буржуазии, противившаяся всем начинаниям большевиков. Хуже того, в помещении управы с ее многочисленными комнатами тайно встречались враги нового строя. Был создан так называемый "Комитет спасения родины и революции", которым руководил городской голова Шрейдер. Такое название вводило в обман обывателей. Питерские большевики, рабочие не без иронии "окрестили" его "Комитетом спасения контрреволюции". Отсюда расползались слухи о том, что в Петроград скоро вступят войска, верные Временному правительству, расправятся с большевиками и с теми, кто помогает им. Отсюда шли указания в министерства, в различные государственные организации не выполнять требований Советской власти.