Анти-Духлесс - Ненадович Дмитрий Михайлович - Страница 3

И очередные отсыревшие от слез нытики от науки, монотонно замедляясь, молча катились по жесткой лестничной крутизне всегда гостеприимного энгельсового дома. Однако, благодаря такому вот беспримерному самопожертвованию, вскоре тон энгельсовских отказов приобрел уже почти оправдательные оттенки: «Ну не могу же я на каждого вашего «дюринга» вот так всерьез реагировать. Ну пусть человек себе немного поболтает. Ну любит он, видимо, письменно и со всеми сразу так и ни о чем поговорить. Известить сразу всех о своей беспросветной глупости. Терпимей надо быть. Что поделаешь, у всех у нас ведь свои недостатки и особые заболевания имеются…». Но тут уже плаксивые ученые, почувствовав временную энгельсову слабину, не упустили своего шанса, в очередной раз проявили они лучшие в своем эгоизме качества, нашли какие-то особые слова и смогли-таки убедить в конце-концов этого (уже больше для понта) ломающегося Энгельса в необходимости мощного анти-дюрингового выступления. Показали они ему всю вредность этого псевдоучения, туманящего сознание мирового пролетариата и отвлекающего его от праведной борьбы с капиталом. И дрогнул, наконец-то, окончательно этот железный Энгельс. А уж дрогнув совсем окончательно, Энгельс вдруг так разошелся, что долго уже не мог остановиться. Лягал и лягал он впоследствии этого уже и без того растоптанного Дюринга по поводу и без. Иногда совсем просто так пинал он его — походя и всуе. Испортится бывалыча у Энгельса по каким-то причинам настроение, он сразу раз — и за столик письменный: немедленно тиснуть очередную (трехсот…ую) добавку в свой «Анти-Дюринг»! А в добавке этой очередное же: «Вот вы Дюринг тогда написали… Ну вы Дюринг и собачий сын! Да вы…!!!!!».

В общем-то тоже занялся он впоследствии беспределом каким-то. Вел себя совершенно не по-спортивному. Так тоже нельзя. Надо уметь вовремя останавливаться. А то можно и по шапке получить. Вон НАТО понесло в очередной раз куда-то со своими радарами и противоракетами, а наш президент им хлоп по башке, и отправленные в опломбированных вагонах «Искандеры» уже приближаются к границе с Польшей. И «пшеки» уже заходятся в извечной своей истерике по поводу своих псевдоисторических территорий: «От мозя и до мозя!» А вот хрен вам, вороватые вруны вы и отъявленные в хитрости своей бездельники-воришки. Наши патриоты ведь так про вас иной раз рассуждают: «Маловато этой нечисти когда-то и в какой-то там Катыни замочили. Надо было всех вчистую замочить и утопить в озере Селигер! И без лживых в последствии покаяний! А потому как не надо было беспредельничать с заблудившимися бойцами нашей Первой конной армии! (Кстати, где ваше-то покаяние?) И все было бы у вас хорошо. Но вы же — нет! Который век уже на матушку Русь мастурбируете. Импотенты чертовы! Пора бы уже и честь знать. Пора бы уже, наконец, господа хорошие, и кончить в удалении. Бросить бесплодное семя свое на поганую свою землицу. А кончив, уже и успокоиться окончательно. Покончить со своими шляхетскими амбициями и впасть в апатию. Ведь что такое апатия? Правильно, это отношение к сношению после сношения. А вам сношения давно уже заменила дистанционная ваша мастурбация. Вот после нее и кончайте. А кончив — апатично успокаивайтесь. Не то получите «Искандером» по кумполу!» И ведь есть определенное рациональное зерно в этих злобных патриотических рассуждениях! Ведь так будет лучше для всех: бросай себе зерна в свою землю и жди своего урожая. А на чужой кусок, как говорится, не разевай никогда роток.

Так вот, об Энгельсе. Это ведь он только потом неспортивным таким беспределом занялся. Ближе к старости. Ну, когда уже подкрался к нему маразм. А когда Энгельс за Дюринга по-первости принимался, был он еще достаточно молодым и спортивным. Нашел он тогда в себе силы и отвлекся решительно от бизнеса своего и от большой своей семьи временно отрекся. (Этот пример вдохновил впоследствии нашего Ильича: «Жене надо бы сказать, что пошел к Инессе, Инессе наврать, что пошел к жене, а самому на чердак и работать, работать, работать!») Даже от Маркса слегка отдалился Энгельс в этот сложнейший для себя период. В общем, все, чем только мог поступиться это классик марксизма-ленинизма в тот исторический момент — все бросил он. Бросил и сильно сосредоточился. Сосредоточился и смешал-таки этого нахала Дюринга с дерьмом собачачьим под осмелевшие аплодисменты когда-то трусливо-плаксивого сообщества. И сделал это так он, что об этом нахале, о смешанном с фекалиями и порубленном в капусту Дюринге не было слышно целых два века. Если бы, конечно, тогда же в дело вмешался бы еще и Маркс…, то мы бы, наверное, до сих пор не знали бы никаких проблем от шершавой фамилии Дюринг. Но Марксу, к большому сожалению, было тогда некогда. Дел просто невпроворот у него тогда накопилось. Даже помимо «Капитала». Ведь тогда-то призрак коммунизма только еще начал бродить по Европе. И был еще очень худеньким и слабеньким этот отстойный призрак в ту далекую пору. Только-то и мог он тогда поднять тонюсенькую книжечку с гордым названием: «Манифест». Робко стучался он тогда в дома начинающих буржуинов и заискивающе спрашивал своим тонюсеньким голосом, протягивая хозяевам книжечку: «Не желаете ли чуть-чуть коммунизму, господа хорошие?» «Ты что, малый, совсем оборзел? — крутили пальцем у виска развивающиеся буржуа, — Мало того, что ты ломишься в чужие дома (это частная собственность!), так еще и выражаешься так неприлично. Вон отсюдова, бледнотень худосочная! Коммунизьму он принёс! В моем доме попрошу не выражаться!»

Такое неуважении к призраку никак не могло устроить пролетариат. Ему, этому беспредельщику-могильщику капитализма уже нужна была всесокрушающая мощь мировой революции. По крайней мере, Маркс был в этом твердо уверен. Пролетариат-могильщик, наверное, тоже был уверен, но еще не умел он писать в то далекое время. Неграмотным он был тогда повсеместно и поэтому письменных свидетельств о своей непоколебимой уверенности нам никаких не оставил. Поэтому только-то и остается нам, что верить этому Марксу. И хорошо еще, что Маркс этот был чрезвычайно правдив для своего лживого времени. К тому ж надо было ему уже срочно перестраиваться и ускоряться. В срочнейшем порядке надо было строчить ему трактаты по теории и практике классовой борьбы и секретном оружии пролетариата. А когда пошла такая срочность, тут уже врать некогда! Только успевай окружающую тебя действительность правдиво описывать (в смысле — писать, тьфу, пером — в смысле).

Ну да ладно. Тогда все обошлось хотя бы так, что два века не было заметно этой воинственной и самовлюбленной серости. Спасибо, как говорится, Вам, дорогой господин-товарищ Энгельс, и на этом. Но не успело минуть и двух веков, и тут вдруг — нате вам! Как черт из табакерки появился вдруг, откуда ни возьмись, ну просто по всем внешним проявлениям самый что ни на есть дюрингов потомок! Даже имя с фамилией — и то совпадают! Появился он, конечно же, пока только как бледная тень своего прапрадедушки в области разнообразной псевдолитературы, но уже стал многими узнаваем. Уже приглашают его на всякие рейтинговые передачи, и даже всякие серьезные снаружи дяди величаво кличут его писателем!!!??? Вопросы ему всякие судьбоносные для страны задают: «А что думаете по этому поводу Вы, Евгений? Ответьте нам, пожалуйста. Нам очень важно знать Ваше мнение по этому непростому вопросу?» И он уже все воспринимает как должное, а если что вдруг не по нем (ну там какой не тот вопрос), принимается он вдруг в запале истошно так вопить: «Вы все завидуете безмерной глубине моего таланта! Бездари! Вон уже и лондонский Time написал, как я раздвигаю границы понятия «бестселлер»!!! Понимаете вы, лузеры?!! Я! Ррраздвигаю! Я рушу! Я меняю! И это все — я! А что сделали вы? Чего вы то хоть раз в жизни раздвинули? Чего хоть раз обрушили и поменяли? Ничего. Потому-то и в наших чрезвычайно разборчивых и не падких на дешевые сенсации СМИ про вас никогда и ничего слышно не было. Не было в этих СМИ даже вашего духа. Полнейший духлесс вы из себя представляете. Бездари вы все несчастные, беспросветные, да еще и завистливые к тому же! И все вопрсы ваши гребанные — это все тоже от вашей жуткой зависти. А я, помимо того, что все время все раздвигаю, еще и являюсь самым популярнейшим из журналистов нашей современности. К тому ж, являюсь я еще и самым крутым из телерадиоведущих той же нашей современности! Мне даже приз недавно дали. «Карьера гада» он называется. Жесть! Что вы на это скажете? А вам чего-нибудь дали? То-то же. Вот и не лезьте со своими дурацкими вопросами о моем многогранном творчестве. О беззаветном служении моем высокому искусству. Не мешайте сеять мне разумное, доброе и т. д. Что-что?! Сомневаетесь вы, что есть у меня то, что я как раз собираюсь тут посеять?! Отстой какой-то! Как можно вообще в этом сомневаться? Мне же приз дали. Да идите вы все… Вы все, все завидуете мне, отморозки».