Связник Рокоссовского - Азольский Анатолий - Страница 4

Москва, Маршалу (товарищу) Сталину

Установил личную связь с командующим гарнизоном Варшавы, который руководит героической повстанческой борьбой народа с гитлеровскими бандитами. Разо-бравшись в общей военной обстановке, пришел к убеждению, что, несмотря на героические усилия войск и населения всей Варшавы, имеются следующие потребности, удовлетворение которых позволило бы ускорить победу в борьбе с нашим общим врагом: автоматическое оружие, боеприпасы, гранаты и противотанковые ружья…"

Стиль-то, стиль каков, а? Камиль Демулен с трибуны Конвента зовет народ Франции на последний и решительный бой с роялистами! Политдонесение с Малой Земли полковника Л.И.Брежнева!

Автор шифровки просил связи с Рокоссовским и отрекомендовался наконец: «Из группы Черного капитан Калугин Константин. Варшава. 66804».

Текст шифрограммы предварялся и пояснялся припискою генерала Коморов-ского: «Передаю донесение капитана Советской армии Калугина, который явился к коменданту города и поддерживает с ним постоянную связь, но так как он не имеет собственной связи с Москвой, то просит нашего посредничества в передаче донесения».

Два дня спустя, то есть 7 августа, лондонский штаб поляков расшифровал текст, довел его до англичан, и падкие на новости из Варшавы политики высшего ранга усвоили это имя — капитан Константин Калугин! Пошел капитан фланировать по сводкам, упоминаться в переписках сильных мира сего. Капитан Константин Андреевич Калугин оказался в нужный час в нужном месте, как то подобает историческим фигурам. Эмигрантское лондонское правительство теперь в ответ на упреки в поспешности, в несогласованности с русскими сроков восстания и т.п. могло отныне тыкать пальцем в Калугина: вот он, представитель Москвы, заблаговременно послан сюда, владеет всей информацией, так чего ж вы от нас хотите!..

Обаятельный, видимо, мужчина. Да и как не уважать: лицо с особыми полномочиями, то ли инспектор из Москвы, то ли ревизор. Кто именно — никто не знал. Но уважать себя заставил — непринужденно как-то. Внушал доверие — и тем, и этим, и третьим, что в условиях тогдашней Польши, вакханалии предательств, повальных обысков и арестов, взаимной слежки и той охватившей всех нервозности, когда дружеские рукопожатия и приемы рукопашного боя мало чем разнились, — в Польше того времени такое расположение к себе могло быть признаком только силы. Командир РККА Калугин был здесь как дома, а родом ведь из Донбасса, чин — капитан, род войск — артиллерия, 1131-й полк 6-й армии. В плену с мая 1942 года, тяжелое ранение под Харьковом не дало возможности сражаться с подлыми немецко-фашистскими захватчиками до последней капли крови. С сентября того же года — в Люкенвальде (Германия), вступил в РОА, лелея надежду помочь Родине одолеть врага, пребывая в его стане того. Учился на курсах пропагандистов (при министерстве Геббельса) в Германии 1942 года, да еще и раньше, в Советском Союзе, тому же обучился, — там и там, судя по разухабистой манере агитации, нахватался приемов доверительного общения… Завел дружбу с Бушмановым из окружения Власова, и Бушманов, преподаватель академии в прошлом, одобрил его стремление пакостить немцам. Чем Калугин и занялся, после курсов посланный в лагерь (Саксония) для военнопленных, оттуда переведен в Ченстохов, где установил связь с партизанами. Им он и вложил в память свою версию о том, где воевал, как пленен был, в каком лагере бедствовал, кто его завербовал, чтоб перевербовать. Какую версию изложил он позднее советской контрразведке — только оная контрразведка и знает, где-то в архивах ее пылятся материалы допросов, а те, понятное дело, все подогнаны под злобу дня, насущный момент, указания свыше и пристрастия следователя.

Но поляки поверили — не сразу, после тщательных проверок и наблюдений. Польша была поделена Армией Людовой и Армией Крайовой на округа, в Ченстоховском округе АЛ верховодили коммунисты, подбиравшие ключи к власовцам. Тут-то и сделал им шаг навстречу капитан РОА, не постеснявшийся прийти на явку в офицерской форме и хорошо вооруженным. Кое на кого из мужчин это подействовало, женщины же всегда к таким испытывают слабость: мужчина с пистолетом — это мужчина вдвойне! И на Калугина клюнула Женя. В те лихие времена все в Польше носили псевдонимы, Коморовский был Буром, отчего и пишут «Бур-Коморовский», «Бур» — Коморовский, а то и просто: «Бур». Кое-где и дети играли во дворах под псевдонимами, что, наверное, объясняется обилием фальшивых паспортов, аусвайсов, кенкарт и поддельных продовольственных талонов, фантастическим расцветом черного рынка и вовлечением в борьбу с немцами тех, кому бы тихо сидеть в подвале и пережидать бушующую над головами бурю.

А Женя — это Евгения Оссовецкая, дочь эмигранта первой волны, царского офицера, и где сейчас эта Женя — неизвестно. «Смерш» мог прихватить ее, неуничтожимая и неувядаемая дефензива («двуйка») цапнуть, а может, живой и свободной осталась — не знаю, не знаю. Живой — так ныне ей уже за восемьдесят, до войны успела получить медицинское образование, а может, и поднабралась кое-каких знаний, умела перевязывать и т.п., поскольку работала фельдшером в арбайтсамте, то есть на бирже труда, а заодно и числилась начальником медицинской службы ченстоховской Гвардии Людовой. Русских в Польше было много, преобладали власовцы, ведущие свободный образ жизни, и те, кого можно без натяжки назвать вольноотпущенниками: немцы нуждались в дешевой обслуге и выталкивали за ограду лагерей тех, кто соглашался крутить баранку, бегать курьерами и трудиться на фабричках. «Русские комитеты» открывались повсюду, в ченстоховский Женя не просто заглядывала, а обосновалась в нем и приглядывалась к власовцам. Была она, кстати, членом ППР, польской компартии. Через Сталы и Тадека ей стало известно о Калугине и его попытках сблизиться с партизанами. На квартире Жени капитан Калугин встретился с Тадеком, Сталы и Стефаном (воспоминаниями последнего и пользуется автор, за что весьма благодарен). Был он в форме гауптмана, на рукаве эмблема РОА, держался солидно — так описывает Стефан власовца Калугина. О Жене он помалкивает, не желая вплетать в повествование лирико-эротические мотивы, да и до них ли было им: недавно провокатором Виктором выдана явка, после чего погиб Юзек, он же Матушевский, а в миру поручик Юзеф Ковальчик. Но кое-что о Евгении Оссовецкой скажет ее второй псевдоним — Дзикуска («Dzikuska», по-русски — дикарка). С точки зрения полудохлой амебы Калугин наплел полякам кучу вздора. Будто он член подпольной патриотической организации в штабе Власова, организация провалилась, полковник Бушманов расстрелян, сам он вот-вот будет арестован, потому-то и влечет его к партизанам.

Когда провалы почти ежедневны, таким басням не верят, такими погремушками бренчат лихие ловкачи и неопытные провокаторы. Дзикуска, однако, цивилизованно отнеслась к власовцу, не окрысилась. И — люди с псевдонимами решили изучить и проверить рвавшегося в бой гауптмана, сообщили о его рвении Игнацу, который из Варшавы контролировал Ченстохов от имени ЦК ППР и АЛ. Дали ему почитать нечто вроде объяснительной записки Калугина, затем Стефан устно изложил свои впечатления от русского.

Игнац призадумался. Навел справки, легенде пришлого власовца поверил. (Полковника Бушманова немцы не расстреляли, бросили в концлагерь до «лучших» времен, которые для того настали не скоро: после концлагеря он попал в родные пенаты за Уральским хребтом.) Игнац, однако, решил лично убедиться в пригодности Калугина выполнять рискованные задания.

30 декабря 1943 года в Ченстохове Стефан и Калугин взяли билеты на варшавский поезд и разошлись, поляк втиснулся в 3-й класс, Калугин обосновался в вагоне «только для немцев». Перед приходом на явку ППР Стефан все-таки отобрал у Калугина пистолет. Как протекала беседа Игнаца с Александрином (такой псевдоним присвоили Калугину), Стефану неизвестно. Итог ее заключался в приказе Игнаца: Калугин получает особое задание и возвращается в Берлин, контакты его с Ченстоховом — в исключительных случаях.