Точка зрения (Юмористические рассказы писателей Туркменистана) (сборник) - Меляев Ходжанепес - Страница 6

Девочка поставила на кошму чайник и пиалу и молча вышла. Нязик-эдже расположилась поудобнее, налила себе чаю и продолжала рассказ.

— Зашла я в артель и увидела там девушку не из нашего села. Красавица — глаз не отведешь. Стройная, как лошадка, косы — ниже пояса, а уж улыбка… От такой улыбки ночью станет светло, как днем…

Так расписывала неизвестную красавицу Нязик-эдже, а Баллы-мулла, слушая ее россказни, от волнения чуть не лишился рассудка. Он метался между горном и наковальней и бестолку хватался то за молот, то за клещи. Еле нашел в себе силы вымолвить:

— Ох, голубушка Нязик-эдже, ты словно заглянула мне в душу. Сдается мне, что ты говоришь про ту самую девушку, что видел я на днях, проходя мимо ковровой мастерской… Очень она мне приглянулась. Не знаешь ли ты, кто она такая?

— Знаю, как не знать. Это новый председатель артели, она неделю назад приехала к нам из района. Зовут ее Гюзель. Готов ли мой кетмень, дорогой мастер?

— Готов, готов, голубушка, — сказал кузнец, насаживая кетмень на черенок. — Получай. Совсем как новый.

— Спасибо, дорогой мастер! Желаю тебе, чтобы твои руки, ноги никогда не испытали болезни.

— Спасибо и тебе на добром слове… А не можешь ли ты, милая Нязик-эдже, познакомить меня с этой девушкой, с этой прекрасной Гюзель?

— Ах, уважаемый мастер, я бы с радостью помогла тебе в этом деле, да ведь я сама с ней не знакома. Я тебе вот что посоветую: пойди-ка ты к жене Аннапилпила. Ручаюсь, что она тебе поможет, если только ты сумеешь ее уговорить. Сначала она, конечно, будет отнекиваться, скажет, верно, что вовсе с этой девушкой не знакома, да ты не верь, не отставай от нее, пока не уговоришь.

А жена Аннапилпила считалась в ауле своего рода «телефонной станцией». Стоило ей услышать какую-нибудь новость, как она бросалась трезвонить о ней по всему околотку. Не попьет, бывало, не поест, не вымоется и головы не причешет, пока не оповестит всех колхозников о случившемся.

Итак, подав этот ядовитый совет, Нязик-эдже вскинула на плечо свой кетмень, вышла из кузницы и, не мешкая, направилась на хлопковое поле, а Баллы-мулла поглядел ей вслед и подумал: «Какая славная женщина! Превосходная женщина, оказывается, и в нашем ауле есть умные люди, с которыми можно потолковать по душам».

В этот день из рук кузнеца не вышло ни одной сколько-нибудь стоящей вещи. Да он и не работал весь день. Где ему было работать, когда его каждую минуту тянуло посмотреть в зеркало! До самого вечера Баллы-мулла предавался сладким мечтам и что-то все время напевал себе под нос.

Промечтав так до конца рабочего дня, он закрыл кузницу и направился в кооператив купить чая. Но и по дороге он то и дело вытаскивал из кармана гребенку и расчесывал бороду.

Спесивый и важный, выпятив живот, ступил Баллы-мулла в кооператив и — бывают же на свете такие совпадения! — прямо перед собой увидел тоненькую, стройную девушку в шелковом красном кетени. На голове у девушки была накинута легкая, как облачко газовая шаль, из-под которой выбегали две тугие черные косы.

Баллы мулла замер на пороге, потом подошел поближе и стал довольно бесцеремонно разглядывать девушку. Несомненно, это была та самая красавица, которую еще сегодня утром так расписывала ему Нязик-эдже. А Гюзель, — это действительно была она, — заметив, что какой-то толстяк не сводит с нее глаз, отвернулась и, раздосадованная, отошла к другому прилавку.

Баллы-мулла властным мановением перста поманил к себе одного из продавцов.

— Отпусти мне полкилограмма чая, — громко и важно молвил он и добавил, понизив голос:

— Кто эта с косами? Ты не знаешь ее?

— Это председатель нашей ковроткацкой артели, — сказал продавец и, как показалось кузнецу, усмехнулся.

Баллы-мулла извлек из кармана объемистую пачку денег, отставил ее от себя подальше, так, чтобы, всем видно было, как он богат, и начал с треском пересчитывать новенькие бумажки, предварительно послюнив большой палец. Отсчитав нужную сумму и получив сверток и сдачу, Баллы-мулла сделал вид, что направляется к выходу, но, дойдя до середины кооператива, остановился и, заложив руки за спину, принялся за изучение выставленных на полках товаров. При этом он каждую секунду искоса поглядывал на Гюзель. В уме его зрели планы — один другого фантастичнее, как бы ему познакомиться с девушкой.

В это время вошел еще один покупатель. Это был учитель Чары, и он направился не к прилавку, а прямо к Гюзель. От ревнивого взгляда Баллы-муллы не укрылось, что Чары при этом широко и радостно улыбался, а лицо Гюзель светилось ответной улыбкой.

Баллы-мулла напряг слух. Разговор, по-видимому велся самый безобидный — о каких-то чайниках, мисках, пиалах, ложках… Но Баллы-мулла уловил все же одну загадочную фразу: «Ты смотри, чтобы все было парное…» — негромко произнес Чары, в ответ на что Гюзель рассмеялась.

От волнения и нетерпения Баллы-мулла топтался и приплясывал на месте, точно ему под ноги насыпали горячих углей. Наконец, видя, что Чары и Гюзель так заговорили, словно и не собираются расставаться, Баллы-мулла решил действовать напролом. Решительным шагом подошел он к беседовавшей в углу парочке, и, протягивая Чары руку, произнес:

— Здравствуй, Чары. Извини, сделай милость, что я тебя не сразу приметил.

Сказав это, Баллы-мулла обратился к Гюзель и уже вознамерился и ей протянуть руку, но под недоумевающим взглядом девушки какая-то странная робость сковала его вдруг, и он ограничился поклоном и льстивой улыбкой.

Однако ни Гюзель, ни Чары даже не поглядели на бывшего муллу и снова заговорили о своих делах. Но и после этого Баллы-мулла не мог понять, что он здесь лишний. И снова, заложив руки за спину, он уставился на полки с товарами. Тем временем Чары, извинившись перед Гюзель, подошел к прилавку, купил флакон одеколона, положил его в карман и, возвратясь к Гюзель, сказал:

— Давай я помогу тебе донести покупки, — после чего они вместе вышли из кооператива.

Баллы-мулла направился за ними. Остановившись в дверях; он посмотрел им вслед.

— Эти учителя — самое зловредное племя! — пробормотал обозленный своей неудачей кузнец. — Хорошеньким девушкам от них просто спасенья нет. Безобразие!

Возвратясь домой, Баллы-мулла напился чаю, всласть побранившись при этом с женой (последнее время ни одно чаепитие в этом доме не протекало без ссор), а когда стемнело, направился к дому Аннапилпила.

Жену Аннапилпила звали Акджамал.

Второй такой грязнухи не сыскать не только у нас в селе, а, пожалуй, на много километров вокруг. Начать с того, что волосы у этой особы, всегда немытые и непричесанные, видом своим более всего напоминали грязную кошму. Акджамал, с тех пор как я ее помню, покрывала их все той же старой тюбетейкой, которая держалась у нее на темени с помощью какой-то ветхой, полуистлевшей тряпицы, когда-то, видимо, именовавшейся косынкой, но давно уже успевшей потерять право на это наименование. Под стать тюбетейке и косынке была и остальная одежда Акджамал, прикрывавшая ее длинное костлявое тело. К тому же Акджамал предпочитала ходить босиком, и по улицам нашего аула вечно мелькали ее черные, заскорузлые, потрескавшиеся от грязи пятки. Не подумайте только, что это объяснялось ее скупостью или тем, что у Акджамал не было достатка. Какое там! Все дело было в том, что обуваться — это ведь требует времени, а вот времени-то у Акджамал и не было. Ведь, помимо всех обычных колхозных работ и домашнего хозяйства, у Акджамал была еще одна огромная и весьма хлопотная нагрузка: каждую свободную минуту — а в свободный день так и всю первую половику дня — Акджамал носилась по аулу в поисках новостей, а вся вторая половина дня уходила у нее на то, чтобы довести раздобытые ею новости до сведения тех, кто о них еще не слышал. Так протекал день. Ну, а ночью, хочешь — не хочешь, спать надо.

Словом, трудная жизнь была у Акджамал. Думается, что кроме Акджамал, не было на свете человека, который мог бы справиться с такой работой. А может быть, я ошибаюсь? Может быть, и в вашем селе есть такие же подвижницы, как Акджамал?