Брюс Ли: сражающийся дух - Томас Брюс - Страница 3

У Ли Хой Чуня была привлекательная жена Грэйс, дочь китаянки и немца. Воспитанная в католической вере, она в девятнадцатилетнем возрасте переехала из Шанхая в Гонконг.

Регулярно сопровождая своего отца в оперу, девушка влюбилась в комического актера и всегда стремилась занять место в первом ряду у оркестровой ямы, где тот мог бы видеть ее. Ее усилия не пропали зря. Вскоре Грэйс и Хой поженились и поселились в доме номер 218 на Натан-роуд в Коулунском районе Гонконга.

Их первый ребенок, мальчик, умер вскоре после рождения.

Это событие было не только грустной утратой, но и воспринималось как дурное предзнаменование, так как смерть мальчика считалась гораздо более тяжелой бедой, чем кончина девочки.

Грэйс Ли и ее муж боялись, что духи не расположены к ним.

Согласно китайскому поверью, вторым ребенком в семье должна быть девочка. И молодые супруги удочерили чужого младенца, чтобы запутать духов. Своей приемной дочери они дали имя Фоуби. Несколько месяцев спустя Грэйс произвела на свет здорового малыша — Питера.

Вскоре после этого, оставив детей на попечение родных в Гонконге, Грэйс отправилась со своим супругом на гастроли по Соединенным Штатам. Там она обнаружила, что снова беременна. Муж вместе с театром продолжал турне по Америке, а Грэйс осталась в Сан-Франциско. 7 ноября 1940 года (в Год Дракона согласно китайскому календарю) между шестью и восьмью часами утра (в Час Дракона) в сан-францисской клинике, расположенной в китайском районе на Джексон-стрит, Грэйс Ли подарила жизнь третьему из своих пятерых детей — сыну. Чтобы окончательно сбить с толку враждебных духов, мальчику дали девичье имя — Сай Фон («Маленький Феникс») и прокололи ему одно ухо. Вскоре Грэйс Ли дала новое имя своему младшему сыну. Теперь его звали Джунь Фэнь («Возвращающийся Вновь»), так как Грэйс предчувствовала, что однажды он должен вернуться к своему месту рождения. Мэри Гловер, врач, наблюдавшая за роженицей, окрестила мальчика «Брюсом», и эта кличка осталась за ним на всю жизнь. Позже Брюс изменил свою фамилию на английский манер (с Li на Lee).[3]

* * *

Воздушный коридор, ведущий к гонконгскому аэропорту, — один из самых коварных в мире; самолеты подлетают к нему между крутых холмов над крышами домов Коулуна, чтобы затем устремиться на полосу земли, выступающую в гавань. Как и все портовые города, Гонконг кажется наиболее внушительным со стороны моря. В бухте беспрестанно снуют паромы, глиссеры и джонки. Крошечные плоскодонки, управляемые женщинами в соломенных шляпах, раскачиваются на воде вспененной более крупными судами. Город теснится на небольшом клочке суши, и ему остается расти только вверх. Растянувшись вдоль побережья, в головокружительной перспективе стекла, металла и отраженного света, дома лепятся к крутым склонам зеленых холмов. Там, где склоны слишком круты для строительства, город уступает дорогу горам, возвьшающимся на заднем плане.

При всем социальном и экономическом разнообразии Гонконг является азиатским аналогом Манхеттена. В этом городе кажется, что вы всегда находитесь в гуще бурлящей толпы, которая несет вас по своей воле. Современный Гонконг самодовольно выставляет напоказ безупречные ряды вульгарных небоскребов. «Порше», «мерседесы» и «феррари» зажаты в запутанном клубке улиц, теряющихся в тени домов. Улицы звенят от многократного эха автомобильных гудков, криков и громыхания строительных работ. Гонконг — рай для приезжих покупателей, он открывает взору туриста всевозможные соблазны: от ювелирных магазинов и фруктовых лавок до шумного электронного супермаркета на Натан-роуд. Все гостиничные номера оснащены факсами для удобства приезжих бизнесменов. Богачи в Гонконге живут словно султаны и магараджи. В наибольшем изобилии здесь одна вещь — дешевая рабочая сила. Позади громадных небоскребов и первоклассных гостиниц кроются нищета и несчастье — в переполненных лагерях беженцев и мрачных районах лачуг, растянувшихся вдоль ручьев острова, в трущобах Уоллд Сити. И отчаяние «людей с лодок», которых отлавливают, чтобы снова возвратить во Вьетнам. Вдоль дороги, ведущей к Новым Территориям, тянется ряд высотных домов, построенных на скорую руку.

Тот Гонконг, в котором Брюс Ли провел свое детство, очевидно, находился на стыке между парадным фасадом города и кварталами бедняков. Этот Гонконг представляет собой лабиринт переулков, бурлящих жизнью. Эти переулки петляют между облупленных стен жилых домов, переполненных магазинов и ресторанов, зазывающих к себе прохожих кричащими неоновыми вывесками. Они наводнены грузовиками, такси и повозками рикшей. В наши дни можно наблюдать, как женщины, надушенные «шанелью», и молодые предприниматели, прижимающие к ушам сотовые телефоны, излучают радостное самодовольство, проталкиваясь среди местных жителей, облаченных в традиционные длинные одежды. Торговцы в тени крытых ларьков выставляют на всеобщее обозрение рыбу и фрукты. На ветру слегка покачиваются ряды подвешенных лоснящихся уток. Здешняя атмосфера, состоящая из сложной смеси запахов экзотических блюд и не менее экзотического мусора (находящегося в различных фазах гниения), липких испарений и тяжелой духоты, мало меняется с годами. И хотя Гонконг производит возбуждающий эффект, он может и изматывать. В Гонконге можно найти все. Все, кроме мира и покоя.

В начале 1941 года, несколько месяцев спустя после рождения Брюса, его семья возвратилась в Гонконг, где тот сразу же заболел из-за высокой влажности и непривычных климатических условий. Брюс долго еще оставался тощим и хилым ребенком. Квартира Ли располагалась в старом доме на Натан-роуд.

Она находилась на втором этаже над какими-то магазинчиками. Узкая лестница выходила в парадное без дверей, где бездомные часто устраивали свои импровизированные жилища. Но лестничная площадка второго этажа была надежно защищена крепкой двойной дверью, укрепленной стальными брусьями и оснащенной глазком.

Сами комнаты были скудно меблированы. Большой холл, у задней стены которого стоял холодильник, служил поочередно столовой, гостиной и спальней. Эта просторная комната с ее большим столом была центром семейной жизни: в ней принимали пищу, вели разговоры, читали книги и играли в игры.

Ночью эту комнату, как и все остальные, использовали для сна.

Почти все кровати были железными и покрывались жесткими матрацами. Кроме столовой, квартира состояла еще из двух комнат поменьше. В одной из них находились две двухъярусные койки. К другой комнате, выходящей окнами на Натан-роуд, была пристроена веранда, украшенная множеством растений в горшках, а в одно время и клеткой с курами.

Душными ночами никто не нуждался в спальных принадлежностях, а по утрам в единственную ванну выстраивалась очередь. Однако омовение не приносило большого облегчения — через минуту человек снова покрывался липким потом. В засушливый период, когда начинались перебои с водой, ванну всегда держали наполненной, и курам приходилось делить веранду с купающимися людьми, устраивающими душевую за занавеской.

После смерти брата Хой Чуня его вдова с пятью детьми были приняты в семью Ли, как это принято в китайской традиции. С ними в семью пришли еще двое слуг и By Нгань, неофициально усыновленный ребенок. Квартира Ли явно не была предназначена для двадцати человек (учтите еще большое количество разномастных собак, птиц и рыб). Немецкая овчарка по кличке Бобби, любимая собака Брюса, спала под его кроватью.

Однако было бы неверно считать Брюса Ли выходцем из бедной семьи. Рента, которую приносило имущество отца, вкупе с деньгами, заработанными в театре, давала возможность семейству всегда держать слуг. Но несмотря на то, что отец получал хорошие деньги, Брюс клялся, что никогда их не видел.

Он жаловался на своего «скупого» отца и временами крал деньги, чтобы позволить себе пригласить друзей в кафе. И все же отец Брюса вовсе не был таким уж плохим. Известны случаи, когда он оплачивал медицинские издержки знакомых, которые не были в состоянии заплатить по счетам.