Жак Отважный из Сент-Антуанского предместья (ил. И.Кускова) - Яхнина Евгения Иосифовна - Страница 23

С утра 27 апреля, взяв с собой обёрточную бумагу, верёвки и небольшую сумму денег, Жак по поручению тётушки отправился за книгами в богатый дом, где продавалась целая библиотека.

Весна в этом году не предвещала французам ничего доброго.

Позади были два неурожайных года. А нынче поля уже пострадали от жестокого града. В городах и деревнях опять не хватало хлеба.

Бремя налогов становилось всё тяжелее для населения.

Недовольство охватило всю Францию. В деревнях то и дело вспыхивали крестьянские бунты. Роптал и Париж. А особенно волновалось и роптало рабочее население Сент-Антуанского предместья.

Здесь жили преимущественно мебельщики и мастеровые, изготовлявшие соломенные сиденья для стульев. Кто из них не знал Ревельона! У него на фабрике работало четыреста рабочих, значит, четыреста семей кормилось около господина Ревельона. Но как кормилось, это другое дело.

Ревельон пользовался дурной славой. Ещё не прошло и двух лет с тех пор, как он круто расправился с рабочими своей другой фабрики, в Курталине. Рабочие там вздумали бастовать, но с Ревельоном не шути! Он был накоротке с полицией и, чуть что, прибегал к её помощи.

А сейчас Ревельон снова выступил против рабочих. На собрании избирателей третьего сословия в округе святой Maргариты он во всеуслышание заявил, что рабочий с семьёй может вполне прокормиться на пятнадцать су в день. Поэтому-де он сокращает наполовину жалованье своим рабочим. Но ведь хлеб-то стоил теперь четырнадцать с половиной су — разве не знал об этом Ревельон? А если знал, то чего добивался — не хотел ли просто довести до отчаяния тех, кто своими руками строил его благополучие?

Вдобавок Ревельон редактировал наказ третьего сословия от своего района и, подыгрывая аристократам, отказался включить в него требования рабочих.

Когда о выступлении Ревельона на собрании избирателей узнали в Сент-Антуанском предместье, возмутились не только рабочие с его фабрики, но и другой трудовой люд. Не составляли ли все рабочие и ремесленники одну большую семью бесправных, у которых теперь хотели отнять и то немногое, что они имели?

О том, что рабочие могут ещё туже подтянуть животы, говорил на собрании не только Ревельон, говорил и селитровар Анрио. Один стоил другого.

С утра 27 апреля над Сент-Антуанским предместьем как будто нависла тяжёлая туча. На бульварах деревья зловеще шелестели листьями, разросшимися так, словно то был не апрель, а знойное лето. Казалось, вот-вот разразится гроза, какое-то общее смятение чувствовалось в воздухе. Словно повинуясь неслышному приказу, лавки стали закрываться, с шумом захлопывались ставни жилых домов. Праздношатающиеся поспешили очистить улицы, не дожидаясь, чтобы их об этом попросили. А на улицах появились новые толпы. Откуда взялось столько людей?

Все взволнованы. В руках палки, жерди. Но что это? Идёт группа людей. На вытянутых руках одни несут чучела, изображающие хозяев предместья — Ревельона и Анрио, другие — большой кусок картона с надписью: «Приговор третьего сословия; Ревельона и Анрио повесить и сжечь на Гревской площади!»

— На Гревскую площадь! Там свершим правый суд! — слышатся голоса.

— На Гревскую! — вторят другие.

Все понимают: там собираются уничтожить не самих предпринимателей, а только их чучела. Парижане привыкли к такому зрелищу. Оно служит предупреждением; народ хочет, чтобы хозяева знали и понимали — кары им не избежать.

Еле пробиваясь по мостовой сквозь стену людей, медленно двигается роскошная коляска, в которой сидят два аристократа.

Гамбри отделяется от толпы, подбегает к экипажу, выхватывает из рук кучера поводья и спрашивает у седоков:

— Кто вы такие?

— Моя фамилия дю Тийе?.

— А ваша?

— Я — герцог де Люи?н, — робко произнёс второй.

— В таком случае, кричите: «Да здравствует третье сословие!» Да погромче! — требует Гамбри.

— Да здравствует третье сословие! — покорно крикнули аристократы.

Власти встревожились. Дело не шуточное — ведь в Сент-Антуанском предместье рабочих тысячи. На свои войска для подавления, пожалуй, рассчитывать не приходится, иноземные надёжнее. Всего лучше для этого швейцарцы. Их много сейчас скопилось в Версале, где они охраняют королевский дворец.

Часть восставших направилась к роскошному особняку Ревельона, но тут перед ними возникло неожиданное препятствие: охранявшие его военные отряды. Кто же так быстро осведомил полицию? Откуда взялись войска?

Замешательство длилось недолго.

— Друзья! — крикнул Гамбри. Он шёл теперь впереди, неся на вытянутых руках модель виселицы с болтавшейся на ней фигуркой Ревельона. — Селитровар Анрио ничем не лучше Ревельона. Идём к особняку Анрио!

И все бросились к дому селитровара. В толпе замелькали длинные шесты. У многих в руках оказался инструмент: у кого молоток, пила, у кого лекало. Это потому, что к восставшим присоединилось много рабочих-инструментальщиков.

— Вот как живут те, кто предлагают нам кормиться на пятнадцать су в день!

В самом деле, пышный дом Анрио с лепными украшениями на стенах и тяжёлыми шёлковыми драпри на окнах выглядел особенно богатым и роскошным, когда возле него толпились сейчас плохо одетые, истощённые голодом бедняки.

— Тащи мебель! Выноси из дома! Мы устроим сейчас хороший костёр!

Десятки крепких рук стали выбрасывать из окон дорогую мебель фабриканта. Внизу её подхватывали такие же уверенные руки; и восставшие по двое, а то и по трое тащили её прямо на Гревскую площадь.

— Сжечь её! Проучим богачей!.. — такова была воля сотен собравшихся людей.

Слухи о восстании в Сент-Антуанском предместье быстро распространились по Парижу. Толпы рабочих из квартала Нотр-Дам присоединились к восставшим. Появился ещё другой плакат: «Пусть будут снижены цены на хлеб и на мясо!»

К рабочим с ревельоновской фабрики присоединились рабочие со стекольной.

— Закрывайте лавки! Идите к нам! — приглашают восставшие владельцев маленьких лавчонок.

Но их голоса перекрывает испуганный возглас:

— Солдаты! Идут солдаты!

В самом деле, солдаты французской и швейцарской гвардии, королевского и драгунского полков вытянулись в линию от Монмартрского бульвара до Сент-Антуанского предместья.

В солдат полетели камни, вывороченные из мостовой.

Но разве камни, дубины, жерди, молотки могут противостоять ружейным залпам?

Вот упали первые раненые, среди них — случайные прохожие. Но это не испугало смельчаков. Отчаянная борьба продолжалась.

Как будто очищена мостовая от людей, но это только кажется; там, наверху, на крышах, между трубами, засели восставшие, и сверху летят в солдат и полицейских куски сорванной черепицы.

Однако солдаты не дремали. Один из них бросился к Гамбри.

— Эй, кто там, подсоби! — крикнул Гамбри.

И паренёк лет шестнадцати бросился ему на подмогу. Гамбри дубиной оглушил солдата, и вдвоём они вмиг отняли у него шляпу и саблю.

Ещё через минуту Гамбри, вооружённый саблей солдата, насадил первый трофей — солдатскую шляпу — на свою дубинку и высоко поднял её над головой.

Глава шестнадцатая

Приговор властей

Ничего не подозревая, Жак с тяжёлыми тюками, в которых лежали выгодно приобретённые книги, направлялся домой. Он был доволен своей покупкой.

Но добраться до дому Жаку оказалось не так просто: всё Сент-Антуанское предместье было оцеплено войсками. Проносили раненых, среди них были и женщины. До Жака долетали отдельные слова:

— Швейцарцам легко стрелять в бедняков, у которых всё оружие — камни, куски черепицы и дубины!

Богатое население возмущалось, в свою очередь:

— До какой наглости дошли! Останавливали кареты и заставляли дворян кричать: «Да здравствует третье сословие!» И тем приходилось подчиняться.