49 дней в океане - Федотов Иван Ефимович "pusto1" - Страница 4

Мы тоже думали об этом, Но Асхат высказал эту мысль вслух, как нечто наболевшее, глубоко выстраданное.

Когда наступило затишье, мы уговорили Асхата пойти отдохнуть. Он согласился.

Мы взяли багры, доски, что попало тяжелое под руки и стали скалывать лед с лееров, с бортов, с рубки. Едва перестал идти снег, как похолодало и брызги волн стали намерзать на металлические части судна. Час от часу ледяной панцирь становился все толще, тяжелее. Баржа начала сильнее крениться, грозя потерять остойчивость.

Мы боролись за плавучесть судна изо всех сил. Мы уже, право, мечтали о дожде со снегом. Тогда потеплело бы.             

Низкие, тяжелые, наполненные влагой тучи не заставили себя долго ждать. Нас догнала вторая волна тайфуна.                 

Ливень водяной пыли обрушился на судно. Мгновенно вспененные волны снова,. подхватили баржу, как щепку, и принялись швырять из стороны в сторону.

Зиганщин рассказывал потом, что его сбросило с мотора, ударило головой о переборку так, что он едва не потерял сознание.

Он выбрался на палубу, когда вокруг вновь ревел и стонал океан, будто и не было передышки. Ветер словно старался наверстать упущенное. Он точно мстил за часы отдыха, которые нам дал.

Огромные волны перекатывались через палубу. Они накрывали, как говорится, баржу с «головой» и нас тоже.

Мы спрятались в кубрик.

Прошло с полчаса, как вдруг дверь открылась и вместе с потоком морской воды в помещение ввалился мокрый до нитки Асхат. Оглядев нас, он счастливо улыбнулся.

— Все целы! А я кричу, надрываюсь. Нет никого не палубе. Не стану больше один спать. И не посылайте.

За грохотом волн и воем  ветpa мы не слышали криков Асхата.   Как его самого-то не смыла волна! Новый вал ворвался в кубрик. Вода плескалась на полу, задерживаемая высоким порогом. Она грозила подмочить продукты.

Я предложил перебраться самим в машинное отделение и припасы туда перетащить.

Мы закрепили как только смогли бочонок с пресной водой и печку и с превеликим трудом перебрались в трюм. К счастью, мы выбрали удачный момент: баржа минуты две шла в ритме с волнами и не зарывалась.

—  Она у нас сверхплавучая, — шутил, отряхиваясь от воды, Крючковский.

—  Здесь и будем сидеть, пока шторм не утихнет, — сказал Зиганшин.

Так началось наше трюмное сидение. Дежурили мы строго по очереди. Старались как можно больше спать. Когда спишь, не так остро чувствуешь голод, если посчастливится — и во сне не увидишь чего-нибудь съестного: тот самый чудесный в мире солдатский суп или щи, которые повар полным черпаком наливает в объемистый котелок. А как пахнет этот суп. При одном воспоминании даже во сне сводит скулы. А хлеб! Горячий, прямо из пекарни, с хрустящей корочкой и душистым мякишем. Хоть бы не есть, хоть бы только понюхать!    

Мы не могли приготовить себе горячей пищи три дня. Шторм так свирепо трепал баржу, что нечего было и думать разжечь в кубрике печь. Стоило бы нам только выйти на палубу, как первая покрывшая баржу волна смыла за борт любого.

Поэтому мы и старались спать. Ложились рядышком, обнимали один другого, Чтобы хоть немного согреться. Анатолий Крючковский справлялся с заданием «спать!» лучше всех. Я шутил, что если бы мы сдавали экзамены на медведей, то Анатолий получил бы пятерку с плюсом.

И так продолжалось три дня и три ночи. Мы почти ничего не ели. Нас выручала пропитанная морской водой буханка горько-соленого хлеба. Каждый получал в день по тоненькому ломтику, который, казалось, просвечивал насквозь, по ложке свиной тушенки.

Воду берегли больше всего. Пили по глотку в день.

На четвертый день нам показалось, что шторм стал вроде затихать. Но нам это, действительно, только показалось. Наверное, мы привыкли к грохоту волн и вою ветра.  Помню, мне рассказывали, что на фронте солдаты могли спать под  грохот канонады.

Мы не вели метеорологических   Наблюдений, не знали толком, куда нас относит. Мы могли лишь предполагать, что  северо-западный ветер тащит нас на юго-восток. И еще мы знали, что нас крепко держит в своих лапах «течение смерти» - куросиво.  Оно тоже двигалось в этих местах на юго-восток. Значит, по сумме двух слагаемых - ветра и течения, основное направление Нашего дрейфа — юго-восток.

Такой вывод нас успокаивал. Нас тянуло к большим океанским дорогам, где ходит много кораблей. И еще у нас была надежда, что нам попадется советское, судно, возвращающееся из района испытания нашей баллистической ракеты. Это было бы похоже на сказку. Ну, а вообще любое судно пусть встретится нам. Закон моря одинаков во всех странах.

С тоской смотрели мы на погибший радиопередатчик. Мы были уверены — и не напрасно! — что нас упорно ищут, что стоит утихнуть урагану, стоит пройти снежным зарядам, сокращавшим видимость до .десяти метров, как выйдут в океан катера, полетят над океанскими просторами самолеты.

Все будут искать нас.

И как-то уж так получилось, без просьб со стороны товарищей, я начал рассказывать о спасении челюскинцев, о молодогвардейцах, о Маресьеве.

Мы старались как можно меньше двигаться, и, лёжа на полу машинного отделения, я негромко говорил. А товарищи слушали. За эти мои рассказы Асхат Зиганшин  в шутку назвал меня в беседе с одним американским корреспондентом «священником».            

Утро наше начиналось с «врачёбного» осмотра, который проводил Асхат. Он дотошно расспрашивал каждого, не простыл ли он, нет ли ломоты в теле, требовал показать зубы, не опухли ли десны, нет ли признаков цинги, щупал ноги, не опухают ли.

Нет. Все было в порядке. Мы не простывали, не опухали, а наши зубы при необходимости могли бы разжевать и железо, если бы оно было съедобным.

Откровенно говоря, наше здоровье не только от молодости, от хорошей сопротивляемости молодого организма. Среди нас не было человека, который не любил бы спорт. Хорошая закалка помогла нам в дни сурового испытания.

Асхат Зиганшин был неплохим спортсменом в подразделении. Он хорошо работал на турнике и брусьях, бегал и стометровку и на километровую дистанцию. Крючковский отдавал предпочтение тяжелой атлетике. Я часто видел, как он «баловался» двухпудовыми гирями, ловко поднимал штангу. Что Касается Филиппа, то тот предпочитал гимнастику и акробатику. Занимался спортом и я.

Силы, накопленные исподволь в дни тренировок, теперь отдавали нам сторицей.

Наконец, океан снова устал. Утром 27 января сила шторма едва достигала четырех баллов. Для нас это приравнивалось к штилю. Наша баржа лениво взбиралась на водные хребты и скатывалась в межхребетья. Волны уже не перекатывались через палубу.

Мы вылезли из трюма подышать свежим воздухом, оглядеться. Но ничего не увидели. Липкий, вязкий туман накрыл океан.

Первым делом отправились в кубрик, проверить, целы ли бочонок с пресной водой и печь. Они не пострадали, хотя в кубрике океан похозяйничал, как хотел.

Тут, собирая раскиданные штормом вещи, Филипп вдруг вспомнил о гармони. Отыскали ее под койкой в сундучке.

—  Смотрите! — обрадованно воскликнул он, — цела! Совсем цела. Вот только клапаны отсырели.

Прошелся Филипп по клапанам сверху вниз. Зазвучала гармонь. Сипловато заговорили басы.

—  Простудились! — пошутил Анатолий.— А вот верха, те ничего.

Наконец мы Могли сварить себе суп, поесть горячее Снова занялись пересчетом и учетом продуктов. Пересмотрели рацион. Решили, что мы можем съедать по картофелине  в день, добавлять в похлебку по ложке  крупы на каждого и по пол-ложки жира.

Дежурным по кухне был я. Вымыл четыре картофелины, разрезал их, положил в котелок крупы и стал варить обед. Стою, держу над огнем печки котелок, и вдруг, словно кто в бок меня толкнул. Вспомнился давнишний разговор с Анатолием. Говорил он как-то, что ему двадцать седьмого января исполнится двадцать один год. А сегодня как раз двадцать седьмое. Счетом дней у нас ведал Асхат. Он каждый день заполнял судовой журнал. Я спросил, чтоб не ошибиться:

—  Какое число сегодня?