Судьба моряка - Мина Ханна - Страница 13

Когда его спросили о перстне, Саид подумал немного и сказал тоном человека, которому не хочется повторять свой рассказ: «У этого перстня своя история. Случилось это со мной в одном из дальних плаваний, когда я был моряком». Эти слова возбудили любопытство женщин, им захотелось услышать эту историю, и Саиду пришлось рассказать о том, что с ним когда-то произошло.

IV

«Плавая на грузовом судне, я узнал многие порты мира. Наше океанское судно могло принять на борт очень большой груз, поэтому оно иногда неделями простаивало в порту, ожидая, когда завершится погрузка.

Дни, которые мы проводили на суше, были полны событий. Ведь корабли подолгу находятся в открытом море, и моряк месяцами ничего не видит, кроме неба и воды, он лишен возможности сойти на берег, оторван от жены и детей, день и ночь стоит у штурвала, драит палубу, красит проржавевшие, разъеденные сыростью и солью борта. Он постоянно видит одни и те же лица, слышит одни и те же разговоры, наблюдает одни и те же картины, а во время штормов и бурь подвергается суровым испытаниям.

Устав от такой жизни, моряк тоскует по суше, мечтает о женщине, жаждет побродить по базарам, поглазеть на все вокруг, восхищаться домами, кабачками, автомобилями, словно видит их впервые, заново открывать для себя человеческие лица, радоваться даже кошкам и собакам.

Если разлука с берегом затягивается, моряк чувствует себя оторванным от мира людей, покинутым всеми живыми существами, как будто он, не совершивший никакого преступления, приговорен к заключению на борту корабля, изгнан с суши в безбрежье океана. Он томится, страдает, бунтует. С неописуемой тоской смотрит он с палубы или из иллюминатора своей каюты за водный горизонт. Его обуревают мрачные мысли, забывается он только за картами или спиртным. Моряк становится злым, раздражительным, упрямым, легко идет на риск. Пьяный или вдребезги проигравшийся, он становится опасным, ищет утешения в драке, богохульствует, по поводу и без оного разражается омерзительной руганью. Тогда капитан приказывает окатить его забортной водой, протащить его голым по палубе, чтобы тот пришел в себя. Если проступок более серьезен, виновника запирают в трюм, если же он угрожает капитану, капитан приказывает бить его до изнеможения, держать на строгом режиме, пока он не повинится, не успокоится, не образумится. А тогда все возвращалось на круги своя: работа, азартные игры, спиртное.

Заболев, а такое случается часто, моряк остается в своей каюте или судовой санчасти. Тогда ему приходится выполнять предписания врача, лечиться, а подчас и подвергнуться первичной операции. Если болезнь серьезна, его ссаживают на берег в первом же порту, помещают в больницу, где он пробудет, пока не выздоровеет и не вернется на свое судно в том порту, где оно находится в данный момент. Если моряк умрет на борту судна внезапно, в результате несчастного случая или от смертельной болезни, труп помещают в мешок, отягченный железной болванкой, укладывают на деревянную доску, и корабельный священник или капитан произносит над ним обычное: «Мы созданы из праха и вернемся в прах». Экипаж прощается с умершим, затем труп бросают в море, разлетаются в стороны брызги и пена, поверхность моря снова успокаивается, а идущий ко дну труп становится добычей акул или других морских хищников. Судно продолжает свой путь, моряки расходятся, подавленные печальным зрелищем смерти, скорбя о товарище, брошенном в пучину подобно камню или ящику с мусором — без похорон, без колокольного звона, без прощальных слез любимой или родных и близких. Вскоре моряки забудут о нем. Суровая жизнь заставляет забыть обо всем, утешаться выпивкой и азартной игрой — такова привычная и однообразная жизнь моряка, которую разнообразят только драки, опасности и неожиданные происшествия.

Поэтому, когда рейс слишком долог, моряков подчас охватывает бешенство, возрастает число пьянствующих игроков, чаще происходят кровавые драки, так что к приходу в порт их терпенье иссякает, нервы напрягаются до предела, моряки приходят в ярость и едва удерживаются от диких, безрассудных поступков. Махнув на все рукой, некоторые из них идут к капитану, чтобы забрать свои сбережения, получить причитающееся им жалованье. Сойдя на берег, счастливые моряки соревнуются в посещении кабаков и публичных домов. Вино и женщины для них самое желанное. Насытившись сполна, утолив похоть, успокоив разыгравшиеся нервы, они отправляются на базар, чтобы купить какие-нибудь сувениры, если еще остались деньги, или просто шатаются по улицам, с детским любопытством глазея на прохожих.

Но у портов свои законы и свои порядки. Никто не может их изменить или отменить, даже сами правители. Здесь настоящие джунгли, только без деревьев, в них обитают двуногие звери разных пород: убийцы, контрабандисты, подлецы. Есть тут и опасные преступники, и грозные банды, и публичные дома — рассадники сифилиса и прочих венерических болезней, — пропитанные запахами дезинфицирующих средств и странных снадобий. В портах кривые, запутанные улочки, тупики, пещеры — там кишат пьяницы, вымогатели, сводники, там смерть и болезни поджидают моряка. Если он избежит болезни и смерти, то его наверняка обворуют, ограбят, изобьют. В общем, это его мир, его стихия, и в этой грязи, в этом болоте, в этой зловонной жиже он должен не захлебнуться, не утонуть. Единственное, что требует от него капитан, — возвратиться вовремя на судно и сменить товарищей, дать и другим возможность сойти на берег, в порт. Он советует им глядеть в оба, не совершить какой-нибудь глупости, за которую могут посадить, да остерегаться полиции, дабы не нашли у него наркотиков или другой контрабанды. Если же моряк, пренебрегая наставлениями, нарушит порядок, преступит закон и будет арестован, капитан ничего не сможет сделать, а лишь обругает его за трусость и подлость.

В порту города Н. — а этот порт раньше особенно славился наркоманией, публичными домами и преступлениями — наше судно стояло неделю. Было это на Дальнем Востоке, в азиатской стране, получившей независимость и изменившей свои порядки лет двадцать тому назад. Поэтому, естественно, многое здесь стало другим: уже не было ни наркоманов, ни сводников, не стало продажных женщин, исчезли контрабандные товары, прекратились азартные игры — социалистические законы строги. Наш капитан ненавидел эти законы; нам они тоже были не по душе, поэтому мы жаждали поскорее покинуть порт. Тем не менее все, в том числе и капитан, чтобы избежать тюрьмы и ареста судна, были вынуждены соблюдать установленный порядок и выбирать, остаться ли им на борту судна или сойти с условием довольствоваться лишь клубом моряков и окружающими его базарами, не удаляясь за их пределы. Моряки пьют и буянят в клубе, но не доступен им здесь ни кабак, ни игорный, ни публичный дом, они не могут потанцевать, пораспутничать, лишены возможности прикоснуться к телу женщины или сбыть контрабандные товары.

Что же остается здесь моряку? Разумеется, он не пойдет в церковь, даже если бы таковая была, его не прельстит посещение фабрики, даже если бы это разрешалось, не станет он прогуливаться по берегу моря, ведь он истосковался по суше со всем богатством ее мира, компенсирующим ему ограниченность мира моря. Но этот порт не из тех, о которых мы говорили. Это монастырь, крепость, та же тюрьма — только на суше, и моряк не нуждается во всех этих заведениях, принуждающих к воздержанию. Поэтому многие моряки предпочитали оставаться на судне или сойти лишь ненадолго, чтобы выпить холодного пива в клубе моряков, обойти соседние базары, полные редкостных и удивительных вещиц, которые можно приобрести только здесь, на Дальнем Востоке.

Поскольку с детских лет я собирал раковины, а потом и разные сувениры, которые покупал в портах, в моей душе возникла страсть к художественным изделиям. Порт Н. в этом смысле отличное местечко. В лавках антикваров здесь немало фарфоровых изделий, резного дерева, длинных картин, развешанных по стенам, статуэток из слоновой кости, фаянса, бронзы. Все это продают престарелые старики со впавшими глазами, с длиннющими жидкими бороденками, которые заканчиваются тоненькими хвостиками. Старички постоянно приглаживают свои бородки руками, расчесывают пальцами, взъерошивают, прикрывая ими столы, за которыми сидят.