Полнолуние - Робардс Карен - Страница 4

Холщовый мешок занимал почетное место посредине складного столика, служившего обеденным для ее бедной семьи. Каждый раз, когда Молли бросала на него взгляд, ей становилось не по себе. Она украла пять тысяч долларов из конюшни номер пятнадцать. Интересно, кто-нибудь уже хватился денег?

Глупый вопрос. Часы только что пробили поддень, а она покинула конюшню около четырех утра. Конечно кто-то уже обнаружил пропажу. Разве можно, будучи в здравом уме, забыть о пяти тысячах долларов?

Вопрос в другом: когда о пропаже известили полицию?

Если ее схватят, годы тюрьмы ей обеспечены.

Или того хуже.

Она не слыла глупой. Деньги, набитые в мешок для корма, оставленный на ночь в углу пустынной конюшни, явно не были банковским депозитом. Молли почти не сомневалась в том, что это «грязные деньги». Но чьи? Вот уже несколько месяцев ходили упорные слухи о том, что конюшни стали объектом неблаговидных делишек. Но каких именно? Наркотики? Незаконные спекуляции? Заказные скачки? Молли меньше всех хотелось знать об этом.

Но ведь никому не придет в голову, что именно она взяла деньги. Она уже больше не числится в конюхах Уайландской фермы. Четыре дня назад Молли попросила дать ей расчет. Это произошло в порыве ярости, о котором она пожалела уже через пятнадцать минут, поскольку и ей, и ее семье он обошелся слишком дорого. Даже если и учесть, что гнев ее был справедливым: Торнтон Уайланд, мерзкий внук владельца конюшен, грубо схватил ее за задницу.

Прошлой ночью – или, вернее сказать, сегодня утром – она пришла в конюшню за последним жалованьем. Молли знала заранее, что ей придется вымаливать деньги у Дона Симпсона и, быть может, даже безрезультатно, хотя тот и должен был заплатить ей за две недели работы. Он не любил, когда от него уходили служащие, и был очень мстителен.

Она даже подумывала о том, чтобы смирить гордыню и попроситься обратно. Хотя, скорее всего, ничего хорошего из этого и не получилось бы. Дон Симпсон частенько повторял, что он не верит в повторный шанс.

Не стоило ей показывать свой норов. Куда проще было бы спихнуть похотливую лапищу со своей задницы и обратить все в шутку, вместо того чтобы пинать хозяйского внука в пах, угрожая при этом обратить его в бесполое существо, если тому еще раз вздумается прикоснуться к ней.

Да еще высказать своему боссу все, что она думает о нем и его работе, после того как Симпсон в присутствии Торнтона Уайланда разорался на нее, обвинив в том, что она шумит в конюшне и пугает лошадей.

Ох уж этот характер… Молли и раньше-то страдала из-за него и не сомневалась, что и в дальнейшем неприятностей ей не избежать. Но в этот раз ей, конечно, следовало бы подумать о последствиях, прежде чем раскрывать свой рот.

Действовать не думая – для нее это было в порядке вещей. Именно так она и поступила, схватив мешок с деньгами.

Но теперь вставал вопрос: что делать дальше?

Если не считать лошадей да глазастой кошки, конюшня была пустой, когда Молли вошла туда. Симпсон всегда приходил на работу ровно в четыре утра, так что в ее распоряжении было целых полчаса. Конюха, дежурившего ночью, нигде не было видно. Да и вообще она никого не заметила. Ее тоже никто не видел. Никто не знал, что она в конюшне. Никто не знал, что она взяла деньги.

Может, ей следует отнести их обратно?

«Как же, додумалась, – ухмыльнулся внутренний голос. – Дождись еще ночи, прокрадись в конюшню с этими деньгами и положи туда, где взяла. Как будто их до сих пор никто не хватился. Как будто никто и не заметил их исчезновения».

А что, если ее схватят, когда она принесет деньги обратно? Молли содрогнулась от одной мысли об этом. Ведь это равносильно тому, как если бы ее поймали в момент кражи. О последствиях даже подумать было страшно.

Да и, кроме того, их просто нельзя нести назад. Одну двадцатидолларовую банкноту она уже потратила. Не в силах удержаться от соблазна, ошеломленная свалившимся на нее богатством – живой наличностью, которая не была заранее запланирована на оплату жилья, еды и прочих нужд, – она по пути домой остановилась у магазинчика «Данкин Донате» на Версаль-роуд. Дома малыши проснулись, разбуженные запахом свежих сдобных булочек и молока. Что за лакомство! Все дети, даже четырнадцатилетний Майк, который в последнее время редко проявлял энтузиазм, были в восторге.

Что бы ни случилось – пусть даже ей придется провести остаток дней своих в тюрьме или того хуже, – Молли никогда не пожалеет об этих булочках.

Как ни крути, но деньги им были нужны позарез. Воровать, конечно, нехорошо, но это лучше, чем голодать, особенно если учитывать и скорую перспективу оказаться без крова – ведь жилье ей как служащей конюшен предоставлялось со скидкой, за сто пятьдесят долларов в месяц. Только благодаря работе у них была и крыша над головой, скудное питание для нее самой и четверых детей, – и вот теперь работы не стало.

Все, чем она отныне владела, были пять тысяч наличными.

Но, разумеется, в тюрьму ей вовсе не хотелось. Как и другого, более страшного исхода. Что будет тогда с детьми?

Шаги, затопавшие по дощатым половицам ветхого крыльца, заставили Молли обернуться к двери. Поступь твердая, уверенная. Шаги делового человека. На детскую шалость не похоже. И это явно не сотрудник коммунальной конторы, пришедший отключить электричество или газ за неуплату. И не чиновник социальной службы, и не праздно прогуливающийся сосед-военный, пришедший пожаловаться на детей. Из прошлого горького опыта Молли знала, кому могут принадлежать эти шаги.

Все это было серьезно.

Она вскочила с табуретки, с которой обозревала свидетельство своей вины, и схватила со стола мешок с деньгами. Ей едва хватило времени, чтобы засунуть его в шкафчик под раковиной и вооружиться дробовиком, который хранился за холодильником, прежде чем раздался стук в дверь.

В ружье не было патронов – она боялась держать его заряженным в присутствии детей. Гильзы были спрятаны под матрацем в ее спальне, но стучавший в дверь не мог этого знать. Впрочем, ружье в ее руках было лишь средством устрашения, а вовсе не предназначалось для убийства.