Большая книга ужасов – 56 (сборник) - Некрасов Евгений Львович - Страница 57

– Это сувениры, – пробурчала бабка.

– И у меня сувениры. Я что, играл в этого клоуна? Нет, его подарили мне девочки на двадцать третье февраля, День защитника Отечества. Я, может, в армию его собирался взять, как талисман. А ты отдала мой талисман соплячке, которая его порвет сегодня же!

Не успел я это сказать, как мне сдавило бок. Хватаясь за стену, я пытался удержаться на ногах, но колени подкосились. Я сполз и улегся щекой на теплый паркет. Стало немного легче.

– Пашенька! – бросилась ко мне бабка.

– Клоуна, – хрипел я, но до нее, конечно, не доходило, при чем тут клоун, когда внуку плохо.

Бабка заметалась по комнате, плеснула мне в лицо водой из вазы с цветами и, решив, что первая помощь оказана, схватилась за телефон:

– Это аппендицит, Пашенька! Не зря ты раньше пришел из школы, ты чувствовал!

Тупая боль в боку отпустила, и сразу же в живот мне как будто вонзили несколько кинжалов. Кошка! У них же кошка! Если меня увезут в больницу, клоун со спрятанной куколкой останется у нее в когтях. Корчась от боли, я дополз до телефонной розетки и вырвал шнур:

– Клоуна!

– Пашенька, сейчас! – И бабка побежала не к соседям, а в комнату к родителям, там у них второй телефон.

Меня дергало во все стороны – девчонка, пакость безмозглая, отнимала клоуна у кошки. Бросаясь от стены к стене, я вывалился в коридор. Сколько себя помню, родители копят деньги на ремонт, а потом тратят на что-нибудь другое. Это меня и спасло, потому что при хорошем ремонте провода убирают в стены, а у нас они где протянуты под потолком, где прибиты к плинтусу. Я нашел телефонный, срывая ногти, оторвал его от плинтуса, дернул… Провод не порвался, а только соскочил еще с нескольких гвоздиков. Тут девчонка сжала меня в кулаке, прижав руки к телу.

– Але, «Скорая»?! – голосила бабка.

Я дотянулся до провода зубами и стал грызть. Кошачьи когти впились в ногу. От невыносимой боли я стиснул зубы и перекусил этот чертов провод.

Как же меня затрясло! Казалось, что ток выжигает мозги. Руки и ноги часто-часто забились, слетела с тумбочки лампа и, задев провод, вырвала его у меня изо рта. Кажется, мне помог Легба.

Бабка высунулась с замолчавшей трубкой в руке и уставилась на меня, глупо моргая.

– Клоуна верни! – прорычал я.

Не дав мне ни секунды на передышку, кошка опять пустила в ход когти. Я извивался, как осьминог.

– Клоуна!

– Сейчас-сейчас, – залепетала бабка, перепрыгнула через меня и выскочила из квартиры.

Меня корчило. Каждую секунду этих мук я бы не задумываясь обменял на месяц пыток Сала. Иногда становилось легче, я переводил дух, зная, что девчонка всего-навсего отняла клоуна у кошки, чтобы подразнить ее и снова отдать меня на растерзание. С лестницы в незакрытую дверь дул сквозняк. Я слышал, как бабка звонит в соседнюю квартиру, как ей открывают… У меня стали отниматься пальцы на руке, истерзанной кошачьими когтями.

Хлопнула соседская дверь – бабка возвращалась. Почему боль не слабеет?!

– Пашенька, смотри, кого я привела! – со счастливым видом вбежала бабка. За ней шла Нинкина мать, она медсестра в детском саду.

– Клоуна, дуры! – заорал я и пополз к выходу.

Меня приподняло и отшвырнуло назад. Паршивая девчонка бросила клоуна своей кисоньке.

С тех самых пор я очень люблю медсестер детских садов. Для меня они образцы кроткого нрава, ума и воспитанности. Особенно ума. Медицинская сестра несоизмеримо умнее директора школы на пенсии. Потому что ровно через пять секунд боль отпустила, а еще через пять клоун был у меня в руках.

Из распахнутой двери доносился Нинкин рев. Сквозь одежду клоуна я исподтишка гладил живот куколке, разравнивая следы когтей, и мне становилось легче.

Помимо куколки, я обогатился деревяшкой, которую медсестра зачем-то сунула мне в зубы. Хотя и деревяшка помогла. Если изо всех сил стискивать ее зубами, боль как бы оттягивается из других мест. Я разровнял куколке пострадавшую руку, погладил бок, и стало совсем хорошо.

Повезло, мог и без головы остаться.

Чувствуя приятную истому, как после бани, я лежал на полу. Бабка и медсестра опустились передо мной на колени.

– Эпилепсия, – поставила диагноз медсестра. – Был припадок, теперь прошел. Деревяшечку держите под рукой, а то в следующий раз он может откусить себе язык.

– Паша вернулся из школы, потому что у него заболела голова, – вспомнила бабка.

Медсестра подтвердила, что да, именно с этого часто начинаются припадки. А про клоуна сказала, что надо было бежать за ним, как только я попросил, – мол, в моем состоянии нельзя нервничать, а то припадок будет дольше и сильнее.

Нет, что ни говорите, а приятнейшие люди – медсестры детских садов. Все знают, на все имеют научное объяснение. Даже то, что я перегрыз провод, соседку ни капельки не удивило: «А что вы хотите? Мальчик себя не помнил!»

Бабка уложила меня в постель и пошла печь мои любимые безе. Она чувствовала себя виноватой.

Я прижимал к себе клоуна. В продранных кошачьими когтями дырочках розовела кожица куколки. Если побаюкать клоуна, потолок начинал раскачиваться.

Может быть, уже сегодня Сало достанет волос Марика. Тогда скоро, очень скоро парень, которого боится вся школа, будет бояться меня.

Глава X. Врагов становится все больше

Эпилепсия – отличная болезнь, особенно когда у тебя ее нет. Врачи подтвердили соседкин диагноз, и для меня настали дни блаженства. Бабка мухой летела выполнять мои капризы, лишь бы больной не перенервничал. Правда, сначала она заявила, что будет гулять со мной – на тот случай, если припадок застанет меня на улице. Я пресек ее попытку одной фразой: «Не действуй на нервы». Потом чудесная медсестра подвела под это научную базу. Мол, мальчик должен научиться жить со своей болезнью, а если его опекать, он будет чувствовать себя инвалидом и никогда не станет полезным членом общества. Против общества бабка пойти не могла, и я получил полную свободу.

И все бы хорошо, но главное наше дело долго не сдвигалось с мертвой точки. У Марика оказалось какое-то вечное освобождение от физкультуры. Скорее всего, он просто купил себе справку, чтобы не срамиться перед одноклассниками. Главный наркоторговец школы был дохловат. Сало ходил за ним по пятам, глядя на Мариковы модные туфли и облизываясь. Со стороны казалось, что вот сейчас он сорвет эти туфли зубами и отгрызет нужный для куколки кусочек стельки.

Наконец, после трехдневной слежки Сало с победным видом вручил мне завернутый в бумажку волос.

Я спросил:

– Волос точно его, не путаешь? А то, может, прилип чей-то чужой, а ты и снял.

– Обижаешь, начальник, – хмыкнул Сало. – Просто снять у Марика с пиджака прилипший волос я давно мог. А этот он при мне сдул с расчески.

Я честно поделил между нами расходы: сто двадцать четыре пятьдесят за тесто для куколок плюс сотня за крысу «К», итого – по сто двенадцать рублей с копейками с человека. На ловушку, чтобы поймать помойную крысу, мы бы не наскребли, она стоила полторы сотни.

Сало, разумеется, не знал, за что платит, но сразу повеселел:

– Я так понимаю, дельце на мази? Когда?

Я сказал:

– Сегодня или завтра, как получится. Неделю ждать не стану.

– Какую неделю! Осталось три дня без сегодняшнего, – с опаской напомнил Сало. Он знал о Марике больше, чем я, и боялся сильнее.

– За три дня он у нас будет по потолку бегать и ловить мух, – пообещал я.

Сало поверил безоговорочно и стал спрашивать, как Марик будет ловить мух – ртом или руками. Если руками, то чем держаться за потолок?..

Мы шли из школы вместе, я посмеивался над Салом и вдруг подумал, что мне с ним почти так же уютно, как было с Витькой Воскобойниковым, которому, между прочим, Сало сломал палец.

Ненависть к врагу прошла незаметно, оставив после себя небольную высохшую корочку в душе. Мне было все равно, что подумал бы Витька, если бы увидел нас вдвоем, и все равно, что думал обо мне Сало. Главное, сейчас я дергал за ниточки.