Цезарь (др. перевод) - Дюма Александр - Страница 7

Пираты сдержали свое обещание, освободив Цезаря, который уже из лодки, уносившей его в порт, крикнул им на прощание:

— Помните, что я обещал всех вас распять на кресте!

— Да, да! — хором завопили пираты в ответ. Их смех сопровождал его до берега.

Цезарь был человеком слова. Не успела его нога ступить на землю, как он снарядил и вооружил несколько кораблей, напал на пиратское судно, державшее его в плену, захватил его, отобрал все деньги, а пиратов заточил в пергамскую тюрьму. Затем лично отправился к Юнию, правившему в Азии, не желая нарушать законов местного претора, и попросил примерно наказать пиратов. Юний, увидев огромную сумму, сказал, что дело требует тщательного и терпеливого расследования.

По сути это означало, что Юний хотел дать пиратам время, чтобы те могли, удвоив сумму, предложить ему взятку за свою свободу.

Уклончивый ответ не понравился Цезарю, он догадался, что за этим кроется корысть, и опасался, что претор не сдержит своего слова. Поэтому, вернувшись в Пергам[128], он попросил отдать ему пленников, а затем приказал своим морякам пригвоздить их к крестам в его присутствии. Ему не исполнилось еще и двадцати, когда он отдал этот приказ.

Меньше чем через год Цезарь вернулся в Рим.

Он учился на Родосе вместе с Цицероном, но не у Молона, который к тому времени умер, а у Аполлония, его сына.

Однако, полагая, что красноречие не сочетается с жаждой быстрых и решительных действий, постоянно снедавшей его, он уезжает в Азию и там создает на свои деньги армию. Затем изгоняет из провинции легата Митридата, после чего вновь появляется на Форуме.

Его история с пиратами наделала много шума, экспедиция в Азию тоже не осталась незамеченной, его считали, как сказали бы сегодня англичане, эксцентричным, а французы — героем романа.

Даже распространяемые повсюду слухи о его отношениях с Никомедом забавляли мужчин, а у женщин вызывали жгучее любопытство. Когда женщина причастна к славе мужчины, репутация того обеспечена. Молодой, красивый, знаменитый, богатый Цезарь быстро входит в моду. Он с одинаковым рвением занимается и сердечными, и государственными делами — любовью и политикой.

В одном человеке сочетается несочетаемое. Вот слова, сказанные Цицероном:

«Амбициозен? Этот красивый юноша, который, боясь испортить прическу, чешется лишь одним пальчиком? Нет, не верю я, что ему когда-либо удастся поставить под угрозу Республику!»

Пока что Цезарю удалось добиться назначения военным трибуном, он выхватил это назначение у Гая Помпилия, победив его. В этой должности он вновь начинает бороться против Суллы. Сулла значительно урезал влияние трибунов. Цезарь, опираясь на закон Плавтия[129], вернул в Рим Луция Цинну, брата своей жены, и других сторонников Лепида, бежавшего под защиту Сертория[130].

Займемся чуть позже этим храбрым полководцем-авантюристом, верным, вопреки сложившейся традиции, Марию, которого к тому же еще и обогатил. Вернемся пока к Цезарю.

Цезарь шел своей дорогой — элегантный, щедрый, покоритель женских сердец, дружелюбно приветствуя народ и, как мы уже говорили, пожимая своей изнеженной рукой самые грубые ладони, позволяя себе изредка даже побеседовать со встреченными простолюдинами.

— Ну а сам я, прежде всего, разве не племянник Мария?

Откуда же Цезарь брал деньги, которые столь щедро тратил?

Это было тайной, а любая тайна лишь сильней разжигает любопытство. Ну а когда загадочный человек одновременно еще и привлекателен, это только способствует росту его популярности.

Одним словом, в свои двадцать с небольшим Цезарь имел самый щедро накрытый стол в Риме, открытый для всех кошелек, свисавший с пояса и всегда полный золота, за что критиковал его Сулла. Тех же, кому это золото доставалось, не интересовало его происхождение.

А вообще его доходы и расходы были хорошо известны. Так, перед тем, как он стал трибуном, долг его составлял тысяча триста талантов, или семь миллионов сто пятьдесят тысяч франков.

— Никак ему жизнь надоела! — восклицали враги. — Оставьте его в покое, все равно этот сумасшедший непременно обанкротится!

— Оставьте, оставьте! — говорил и сам Цезарь. — Первая же революция спишет мне все долги!

Вскоре он стал квестором.

За время исполнения этих своих обязанностей он потерял свою тетушку Юлию и жену Корнелию, обеим он произнес прочувствованные хвалебные речи на похоронах.

Его речи произвели большой эффект.

«Цезарь мог бы стать первым оратором своего времени, если б не предпочел стать первым полководцем», — сказал Плутарх.

И вот Цезарю предоставился, наконец, случай испытать свои возможности и влияние.

В Риме существовал древний обычай произносить хвалебные речи на похоронах женщин, умерших в преклонном возрасте. Тетушке Цезаря было за шестьдесят. При погребении молодых женщин таких речей не произносили. Жене Цезаря, которой он посвятил такую речь, было всего двадцать.

Поэтому, когда он начал говорить слова в память Корнелии, раздалось несколько возмущенных голосов, однако народ, собравшийся во множестве, заставил недовольных замолчать, и Цезарь благополучно продолжил свою речь под одобрительные выкрики толпы.

Возвращение к дому по улице Субуры[131] превратилось для него в настоящий триумф. Для толпы, этого сборища ленивых и скучающих бездельников, Цезарь изобрел новое развлечение: похвальные речи на похоронах молодых женщин.

Триумф вызвал мысли о его отстранении. Многие начали понимать: кто может управлять толпой с такой легкостью, может быть опасен.

Цезаря прикомандировали к наместнику провинции Испания руководить собраниями римских торговцев, осевших там, но Цезарь остановился в Гадесе. Там в одном из храмов Геракла, увидев статую Александра Македонского, он приблизился к ней и долго, застыв подобно изваянию, молча смотрел на нее.

Один из его друзей, заметив, как по лицу Цезаря покатились слезы, спросил:

— Что с тобой, Цезарь? Почему плачешь?

— Плачу, — ответил Цезарь, — при мысли о том, что в моем возрасте Александр уже покорил полмира.

В ту же ночь Цезарю приснился сон.

В античные времена к снам относились очень серьезно, как к вещим видениям. Сны бывали двух видов: одни, исходившие из дворцовых покоев Ночи через врата из слоновой кости, были легкими, приятными и мало что значили; другие, выходившие через ворота из рога, были вещими, их посылали сами боги.

Подобно всем великим людям, среди которых и Александр, и Наполеон, Цезарь был суеверен.

Вот какой сон ему приснился: он видел, что изнасиловал свою мать.

Цезарь попросил позвать толкователей, которые обычно были родом из халдеев, и спросил, что бы мог означать такой сон.

Они ответили ему:

— Этот сон, Цезарь, предвещает тебе великую власть над миром. Мать, с которой ты вступил в кровосмесительную связь и которая таким образом отдалась тебе, есть не что иное, как Земля — мать всего живого, над которой ты должен стать властелином.

Может, это толкование и заставило Цезаря вернуться в Рим?

Возможно.

Как бы там ни было, он покинул Испанию до истечения срока своих полномочий; по дороге обнаружил, что латинские колонии бурлят, готовые восстать против богатеев.

На миг он даже задумался: может, ему стать во главе восставших, ему, так жаждавшему любой славы? Но легионы, готовые к отправке в Киликию, стояли под стенами Рима, обстоятельства складывались не самым благоприятным образом. И Цезарь вернулся в Рим без шума.

Впрочем, по пути он успел обнадежить колонии, намекнув, что в нужное время и в нужный час все недовольные могут объединиться вокруг Цезаря. С этого момента его имя приобрело синоним — оппозиция.

На другой день после прибытия Цезаря в Рим стало известно, что он собирается выставить свою кандидатуру в эдилы[132]. В ожидании этой должности ему удалось добиться назначения смотрителем Аппиевой дороги. Для него это была еще одна возможность потратить деньги, пусть даже чужие, с пользой и на глазах у всего Рима.