Скиф - Коробков Николай Михайлович - Страница 15

Держа над головой наполненную кровью чашу, чародей с торжественной сосредоточенностью поднялся по лестнице на вершину горы черного хвороста, вылил кровь на острие меча, снова спустился и приблизился к телу зарезанного пленника, висевшего на руках жертвоприносителей. Те отстранились и, отогнув голову трупа на плечо, продолжали сбоку поддерживать его. Второму жрецу подали меч, он размахнулся и одним ударом отсек наискось правое плечо, руку и часть бока. Труп бросили на землю, а рука, высоко подкинутая вверх, упала и повисла на хворосте[10]. Тотчас же подвели второго пленника. Снова чародей поднял сосуд для возлияния...

Когда все восемнадцать были принесены в жертву, скифы вернулись в становище.

На вытоптанной площадке, окруженной кибитками, готовился пир: расстилались толстые, плетеные из волокон конопли циновки и ковры; посредине на возвышении сел царь, вокруг расположились старшие воины, остальные разместились дальше; за ними, на конских шкурах или прямо на земле, сидела молодежь, еще не бывавшая на войне. На больших деревянных подносах появилась вареная и жареная конина; притащили клокочущие кипящей похлебкой котлы. Пирующие, хвастая добычей, ставили перед собой драгоценные золотые вазы, чаши, массивные серебряные блюда с выпуклыми украшениями. Мясо резали ножами, висевшими за поясом, разрывали руками; горячие, дымящиеся куски поглощали с жадностью.

Потом в больших бурдюках принесли вино. Царь взял два связанных вместе чеканных стакана, наполнил их, и, приложив к губам, опустошил разом оба. Воины, прославившиеся на войне и убившие много врагов, подходили по очереди. Царь наливал связанные стаканы и подавал им. Молодые скифы, которые еще не могли похвалиться больше, чем одним убитым, получали вино налитым в простую чашу. Самые младшие смотрели с завистью: они не имели права и на эту честь.

Затем вино появилось повсюду. От поясов отцеплялись золотые сосуды, отнятые у эллинов, и обделанные в золото или обтянутые бычьей кожей черепа убитых врагов. Не разбавленное водой, густое, темное, красное, как кровь, вино расплескивалось, текло по рукам, измазанным жиром, проливалось на одежду. Рабы тащили новые бурдюки, новые порции мяса, антакаев[11] — огромных рыб, не имеющих позвоночного столба, — вареных и соленых.

Голоса становились все громче, лица пылали, проносился раскатистый хохот. Под аккомпанемент резко звучащих флейт и ритмическое хлопанье ладоней началась пляска — состязание юношей в ловкости и быстроте движений.

Группами стоя в стороне, женщины наблюдали за пиршеством и веселыми криками поощряли танцующих...

VIII

Скиф не может оставить без помощи своего кровного союзника. Он не может быть спокойным и счастливым, когда тот находится в опасности. Поэтому, как только жизнь в становище вошла в обычное русло, Орик пошел к царю просить о разрешении отправиться на поиски товарища.

Октомасада любил Ситалку и, помня свое обещание, сказал:

— Поезжай в страну скифов-земледельцев. Там есть человек, по имени Идантирс. Он мне служит и сделает все, что надо. Передай ему эту половинку монеты — он будет знать, что ты послан мною. Указания, как его найти, и деньги ты получишь.

Октомасада подумал немного и добавил:

— Раньше я хотел дать тебе письмо к царю Палаку[12] — он всесилен, и греки трепещут перед ним, но теперь это немыслимо: быть может, нам даже придется с ним воевать. Он недоволен, что мы без его согласия напали на Ольвию. К тому же я уверен, что ты и так сумеешь все устроить.

Сборы Орика были недолги. Он выехал один, захватив с собой запасного коня, и сделал длинное путешествие, переезжая от племени к племени.

Добравшись до владений скифов-земледельцев, он без труда нашел селение, где жил Идантирс. Орик оставил коня около дома и спросил хозяина.

Это был высокий, тучный, бородатый человек в полускифской, полуэллинской одежде. Продолжая жить в деревне и заниматься сельским хозяйством, он, кроме того, вел еще и торговлю, являясь посредником между крупными купцами Ольвии и скифами, которым он перепродавал изготовляемые греками для варваров серебряные украшения, ожерелья и разнообразные ткани. Часто бывая в городе и, собрав значительное состояние, он в еще большей степени, чем это было обычно для земледельческих скифов, принял эллинские обычаи, и это отражалось не только в его одежде и устройстве дома, но даже в образовании и верованиях.

Он хорошо знал греческий язык, имел библиотеку, состоявшую из нескольких свитков классических авторов, и любил цитировать выдержки из Геродота, Платона и Аристотеля. Причисляя себя к школе циников[13], он подражал своему знаменитому соотечественнику Биону Борисфениту, который, изучив философию в Афинах, сделался последователем Кратета — ученика Диогена — и прославился как философ и человек, следовавший во всем заветам своих великих учителей[14].

В противоположность Биону, Идантирс имел, однако, хорошо обставленный дом, большие стада и обширные пашни, обрабатывавшиеся рабами. Интересы торговли заставляли его поддерживать одинаково хорошие отношения как с ольвиополитами, так и с дикими кочевниками, а страх перед нападением и местью воинственных соплеменников вынуждал его оказывать им всякие услуги, сообщать сведения об ольвиополисских делах и исполнять поручения, требовавшие ловкости, уменья и знакомств среди эллинов.

Встретив Орика как лучшего друга, он провел его в небольшое помещение, служившее для занятий и хранения торговых документов. Здесь он достал распиленную зубцами аттическую драхму и сложил ее с половинкой, переданной ему Ориком. Зубцы сошлись, и на монете отчетливо стала видна изображенная в профиль голова в шлеме, а на обороте — окруженная надписью сова, заключенная в лавровый венок.

Уверившись, что Орик действительно явился от Октомасады, Идантирс выразил полную готовность служить скифскому делу всем, чем только может. Выслушав затем рассказ о судьбе Ситалки, он заявил, что найти пленника будет не трудно, если тот вместе с другими не был отправлен на какой-нибудь заграничный невольничий рынок.

На другой день он собирался ехать в Ольвию по торговым делам и обещал навести там все справки, а если окажется возможным, и выкупить Ситалку.

— Но для этого нужны большие деньги, — говорил он. — Скифов охотно покупают теперь в Риме, и благодаря этому цена на них возросла непомерно. Во всяком случае, нечего и надеяться выкупить его меньше, чем за десять, а то и пятнадцать мин[15], хотя, говоря вообще, цены сейчас не высоки: простой раб стоит не дороже 2 — 4 мин, ремесленники идут от 6 — 8, но римляне все больше и больше повышают на них цену; на их рынках хорошего раба или красивую девушку можно легко продать за 8000 сестерций[16], а опытные ремесленники, врачи, педагоги, художники ценятся до 100 000 сестерций[17] и даже больше.

Орик сейчас же передал Идантирсу мешочек с деньгами, подаренными царем, и с щедростью воина, добывающего золото мечом, велел заплатить за выкуп Ситалки сколько окажется нужным. Пересчитав золотые монеты, Идантирс, довольный выгодным делом, спрятал их в массивный сундук, запер на ключ и, еще раз обещав все устроить, предложил гостю пройти в баню, чтобы омыться от дорожной пыли и отдохнуть.

В ожидании, пока баня будет истоплена, Орик вместе с хозяином отправился осматривать дом. Во время войны он не раз врывался в такие дома с мечом или секирой в руке, убивал, взламывал сундуки и шкафы, разбивал что было можно и поджигал, но все-таки и теперь пестро нарисованные на стенах картины, изображавшие сады, людей, животных и птиц, продолжали вызывать в нем удивление. Издалека казалось, что нарисованные вещи уходят в самую стену или выступают из нее; но, когда Орик подходил и проводил рукой, поверхность, покрытая краской, оказывалась ровной и гладкой; он снова удивлялся — все это по-прежнему казалось ему волшебством.