Друзья с тобой: Повести - Кудряшова Светлана Владимировна - Страница 2

— Не спится, старинушка? — спросила бабушка. Выглянула в окно и обрадовалась: — С первым снежком тебя, Степушка!

Слез с печи дед Тойво, пригладил свои мшистые волосы, принес бабушке с озера два ведра чистой и холодной онежской воды и позвал Кирюшку домой. Но бабушка велела ему дождаться чаю, а сама достала из темного комода письмо, надела очки.

— От Николая Егорьевича. Хочет Федюшку к себе забрать. Извещает: мол, жену хорошую нашел.

Бабушка пристально посмотрела на сладко спящего Федю, тихо прочла письмо и спросила:

— Ну, что присоветуешь?

Дед закряхтел, похлопал по спине лежащую на полу Кирюшку.

Бабушка сокрушенно вздохнула: с тобой, молчуном, посоветуешься! И, как бы про себя, задумчиво произнесла, что пусть Федюшка сам это дело решит.

В это утро Федя едва не опоздал в школу. Он долго любовался шкурой лисицы, которую Тойво подвесил к потолку в сенях. Первый Федин охотничий трофей! Узнав за завтраком, что отец зовет его к себе на юг, очень обрадовался и все расспрашивал бабушку, скоро ли поедет и как там люди живут} так ли, как на Севере, или по-другому?

— Так же, — ответила бабушка. — Везде советские люди, что на севере страны, что на юге. И в школе так же учат, и в пионерских отрядах занимаются.

Закадычные друзья Арсений и Иванка поджидали Федю у ворот новой, еще пахнущей смолистым лесом школы.

— Лисицу пристрелил? — крикнул еще издали Иванка, уже как-то узнавший о Фединой удаче.

Тут же на дворе Федя рассказал про приключения в лесу и про свой скорый отъезд к отцу. Друзья не успели выразить свое мнение — прозвенел звонок. Но они были явно взволнованы и не столько победой над лисицей, сколько отъездом Феди на юг.

В классе, усаживаясь за парту рядом с Федей, Арсений вдруг сказал:

— Не езди, Федюха. Все равно лучше нашего северного края нет.

Федя не ответил — начался урок.

ОТЕЦ

Южная зима обманчива и мимолетна. Снег растаял так же внезапно, как и выпал. Улицы, еще недавно белые и уютные, от непрерывного дождя стали унылыми и серыми. Темные, некрасивые деревья печально опустили свои мокрые голые ветви над сырыми тротуарами.

Сидит Федя у окна, смотрит на улицу, а мысли его далеко далеко отсюда. Вспоминаются ему родные северные края да добрые друзья, что остались там. Вспоминается ему бабушка Марфа Тимофеевна, ее ясная улыбка и ласковая рука. Кто-то колет теперь ей дрова и возит воду с озера? А кто катается на Фединых лыжах? Очень хорошие лыжи, настоящие финские сделал ему дед Тойво. И отличные сани смастерил он для Феди. Бывало, мчится Федя вниз по укатанной зимней дороге только ветер обжигает лицо да снежная сухая пыль лет) следом. Сильнее всего грустил Федя по бабушке. Уезжать с Севера она наотрез отказалась:

— Что ты, Федюшка! Век здесь прожила, здесь и кончать его буду. А ты, батюшка, поезжай, посмотри белый свет.

Приехал Федя к Черному морю. Живет и удивляется: вместо январских морозов дождь и такой ветер, что шапку с головы рвет. Не поймешь — то ли весна, то ли осень… А Тойво бродит сейчас по заснеженным лесам с лайкой Кирюшкой. Знает он все заповедные места в Старом бору, все тайные тропы в болотах. В прошлую осень водил он Федю к дальнему бурелому, и видели они там лосиху с лосенком.

А на гранитной скале у Черного озера медведица поселилась. Тойво и Федя ходили летом к скале. Поросла она серым мхом, а на вершине ее три сосны неба касаются. Каждой — по сто лет. Сбили они плот и поплыли вокруг скалы, но ни с чем вернулись: висит скала над озером и нигде к ней не подступишься. Так до сих пор и живет старая медведица спокойно и привольно в том заскальном краю. Собирались охотники наведаться к медведице зимой, но не успели: приехал за Федей отец. Явился он под самый Новый год, радостный, шумный. По всему бабушкиному домику раздавались его смех и восклицания. Вечером отец и Федя украшали елку, которую старый Тойво срубил в тайге.

— Где ты нашел, дед, такую царевну лесную? — радостно удивлялся отец.

— Полон лес таких царевен, — ворчал Тойво.

— Рыжик! — не успокаивался отец. — Ты посмотри, какая красота!

Он накидывал на темно-зеленые ветки цветные бусы и отходил полюбоваться. И отец, и сын замирали от восторга, глядя на развесистую красавицу в ожерелье из бус. Нечаянно отец разбил два больших красных шара. Федя ахнул от огорчения. Николай Егорович виновато смотрел на сына:

— Рыжик, не сердись! Бьется к счастью!

К счастью так к счастью. Рыжик смеялся и танцевал с отцом польку.

В самый Новый год подняли бокалы с прозрачным светлым вином и отец торжественно сказал:

— С Новым годом, с добрым и счастливым, мои дорогие друзья!

Затем наклонился к Феде:

— За наше новое счастье, Рыжик!

Федя кивнул и повернулся к бабушке — посмотреть, как она. Но бабушка отвернулась к самовару. Феде надо было обязательно увидеть ее глаза, убедиться, что они ясные. Он наклонился к самому столу и заглянул-таки в них. Они смеялись.

— От тебя не скроешься, проницатель этакий! — ласково сказала бабушка и растрепала Федины волосы. Он успокоился и весело смотрел, как отец танцевал с Тойво вальс. Дед топтался на месте, подпрыгивал неожиданно, наступал отцу на ноги.

— Сущий медведь! — смеялась бабушка. — Сейчас остальные шары побьете.

Отец расшалился и потянул бабушку танцевать кадриль. Но она отказалась:

— Уволь, батюшка, из годов вышла.

Все окончилось благополучно. Допили вино, доели маринованные белые грибы, розовую соленую семгу и улеглись спать. А утром чуть свет отправился Федя в тайгу на лыжах. И у Черного озера побывал, и в Старый бор заглянул, а потом взошел на высокую Дивью гору и долго глядел на Онежское засыпанное снегом озеро. Вилась по снежной равнине проезжая дорога, а по бокам ее стояли сторожевые вехи — сосны да ели, чтобы не сбиться с пути в темную вьюжную ночь.

Так в то утро накатался Федя, что и нитки сухой на нем не осталось. Прикатил домой и залег на печку греться. Грелся-грелся и уснул. Разбудил кот Степан — провел пушистым хвостом по носу. Федя проснулся и сразу вспомнил, что сегодня поедут они с отцом в далекий южный город, где растут яблоки и виноград и откуда рукой подать до теплого Черного моря. Он радостно улыбнулся и погладил Степана по спине.

А на столе в это время кипел самовар, отец с бабушкой пили чай и ели праздничные пироги с черникой. Федя тоже захотел чаю и пирогов. Но только собрался спуститься с теплой печки, как услышал…

— Хороша ли жена у тебя, Николушка? — спрашивала бабушка.

— Красоты на двоих хватит! — засмеялся отец.

— Не про то спрашиваю, — перебила бабушка. — Сердце-то каково у нее? Полюбит ли она Федюшку?

Отец ответил не сразу.

— Полюбит, — наконец сказал он. — Я для Рыжика и семью завожу, хочу с сыном жить. Растет парень без матери, отца видит редко. Будто сирота…

— Лаской я его не обделяла, батюшка, — тихо сказала бабушка. — По правде, по совести говорить — больше, чем тебя, лелеяла. И не дай бог, если Тамара Аркадьевна Федю обижать будет!

— Полно! — перебил отец. — Рыжик — самое дорогое для меня на свете.

Сердце у Феди колотилось как у того зайчонка, что однажды попал в капкан, и Федя пожалел его и выпустил. Федя посидел на печке, пока отец допил чай, потом слез и подсел к бабушке. И уж больше не отходил он от нее. Все думал: как же без бабушки жить-то будет? Не остаться ли ему здесь?… Но тогда опять будет Федя скучать по отцу и считать дни до его приезда…

Наступил вечер. Попросили в колхозе Карьку, и повез дед Тойво в санках с расписными боками Федю с отцом на станцию.

Бабушка долго стояла на крыльце и махала им вслед платком. Федя тоже махал красной варежкой, хотя плохо видел бабушку от слез, застилавших ему глаза.

…Три дня и три ночи мчался на юг скорый поезд. Вначале бесновалась метель и начисто залепила снегом вагонное окно. Наконец поезд вырвался из вьюжной полосы. Замелькали за окном елки и сосны, плотно укутанные снегом, пролетали села и деревни. А лес все редел и редел и в конце концов исчез. И деревянные дома тоже исчезли. Пошли белые хаты, пошла заснеженная степь без конца и без края.