Выбери любимый жанр

Вы читаете книгу


Лем Станислав - Раса хищников Раса хищников

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Раса хищников - Лем Станислав - Страница 18


18
Изменить размер шрифта:

Февраль 2005

Пустые места{50}

Пришел новый номер журнала «Зешиты хисторычне»[190], в котором опять много ценных материалов, с большой статьей Марека Корната о переписке Гедройца[191] и Милоша[192]. Читая ее, я подумал, что едва Милош умер, как о нем словно бы забыли, и мало кто теперь ссылается на его мнение. А в то же время подтверждаются его опасения, прежде всего политического характера.

Милош очень не любил крайне правых. «Польская душа, — писал он Мареку Скварницкому[193], — неизменно обращается к правым силам, как будто в нее встроена магнитная стрелка, указывающая это направление. /…/ Опыта нашего столетия — прежде всего я имею в виду межвоенный период — достаточно, чтобы убедиться в том, что польская культура становится бесплодной, если в ней побеждает образ мыслей правого толка. А потому тот, кто думает, будто, устремившись направо, служит Народу с большой буквы, выбирает дорогу, ведущую к застою. Полистайте правую периодику и книги 1918–1939 годов. Ноль. Пустота».

После Нобелевской премии девизом Милоша было: ни в коем случае не стать национальным идолом, очередным пророком[194]. «Я получаю, — писал он Гедройцу, — сотни писем из Польши /…/ и чувствую, как волосы у меня на голове встают дыбом». Среди писем от молодежи была, например, просьба разрешить назвать харцерский отряд его именем; «отсюда вывод, — комментирует Милош, — что вскоре появятся харцерские отряды имени Витольда Гомбровича[195]. Польша становится тем, чем по сути своей была всегда: одним большим национальным храмом, в котором Народ находится на алтаре. /…/ Я в самом деле не гожусь для роли идейного вдохновителя польского национализма».

Гедройц хочет, чтобы Милош принял участие в дискуссии в строгом смысле политической, а Милош, как и Гомбрович, отказывается и отвечает, что не собирается поучать соотечественников. Милош не хотел становиться par excellence* политическим писателем, но иногда, правда, не мог сдержаться и выступал публично. Давление его авторитета было велико, и после его смерти многие вздохнули с облегчением: теперь он уже не отзовется и не будет говорить неприятные вещи.

Я очень остро ощущаю его отсутствие: словно пустота образовалась втом месте, где прежде был внушительный авторитет. Зато на сцене снова появились крайне правые, как будто вновь разжалась сжатая пружина: у нас есть «Лига»[196], которую я, думая о русофильских традициях «Национальной демократии»[197], называю про себя «Лигой подданных России», у нас есть «Всепольская молодежь»[198], и все это — просто продолжение «Лагеря великой Польши»[199], пережеванные остатки напыщенной националистической политики былых времен.

Странная у нас сложилась атмосфера: подоспел еще скандал со списком Вильдштайна[200], по-моему, очень глупый. Тем не менее пресса уделяет много внимания таким эксцессам, превращая их в проблемы общенационального масштаба. Заметно снизился уровень публичной жизни, прежде всего интеллектуальный. Трудно связывать это непосредственно с уходом Милоша, но что-то тут все же есть; присутствие одного человека подчас бывает очень важным. Совершенно случайно около кровати я обнаружил томик избранных критических сочинений Янека Блонского[201] и в очередной раз восхитился его отточенным стилем. По сравнению с ним большинство публикуемых нынче рецензий — провинциальные сплетни.

Еще в «Зешитах» есть интересная статья Кшиштофа Тарки о возвращении Цат-Мацкевича[202] на родину в июне 1956 года. Цат в течение ряда лет пытался установить контакт с родиной, которую, кстати, представлял в Лондоне господин Райх-Раницкий[203], в то время польский консул. Раницкий близко Цата не подпускал, в визе не отказывал, но и советов не давал, потом приехал еще Путрамент[204], и все закончилось возвращением премьер-министра эмигрантского правительства в Польшу. В разделе «Крупицы истории» я нашел довольно неожиданный материал Петра Дашкевича о группе французских биологов, состоявших в коммунистической партии. Дашкевич рассказывает, как в период сталинизма Политбюро партии заставляло их признать авторитет советского шарлатана Лысенко и как самый выдающийся из них, Марсель Пренан, пытался этому давлению противостоять.

Когда человек долго пребывает в загрязненной среде, он привыкает к ней, и только когда поднимется на какой-нибудь Каспровы Верх{51}, начинает понимать, что значит чистый воздух. Именно так было раньше с чтением парижской «Культуры», а сейчас — «Исторического альманаха». Меня поражает царящая там свобода, с которой высказываются весьма спорные, а иногда и дерзкие идеи.

Бомба свободы высказываний взорвалась над нашей частью мира, что не сказалось, к сожалению, на качестве этих высказываний. О некоторых вещах не говорят совсем, а о некоторых, чаще всего глупых, говорят очень охотно. Российское телевидение, например, пригласило меня выступить в программе о бессмертии человека. Предполагалось, что полтора десятка профессоров побеседуют о том, что будет, когда люди станут жить вечно, ну или по крайней мере лет пятьсот. Я отказался, потому что никогда никакое бессмертие нам не грозит. Ничто не приводит меня в такое отчаяние, как разговоры о ерунде.

Немцы, несмотря на то что потерпели в сорок пятом ужасное поражение, закончили войну все же с не самым плохим интеллектуальным капиталом. У нас с этим дело обстоит хуже. Видно это, например, когда читаешь о политических карьерах. В течение пятнадцати лет одни и те же люди продолжают оставаться на вершине власти, а тем временем во Франции, Германии или Испании менялись уже целые политические команды. Как будто некем заменить политиков, которые — грубо говоря — уже вышли из употребления. Это внушает мне тревогу. Есть же различные правые силы: английские тори, немецкие христианские демократы — а у нас Вжодак[205] и Гертых[206]. У Гертыха, как я слышал, высшее образование есть, но высшее образование не является противоядием. Разум вообще нельзя внедрить в голову насильно.

Немного у нас умных, образованных и свободно мыслящих людей, которые способны избавиться от социалистически-марксистского наследия ПНР. Михал Зелинский[207], единственный человек, которому я доверяю, если речь идет об экономике, в прошлом номере «Тыгодника» старается деликатно объяснить никчемность антиприватизационных концепций «Лиги польских семей». Попытки политиков Лиги повлиять на законодательную деятельность так наивны и неестественны, что серьезная дискуссия, с одной стороны, необходимая, с другой — кажется бессмысленной. Неверно, что с помощью разумных аргументов можно переубедить тех, кто придерживается неразумных убеждений. Ведь они судорожно цепляются за свои убеждения, так как ничего другого у них нет.

Февраль 2005

Мамонты и политика{52}

Начну свои рассуждения издалека, обратившись к седому прошлому. На классический вопрос «unde malum» — «откуда берется зло» — у меня есть такой ответ: псе началось сто — сто двадцать тысяч лет назад, в верхнем четвертичном периоде, когда наши далекие предки перебили всех мамонтов вместе с уймой других гигантских млекопитающих. Это отнюдь не означает, что я чувствую себя ответственным за вымирание мамонтов, но от памяти, сидящей в наших генах, никуда не денешься.

И в благоприятных для проявления зла обстоятельствах инстинкты вырываются наружу.

Однако вернемся к нашим временам: странные вещи приходится иногда слышать о разных личностях. И в первую очередь о господине Кобылянском, миллионере из Уругвая, разоблаченном уже несколько лет назад Владиславом Бартошевским[208] и отлученном от контактов с нашим МИДом. Оказывается, расследование по его делу ныло начато давным-давно еще в ПНР, а прервали его, по слухам, после того, как выяснилось, что Кобылянский не просто бывший спекулянт валютой, а, вполне возможно, как-то связан с КГБ. Сейчас снова принялись разыскивать компрометирующие документы на Кобылянского; правда, бедолаге уже стукнуло восемьдесят два года, и он может в любую минуту покинуть этот свет, прежде чем такие документы будут найдены.