Приключения Ёженьки и других нарисованных человечков (с илл.) - Шаров Александр - Страница 8

— Ведь главное, что вы — буквы! А то, что вас сделали бешеными, забудьте, забудьте! «К», оставь коварство и кровожадность, ты ведь кроткая, красивая. Милая «М», ты — буква матерей и младенцев, всех маленьких и милых, игрушечных мишек и матрёшек, всех молодых и мудрых. А ты, «Л», — буква ласковых, любимых и любящих. Зачем вам воевать с детьми?!

Задумалась, поникла головой «М»; отошла в сторонку «Л».

— А я злая, зловредная, завистливая, змеиная буква и всё равно буду жжжжалить, потому что у меня ядовитое змеиное жжжжало, — прошипела «З».

— Неправда! — сказал Художник. — Ты, «З», только притворяешься злой, а на самом деле ты заботливая, и звериная — а звери добрые, — и зелёная, как деревья и трава.

И только Художник сказал это, прилетел доктор Дятел, разложил на столике под деревом щипцы, шприцы, козьи ножки и всякие другие штуки, которыми рвут больные зубы, и вывесил на стволе сосны объявление:

Выстроилась змеиная очередь. Скоро не стало в здешних местах ядовитых змей.

Только одна самая вредная Змея не захотела отдать ядовитое жало. Поползла она к Злому Художнику, приползла и зашипела:

— Мы побежжждены!..

«Надо бежать», — решил Злой Художник; он ведь был злой да трусливый. И побежал что было мочи.

Продирается он сквозь колючие кустарники, с кочки на кочку перепрыгивает, карабкается через горы и скалы.

А за ним ползёт Змея.

Совсем они выбились из сил и вдруг видят — среди дремучего бора избушка на курьих ножках. На пороге сама Баба-Яга.

— Спаси нас, кума! — взмолился Злой Художник.

— Хи-хи-хи, я битым не спасительница, — ответила Баба-Яга. — Это добрые да глупые любят несчастненьких. И больше не кума я вам, дуракам, а хозяйка. Будешь ты, Злой, воду мне таскать, печь топить и щи варить. А сам будешь под лавкой спать да кости глодать. А тебя. Змея, я на цепь посажу, вместо собаки; собака-то сбежала, не захотела мне служить.

— А если я опять в силу войду? — спросил Злой.

— Если бы да кабы... Тогда другой разговор. А теперь — марш в лес! Чтобы к вечеру сто вязанок дров принёс!..

А Коршун тем временем опустился на землю около Доброго Художника и сказал:

— Ужасно надоело быть злой птицей Коршуном. Пожалуйста, прими меня к себе в дети!

— Хорошо! — согласился Художник. — Только слетай сначала в Далёкие горы, зачерпни из родников ведёрко мёртвой воды и ведёрко живой воды!

Коршун послушался, полетел в Далёкие горы и принёс живую и мёртвую воду.

Опрыснул Художник сперва мёртвой водой, а после живой всех бывших людоедов. Среднего Ежа и Старшего Ежа, которые лежали около скалы, где их ужалили змеи.

Старший Еж открыл глаза, потянулся, поднялся на ноги и сказал:

— Ах, как долго я спал!

А за ним открыли глаза, потянулись и встали все другие Человечки. И тогда... Вот тогда-то Художник объявил:

— Завтра пир на весь мир!

Была лютая зима, а тут растаял снег, зазеленела трава, распустились листья на деревьях и расцвели цветы.

Собрали Человечки со всего города столы и поставили их один к одному от дома, где жил Художник, через лес и до океана, и в океане тоже, чтобы и рыбы и рыбьи ребята могли быть на пиру.

Откуда ни возьмись, появились пауки и соткали вот такую — серебряную и золотую — скатерть на весь стол.

Вырыли яму и посадили конфетную пальму. Она сразу зашумела листьями:

— В океане хорошо и тут прекрасно, мне везде нравится!

Такая славная пальма. Шумит пальма листьями и без счёта роняет на праздничный стол конфеты — одна вкуснее другой.

И созрели на ней бутылочки с ананасно-клубничной шипучей водой и с апельсиновым лимонадом.

Муравьи разнесли по столу семена цветов, и в один миг выросли колокольчики с большими синими чашечками цветов, чтобы было из чего пить взрослым, а для детей, зверят и рыбят распустились чашечки ландышей.

Когда стол был накрыт и гости расселись каждый на своём месте. Добрый Художник сказал:

— Если бы не Еж-ежище — Чёрный носище, не было бы Ёженьки и всех других Человечков. Да и я не дожил бы до этого часа, а умер бы от голода и холода. Крикнем «ура» в честь Ежа-ежища и попросим его рассказать нам что-нибудь про себя.

Все крикнули или заревели-кто как привык-"Ура!«, а Большая Слоново-Пальмовая Мышь-Капитан тихонько пропищала:

— Если КОГО-ТО превозносят, будто он невесть кто, а КОГО-ТО забыли, будто не ОНА совершала неслыханные подвиги — ox, короткая память даже у Добрых Художников! — то КТО-ТО не будет ничего есть, разве только сгрызёт десяточек орехов в меду, да две-три шоколадные конфетки, — чтобы уж совсем не помереть с голоду.

Еж-ежище покраснел до самых корней иголок и, когда затихло «ура», сказал:

— Живу я в норе вместе со своей Еж-ежовной — Чёрной носовной и Еж-ежатами — Чёрными носятами. Ничего, кроме родного леса, не видел, так что и говорить мне не о чем. Но тут среди нас неустрашимый морской волк, то есть я хотел сказать — неустрашимая морская Мышь-Капитан. Она-то, уж наверно, совершила больше подвигов, чем у меня иголок. Пусть бы она рассказала нам что-нибудь...

Все закричали и заревели: «Просим! Просим!», а рыбы и тюлени захлопали плавниками и ластами по воде, но Большая Слоново-Пальмовая Мышь-Капитан только развела лапками:

— Конечно, когда избороздишь все моря и океаны на разных чудовищах, конфетных пальмах и кораблях и когда доведётся столько раз командовать битвами с осьминогами, пиратами, кошками и всякими там Бешеными буквами, есть что вспомнить. Но детвора любит сказочки. А мы, морские капитаны, сочинять не мастера. И у нас, морских капитанов, так уж повелось, что то, что было — не обессудьте, — было, а то, чего не было, того, извините, не было..

С этими словами Мышь села, но все так оглушительно закричали: «Пусть говорит! Слово Большой Слоново-Паль-мовой Мыши-Капитану!», что она в конце концов рассказала о некоторых событиях своей жизни.

О том, как она воспитывала Слона и никогда не шлёпала его, не ставила в угол, хотя было за что.

И как она дрессировала Ястреба, чтобы он перестал разбойничать, а честно зарабатывал себе на хлеб, перевозя через моря некоторых капитанов, если уж они позарез понадобились на каком-нибудь далёком острове.

И как она стояла на капитанском мостике и командовала Чудовищем, так что голос её заглушал рёв бури: «Право руля! Лево тру-ля-ля!»

И как сам Старый Вулкан, совсем было собравшийся извергнуться и залить лавой все моря я острова, залюбовался ею да и передумал извергаться. И всё повторял, что, конечно, на худой конец, можно дожить век Вулканом, но насколько чудеснее было бы хоть немного походить на такую вот Большую Слоново-Пальмовую Мышь-Капитана.

— Ничего, — сказала я ему, чтобы старичок не огорчался. — Когда-нибудь в свободное время я научу тебя капитанскому делу, и ты ещё успеешь кое-что повидать...

Так она рассказывала и рассказывала.

А Художник кивал головой и улыбался — ему очень нравилась эта маленькая Большая Слоново-Пальмовая Мышь.

А Морская Корова, которая сидела за столом рядом с Мышью, хотела сказать своему любимому морскому телёночку, что эта Мышь и действительно очень храбрая, если всё говорит не умолкая, когда на столе столько вкусного, и не боится, что всё съедят без неё. «Вот с кого надо брать пример», — хотела она сказать своему телёночку, но не сказала, потому что рот у неё был набит конфетами.