Друзья с тобой: Повести - Кудряшова Светлана Владимировна - Страница 27

ОШИБКА ПРЕДСЕДАТЕЛЯ СОВЕТА ОТРЯДА

Сочинение о Евгении Онегине хотя с трудом, но продвигалось. Была в третий раз с карандашом в руках прочитана статья Белинского. Был составлен план и выбран эпиграф. На все ушло много времени. Максим встал, потянулся после трудов праведных и только теперь увидел, что совсем темно и давно пора закрывать ставни. Он вышел из своей комнаты и натолкнулся на сестру. Симочка стояла в пальто перед часами и внимательно смотрела на стрелки.

Максим бы в хорошем настроении — дело с сочинением ладилось. Он легонько дернул сестру за конец длинной толстой косы и отскочил: Симочка должна была перейти в наступление. Но она не двинулась с места, только подняла на брата серьезные глаза и спросила почему-то шепотом:

— Максимка, ты… не знаешь, где вокзал?

Брат удивился. Зачем ей вокзал?

— Ну чего ты пристал? — жалобно протянула Симочка. — Я спрашиваю просто так…

Опять просто так! Максим вспыхнул и заявил, что ничего ей не скажет. Он вышел на улицу. Ветер гонял и крутил по дороге снежную пыль. Начиналась метель. Пока Максим закрывал ставни, его свитер запорошило снегом. Ему это очень понравилось, он подставил ветру голову, зажмурил глаза, стал ловить ртом колючие мелкие снежинки. Когда у него замерзли уши и нос, он набрал полные пригоршни снега и побежал в дом. «Попугаю Симку!» — решил Максим, уже забыв о размолвке с сестрой.

У самых дверей он неожиданно столкнулся с высоким летчиком в теплой кожаной куртке. Да это Горев! Николай Егорович! Максим вежливо поздоровался, раскрыл перед гостем двери.

Взглянув на Горева, Симочка тотчас же опустила глаза и пролепетала в крайнем смущении:

— Здравствуйте… Николай Егорович…

Горев наклонился к ней и спросил, где Федя. Симочка только вздохнула и опустила светлую голову. Но Горев все повторял свой вопрос и не спускал тревожных глаз с лица Симочки. А у той подбородок уже коснулся груди — ниже опускать голову некуда.

— Что же ты молчишь? — не выдержал Максим. — Говори, когда спрашивают!

Но сестра молчала… Николай Егорович рассказывал матери про то, как Федя и Лешка забрали без разрешения железный лом у какой-то бабушки, как потом вернули его и что сегодня Федя ушел в школу и больше не возвращался домой.

Горев говорил быстро, негромко, часто поправлял рукой седые волосы и все посматривал на Серафиму.

Максиму было совершенно ясно, что Симка знает, где Федя. Ишь, как отворачивается от Горева! Ишь, как поджимает губы, а сама, хитрющая, нет-нет да и кинет искоса настороженный взгляд на Николая Егоровича! И плакала она в углу неспроста, и из дому хотела удрать незаметно тоже недаром.

Мать вдруг вспомнила, что стоят они все еще в передней, извинилась и предложила Николаю Егоровичу пройти в комнаты. Он отказался. Он пойдет искать сына — час поздний. Но вот задача — где его искать? В школе нет, Анна Васильевна после уроков Федю не видела, от Кондратьевых он ушел давно.

Максим подошел к сестре.

— Говори, чего ты на вокзал собиралась? Сейчас же говори!

— Я… я не собиралась… — чуть слышно произнесла Симочка. Тогда Максим резко повернулся к Гореву и закричал:

— Николай Егорович, подождите, не уходите. Она все знает, знает!

Горев положил руки на Симочкины плечи, попытался заглянуть в ее глаза. Да разве заглянешь, если они прикрыты длинными темными ресницами!

— Симочка, не молчи! — умоляюще попросил он. — Ведь с Федей, может, случилась беда…

Симочкино сердце не могло больше выносить таких мучений и страданий. В полном и безвыходном отчаянии она села на пол и громко, безутешно заплакала.

— Ох, Федя-медведя! И что только… ты… наделал!… И за-ачем… зачем я… я дала тебе честное-е… пио-онерское! А то бы… то бы ты не поехал… на свой далекий Север…

Мать и Горев переглянулись. Максим опять закричал:

— Вот видите! Видите!

На лбу побледневшего Николая Егоровича появились крупные морщины. Он взглянул на часы и открыл входную дверь. Уже с крыльца запоздало донеслось:

— До свидания!

— Подождите! Я с вами!

Максим схватил пальто и кинулся вслед за Горевым.

Мать наклонилась к дочке, вытерла ей нос и попросила подняться с пола. Симочка посопела, повсхлипывала, но встала и отвернулась к стенке. Она долго стояла так, старательно отрывая пуговицу от пальто. Оторвав одну, она принялась за другую.

— Может быть, хватит одной? — спросила мать.

Симочка молчала. Мать подошла к ней и миролюбиво предложила:

— Давай-ка разденемся! — И сняла с пушистых белокурых Симочкиных волос голубую шапку.

— Мама… Мамочка, — жалобно протянула Серафима. — Ведь я им ничего не сказала, правда?

— Не сказала, не сказала, — успокоила мать. — Ты только плакала. На целый год сегодня наплакалась.

— А… а они найдут… Федю?

— Должны найти.

Тут мать стала объяснять дочке, что она плохой друг. Отговорить Федю надо было от поездки, а если не слушался — приказать. Ведь она же председатель совета отряда, а совсем не понимает, как должна поступать.

Симочка молчала, расстроенная. Выходило, что она виновата в Федином бегстве. А разве она его не отговаривала, разве она его не просила не ехать? И если она плохой председатель совета отряда, пусть ее переизберут.

Вот как получается: Федя мучается, Николай Егорович расстраивается, и Симочка наплакалась досыта. Мама тоже беспокоится: сидит за книгой, а сама почти не переворачивает страниц — все прислушивается к шагам во дворе.

Симочка взяла маленький стул, поставила рядом с маминым и уселась с Анютой на коленях. Но все равно было грустно. Она попробовала пересесть, но легче не делалось. Тогда она взяла мамину руку и положила себе на голову. Мать улыбнулась, погладила дочкины волосы, и Симочке стало легче.

Максим не шел. Симочка не могла больше томиться в неведении и предложила матери сходить вместе к Горевым. Может, Федя с отцом пришли.

Мать с сомнением покачала головой, но пойти согласилась. Они оделись и вышли из дому. Пороша с воем кинулась им в лицо, ветер злобно рванул Симочку за пальто. Она взяла мать за руку и смело шагнула во вьюжную тьму.

Дома у Горевых их встретила Тамара Аркадьевна. Она была одна и очень обрадовалась гостьям, упросила раздеться, пройти в комнаты. Мать рассказала ей, что Федя на вокзале, что Николай Егорович и Максим поехали туда за ним, их можно ждать с минуты на минуту. Тамара Аркадьевна слушала мать сумрачно, не перебивала. Она несколько раз подходила к окну — посмотреть, не идет ли Николай Егорович с Федей, не утихла ли вьюга. Симочка заметила, что за занавеской она тихонько вытирала глаза.

«Плачь, плачь! — с неприязнью думала Симочка. — Это все из-за тебя!»

Время шло. Никто не приходил. Тамара Аркадьевна тревожно советовалась с матерью: не поехать ли ей тоже на вокзал?

— Разъедетесь, — уверенно сказала мать, -Вы — туда, они — сюда.

Тамара Аркадьевна предложила гостьям чаю. Но Симочке ясно было, что делает она это из вежливости: даже не дослушав отказа матери, опять отошла к окну.

Звонок раздался неожиданно. Тамара Аркадьевна вздрогнула, растерянно взглянула на мать, а та уже спешила открыть дверь. В переднюю занесенная снегом вошла Анна Васильевна. Она не удивилась, увидав Серафиму и ее мать.

— Нашелся? — спросила учительница вместо приветствия.

Тамара Аркадьевна кивнула и передала рассказ матери. Симочка отряхивала Анну Васильевну от снега и хорошо видела, как она помрачнела. И когда ее строгие глаза с явным осуждением остановились на Тамаре Аркадьевне, Симочке показалось, что та сейчас расплачется.

Но никто не расплакался. Анна Васильевна сказала:

— Что ж стоять да у моря погоды ждать! Пойду им навстречу.

— В такую метель? Да вы их и не найдете. Они могут трамваем, могут троллейбусом… — несмело возразила Тамара Аркадьевна.

Но учительница все равно пошла. В дверях она вдруг повернулась.

— Я к вам еще приду, — сказала она Тамаре Аркадьевне. — Завтра.