Брюс Ли: сражающийся дух - Томас Брюс - Страница 13

По возращении домой Аллен получил от Брюса письмо, а через две недели Джеймс Ли написал Брюсу. Брюс отправился в Окленд, чтобы навестить Джеймса. Джеймс Ли согласился с другом. «Да, парень действительно хорош. Он невероятен!»

Не менее сильное впечатление Брюс Ли произвел и на студентов Гарфилдской высшей школы, где он как-то выступил с лекциями. Двадцатидвухлетний Брюс вошел в здание школы с важным видом, ведя под руку Эйми Сэнбо, чтобы просветить студентов насчет китайской философии. Тогда он не заметил Линду Эмери, крепкую семнадцатилетнюю девушку, но та заинтересовалась молодым человеком и спросила о нем у своей соседки. Ее подруга, американка китайского происхождения по имени Сью Энн Кэй, ответила, что Брюс — это ее учитель кунг-фу.

За три года знакомства с Эйми Брюс несколько раз предлагал ей выйти за него замуж, но каждый раз наталкивался на отказ. Брюс запланировал поездку в Гонконг на лето 1963 года, надеясь объявить родителям о своей женитьбе на Эйми. Он сделал девушке последнее предложение и надеялся убедить ее, предложив обручальное кольцо, перешедшее ему по наследству от прабабки. Брюс знал, что Эйми предложили работу в Нью-Йорке, и потому решил поторопить ход событий. Эйми ответила окончательным отказом и навсегда исчезла из его жизни.

Некоторое время Брюс пытался найти ее, но попытки не увенчались успехом.

В то же время Брюс получил официальное письмо с предписаниями не покидать страну, так как американское гражданство делало его кандидатом для прохождения военной службы.

Брюс попросил свою преподавательницу английского языка, Маргарет Уолтэрс написать в комиссию поручительское письмо. Хотя его жизнь в Штатах была недавно омрачена неприятностями, у Брюса не было намерений покидать эту страну.

Глава 6. Лето в Гонконге

Летом 1963 года в квартире Ли на Натан-роуд обитали мать и отец Брюса, его сестра Агнес, брат Роберт, кузен, тетка, служанка, а также цыпленок в клетке на веранде. Дуг Палмер, изучавший классический китайский язык в колледже, с радостью принял предложение своего друга Брюса отправиться к нему на родину.

Однажды, когда семейство уселось за стол, Дугу был преподан урок о некоторых тонкостях кантонского диалекта. По этому поводу он сделал следующую запись:

Кантонский диалект китайского языка, распространенный преимущественно в Гонконге, является тональным языком.

Совершенно схожие во всем звуки могут приобретать прямо противоположное значение в зависимости от тона, которым они произнесены. Сейчас я могу довольно сносно говорить на классическом китайском, в котором есть четыре основных тона. Но в кантонском имеется семь различных тонов, и я часто не могу уловить различий.

Однажды вечером семья уселась вокруг обеденного стола, чтобы сыграть в простую игру, заключающуюся в том, что на стол бросают кубик с изображением различных животных на его гранях. Тот, кто первым выкрикнет имя животного, изображенного на верхней грани кубика, после того, как тот остановится, набирает очко. Одним из животных была креветка, название которой по-китайски звучит как «хааи» на низких тонах. В разгаре игры я громко выкрикивал: «хаи», все более высоким тоном, когда выпадала креветка. Дамам, собравшимся за столом, это казалось необыкновенно смешным, и они каждый раз хихикали. Наконец Брюс отвел меня в сторону и объяснил разницу в тональности между китайскими названиями креветки и женских половых органов.

Брюс Ли и Дуг Палмер не скучали этим летом в Гонконге.

Они ходили купаться на песчаные пляжи, посещали кинотеатры (если не забывали купить билеты загодя), заходили на атракционы, ели в ресторанах или просто впитывали в себя атмосферу и энергию шумных улиц. Брюс сделал Дуга сообщником в розыгрышах. Любимой жертвой шутников стала гонконгская полиция, отличавшаяся взяточничеством, которая, наряду с британской солдатней, входила в те две категории людей, ненавидимых Брюсом больше всего. Брюс сразу замечал полицейского-китайца с красной нашивкой на рукаве, что означало, что тот говорит на каком-то подобии английского:

Увидев копа с красной нашивкой, я должен был подойти к нему и спросить по-английски, не подскажет ли он мне, как пройти в Кантон-Театр. Поскольку такого театра не существовало, но была Кантон-роуд, каждый коп обязательно переспрашивал меня на страшном английском: «Кантон-роуд?» «Нет, я рассчитывал встретиться с другом в театре», — отвечал я и тут же начинал нести скороговоркой ахинею на английском. Коп, совершенно сбитый с толку, время от времени произносил только одну фразу: «Кантон-роуд?» Тут я делал паузу и на кантонском языке внятно произносил: «О чем ты тут лепечешь?» В этот момент к нам приближался Брюс и спрашивал, из-за чего возникла проблема. Я отвечал ему, что желаю найти «Кантон-Театр», на что тот отвечал, что и сам туда направляется. На этом мы оставляли остолбеневшего от изумления копа.

Однажды вечером Брюс возвращался домой на пароме.

Два уличных хулигана начали провоцировать его на драку, но Брюсу удалось сдержаться и не реагировать на их слова. После того как паром причалил, те увязались за ним и долго шли по пятам, выкрикивая оскорбления. Наконец Брюс не выдержал и, крутнувшись, нанес низкий удар ногой по голени ближайшего из парней. Второй задира тут же пустился наутек. Не поворачиваясь, Брюс продолжил свой путь домой. Когда родные услышали рассказ об этом инциденте, кузен Брюса, Фрэнк, долго не мог поверить в это. «Несколько лет назад он обязательно отмолотил бы обоих».

Брюс также любил развлечься, затеяв притворную драку с Дугом на глазах у зевак.

Мы разыгрывали обычный сценарий: два размашистых боковых удара наносил я. Брюс блокировал их своими предплечьями. Затем он наносил жесткий апперкот мне в живот, что давало возможность проверить, насколько хорошо я его натренировал. Мы старались выбрать удачное время: выходили из лифта, громко споря, а затем начинали свое представление на глазах у публики, стоящей в очереди к лифту.

Не знаю, каким чувством юмора обладал Брюс — «китайским» или своим, неповторимым. Он часто вел себя как недотепа, позволяя уличной шпане задевать его. Когда возникала драка, Брюс неуклюже блокировал свинг противника, а затем лупил его в пах или обездвиживал, казалась бы, случайным ударом. Когда задира катался по земле, корчась от боли, Брюс, прикрывая рот ладонью, заливался нервным, визгливым смешком. Когда мы удалялись, Брюс объяснял свое поведение: «Человек может смириться, получив трепку от кого-нибудь побольше и посильнее, но если его отлупил какой-то мозгляк, он не найдет себе места от стыда до конца своей жизни».

В Гонконге Брюс продолжал серьезно заниматься кунг-фу.

Он отыскал Ип Мэна и посещал его. Дуга Палмера он брал только в качестве зрителя, предупредив его, чтобы тот не проговорился о своих познаниях в кунг-фу.

Хотя он нарушил традиции, находясь в США, когда обучал каждого желающего кунг-фу, невзирая на цвет кожи (к изумлению многих жителей китайского района Сиэтла), Брюс не мог «переступить черту дозволенного» в Гонконге.

Ип Мэн всегда приветливо улыбался, в его глазах мерцал смех. Он был в годах и отличался хрупким сложением, но все еще был в хорошей форме. Они с Брюсом практиковали упражнение с приклеивающимися руками в его квартире, расположенной на самом верху многоэтажного дома. Ни один ученик не присутствовал при этом. И два бойца долго тренировались, раздевшись до пояса.

«Мы были неразлучны все то лето, — вспоминает Палмер, — за исключением тех случаев, когда бегали на свидания». Детская любовь Брюса, Пак Янь, прослышав о том, что Брюс приехал в Гонконг, позвонила ему. В течение последних пяти лет, когда Брюс находился за океаном, она снималась в фильмах беспрерывно. Сейчас она рассказала ему, что готовится к съемкам в новой картине, где ей предстоит играть «плохую девочку».

Она спросила Брюса, не мог ли он помочь ей подготовиться к этой роли. В течение последних недель Брюс не жалел сил, помогая своей подруге войти в роль.