Анти-Духлесс - Ненадович Дмитрий Михайлович - Страница 13

Так вот (опять пришлось отвлечься на описание особенностей маркетологической жизни), все же продолжим про Жекино озарение. Во время своего устойчивого на полной жопе в предбаннике сидения впал вдруг Жека в полную прострацию. А в прострации нахлынуло на него, опять же вдруг нахлынула очередная волна одиночества. А как иначе? Это ведь удел каждого интеллигентного и ранимого душой человека. Об этом еще Эллис с Ульбеком писали. Еще в большей степени это чувство угнетает интеллигента от бизнеса. А Жека был именно таким. Он вроде бы всегда находился в людской гуще. Каждый день ему приходилось заставлять работать армаду ленивых придурков, половина из которых была еще и законченными, вечно обдолбанными педерастами. Педерастами не были только дебильные напрочь секретарши на рецепшенах, но зато все они без исключения были либо проститутками, либо лесбиянками. Были еще, правда, проститутствующие лесбиянки, но это на Жекино повседневное одиночество уже никак не влияло. Все равно не с кем ему было поговорить на отвлеченные и возвышенные темы, поделиться сокровенными мыслями и совместно о чем-либо помечтать.

Полный одиночества и страданий взгляд его безучастно скользнул по сморщенной поверхности крайней своей плоти, а сознание вяло отметило какой-то необычный иссиня-зеленый ее оттенок. «А когда-то ведь бескрайней была эта плоть, — грустно подумал Жека, — ну, по крайней мере, всегда к этому стремилась! А что теперь? Одно недоразумение осталось. Сколько девок перетрахано по сортирам многочисленных люберецких кабаков! Почему же непременно по сортирам? А так гораздо интересней! Сама обстановка зажигает. Просто жесть! Очень возбуждают шум падающей воды и щекотливая вонь, проникающая в расширенные от страсти ноздри! Некоторые, чтобы получить этот полный комплекс удовольствий едут за большие бабки в секс-туры куда-нибудь в Тайланд. А тут не надо особо тратиться. Зашел со своей страждущей подругой в любой люберецкий кабак. Заказал что-нибудь дешевое для вида. Чуть-чуть посидел. А потом подругу под мышку и прыг-прыг в сортир. И окунаешься сразу в почти бесплатную экзотику. Так веселился когда-то Жека и сподвижники его, самые романтичные из столичных маркетологов тоже иногда так веселились. Хорошо им всегда было в этих сортирах. Весело. Не то, что сейчас. Фу! Кругом одни педерасты!»

Вдруг Жекины грустные размышления были чем-то прерваны. Сначала он и сам не понял чем. Что-то потревожило его безучастный взгляд на собственную крайнюю плоть. Стертая до мозолей в «виагровой» своей неистовости, густо посыпанная белоснежной смесью стрихнина и трихопола (гигиена для маркетолога всегда была вопросом чести) увядающая Жекина плоть вдруг неожиданно и самопроизвольно как-то вздрогнула, как беспокойно вздрагивает в чутком сне дворовая собака. И тут, в этот самый момент наступления наивысшей степени мужского разочарования вдруг как-то разом все началось и далее, уже не останавливаясь. Поперло просто все куда-то! Видимо вид этого безнадежного в беззащитности своей и давно потерявшего фармацевтическую независимость жалостливо вздрагивающего в сонном увядании естества, некогда стойкого в стройности своей органа замкнул какую-то доселе пассивную нейронную цепочку в Жекиной противоречивой голове. Голове, постоянно окутанной угаром беспокойства о порученном «OBSERVANT PUC-PUC COD INTERCORPORATION» деле и покрытой пятнами нервной экземы (об остальных особенностях физиологии маркетологов — чуть позже). И посыпались вдруг на него со всех сторон образы! И вдруг раздались ему в уши голоса! Подсознательный анализ образов и грубые интонации голосов помогли Жеке, наконец-то, как-то вмиг осознать всю пропасть зародившейся в нем нелюбви. Нелюбви к этому доморощенному капитализму в виде рыночного базара, где окружали его сплошь и рядом в общем-то вполне достойные люди, но почему-то всегда пьяные, и вечно обдолбанные проститутки, лесбиянки и педерасты. Да ладно бы были это простые, бесхитростные какие-нибудь извращенцы. Недалекие, но, вместе с тем, веселые, добрые и отзывчивые или, уже на худой конец, безобидные какие-нибудь проститутки, лесбиянки и педерасты. А то ведь все как на подбор, так и норовили они всегда что-нибудь «скрысить» у великой компании и благоденствовать потом на теплых волнах умопомрачительных откатов. А откаты и крысятничество — это было как раз то, чему Жека всегда стремился противостоять. Всегда стоял он на страже интересов своей великой компании. И все это потому, что он всегда хотел честно зарабатывать деньги. Именно зарабатывать! А не крысить где ни попадя. Лютой просто ненавистью ненавидел он крысятничество во всех его проявлениях. Он, например, никогда не давал взяток гаишникам. И вовсе даже не потому, что у него не было никогда машины. А машины у Жеки действительно не было. Даже какой-нибудь четырехлетней «бэхи» и той не было у него. Взяток не давал Жека гаишникам исключительно по принципиальным соображениям. Можно даже сказать больше: он потому и не обзаводился личным автомобилем, чтобы не создавать даже предпосылок к кормлению этих алчных оборотней в погонах. И делал он это порой в ущерб своим финансовым интересам: приходилось нести ему ощутимые расходы на такси. А когда везущего Жеку таксиста останавливал очередной алчущий и начинал вымогать у него вожделенные денежные знаки, пусть даже в завуалированной форме (как там у них: «Капитан, Иванов. Трое детей!»), Жека тоже активно присоединялся к речевому обмену с целью оставить оборотня ни с чем. «Вы сначала посмотрите, кого он везет!» — орал Жека на гаишника. Иногда гаишник впадал в ступор, разглядывая слегка испитое Жекино лицо и (от греха подальше!) отпускающе подносил ладонь к козырьку своего новомодного колпакообразного головного убора. Если же этого никак не удавалось достичь и мягкотелый таксист способствовал увеличению материального благосостояния очередной «крысы», Жека демонстративно покидал автомобиль, принципиально не расплатившись с пособником этого вопиющего крысятничества. Он выходил и продолжал свое принципиально-протестное движение исключительно пешком. Демонстрируя при этом всю свою независимость легко подпрыгивающей походкой. Иногда по этому поводу тут же возникали конфликты. Иногда конфликты эти протекали с жестким мордобитием (и куда только девалась у таксистов мягкотелость). Не всем ведь импонировала такая вот Жекина независимость и принципиальность. Некоторых таксистов, даже из числа тех, которым по душе была непримиримая Жекина борьба, очень не устраивал один возникающий в этой ситуации маленький такой нюансик. Нюансик состоял в том, что в сухом остатке единственной пострадавшей стороной оказывались именно они, дважды обиженные таксисты. И фактически несли двойные убытки. Ну, а как они еще хотят остановить произвол на дорогах? За все ведь в этой жизни надо платить. И поэтому, невзирая на весьма реальные угрозы получения многочисленных травм, любая из которых могла стать несовместимой с самоей жизнью, Жека всегда жестко стоял на своем. А потому что очень уж не любил он этого крысятничества. Во всех его проявлениях не любил.

Но все-таки гаишников Жека как-то особенно не любил. Какой-то особенной нелюбовью. Поэтому его любимым анекдотом была сага примерно такого содержания. Ехал как-то по зимней загородной трассе обычный наш российский «бычара». Ну а как они ездят-то? Педаль в пол, распальцованные ладони в руль (им по спецзаказу в руле делали по три дырки слева и справа) и оглушительное подобие музыки! Не заметил «бычара» выскочившего на дорогу гаишника и сбил его насмерть. Не растерялся «бычара», закинул гаишника в багажник и отвез его на придорожное кладбище. Нашел на кладбище сторожа-могильщика, отслюнявил баблосов на пузырь паленой водки и строго настрого наказал ему гаишника как можно быстрее закопать. Наказал и поехал себе дальше. На обратном пути на том же самом месте «бычара» не замечает и сбивает насмерть второго гаишника. Придерживаясь старой схемы, «бычара» везет гаишника на прежнее кладбище и, чтобы сэкономить баблосы, наезжает на уже пьяного в дымину сторожа-могильщика, бросив перед ним убиенного: «Ты че, падла?! Я тебе денег дал! А эта сволочь снова на дороге? Закопать, в натуре!» Ничего не понимающий сторож-могильщик закапывает второго гаишника и грустно-пьяно сидит на его могиле. В это время на поиски куда-то запропастившихся гаишников выехал их третий товарищ по корысти. Проехал всю трассу — никого. И тут его внимание привлекли свежие следы протекторов на снежной предкладбищенской целине. Следы, само собой, вели к кладбищу. Гаишник поехал по следам и вскоре обнаружил сонно-пьяного сторожа-могильщика. Обнаружив перед собой живого гаишника сонно-пьяный сторож-могильщик долго удивленно моргает и, наконец, впав в состояние крайнего раздражения убивает третьего гаишника ударом лопаты по голове с криком: «Да ты уймешься сегодня, наконец, или нет?!!». Вот так. Три трупа гаишников в одном анекдоте. Это Жеке очень даже нравилось. А чего? А пусть не крысят. И так вон у всех морды какие. И по этому поводу тоже есть анекдот. Это анекдот, в котором сын спрашивает отца-гаишника о назначении ленточки на его фуражке. «Ну, сынок, ты же должен понимать, что у меня суровые условия службы. Круглый год на улице. И в любую погоду. А вот ежели, например, случится сильный ветер, то эта ленточка цепляется за подбородок, чтобы, значит, фуражку не сдуло». «А-а-а, — разочарованно тянет деликатный сын, — а мама сказала, что ленточка эта нужна для того, чтобы рожа у тебя не треснула!»